Последние каникулы (СИ)

— Ты не поверишь, за кого она нас приняла, — заявил он с порога.

— Ну?

— За бойцов невидимого фронта.

— Откуда ты знаешь? — не поверил я.

— А чего тут знать? Она мне сейчас дала полную выкладку: кто, где живет, чем занимается, с кем встречается. Спросила, когда в следующий раз прийти.

— А ты?

— Сказал, чтобы каждый вечер — ко мне на доклад. К одиннадцати. — Видимо, Женя решил воспользоваться своим «служебным положением» не только в целях прикола.

— Заметут тебя, — предупредил я.

— И что? На дворе не тридцать седьмой.

Если бы не бадминтон, мы наверняка умерли бы в тот день от тоски. Впрочем, причиной смерти могло послужить и обжорство. «Китайцы» упорно не показывались на глаза, так что нам приходилось отдуваться за всех отсутствующих.

— Что это у вас в горшочке? — капризно спрашивал у официанта Женя и, получив исчерпывающий ответ, принимался осваивать бюджет Остапа.

Утренний конфуз с горничной мы больше не обсуждали, он просто переместился в область подсознания, готовый в любую минуту выплыть снова наружу без всяких усилий с нашей стороны. Как взведённая пружина. Как бомба замедленного действия.

Вечером, когда все сидячие места в баре оказались занятыми, а мои ноги нагло возлежали на совершенно пустом кресле, ко мне приблизился тип, одетый в модную маечку, под которой легко угадывалось тренированное тело весом чуть более ста килограмм. Наколки у него отсутствовали только на белках глаз.

— Разрешите стульчик у вас позаимствовать? — спросил незнакомец подозрительно вежливо.

В другое время я бы благосклонно позволил человеку изъять у меня излишнюю мебель, но пара коктейлей и старательная горничная не позволили мне этого сделать.

— Проваливай, — сказал я и почесал носком одной ноги ступню другой.

Парень от удивления широко раскрыл рот, и стало ясно, что при желании в него спокойно могут поместиться и сам я, и моё кресло.

«Что я делаю?» — запоздало подумалось мне, но качок не предпринял больше никаких действий и молча удалился.

Вскоре Женя подоспел с очередной выпивкой, а потом к нам неожиданно присоединился «Шурик», и всё пошло, как обычно. Об инциденте со стулом я почти забыл, но уже перед самым закрытием бара к нам подсел ещё какой-то мужчина. Он был покомпактнее предыдущего, но свирепость его лица компенсировала этот недостаток с лихвой.

— Чего шумим? Чего людей хороших обижаем? — спросил он вкрадчиво, не представившись.

— Это кто? — развязно поинтересовался Женя, а «Шурик» снял очки, без всякого злого умысла, просто чтобы получше разглядеть нового собеседника.

Мужчина продолжил свой тихий монолог:

— Здесь так не принято. Вот я, допустим, могу дать в репу вон тому пацану. И тому тоже. — Его указательный палец замелькал в воздухе. — Но они — никто, а меня зовут Марат, и оба этих факта известны широкой публике. Вы кто такие — вот в чём вопрос?

Манера его речи понравилась мне — сам я так не умел. Ещё не вполне отдавая себе отчет, в какой скверной ситуации мы оказались, я поманил мужчину к себе пальцем и прошептал на ухо:

— Завтра в десять часов утра у меня в одиннадцатом кабинете. Адрес знаешь?

Его знал весь город, как знают Лубянку в Москве.

— Я поинтересовался, ты дал полный ответ. Зачем же в кабинет? — резонно возразил мужчина.

— А ты будешь хорошо себя вести? — голосом воспитателя детского сада осведомился Женя, хотя и не до конца вник в суть дела.

Мужчина не успел что-либо пообещать. «Шурик» вдруг встал, с жаром пожал ему руку и, коверкая русские слова, рассказал что-то о товарище Мао и нерушимой дружбе между КНР и СССР. Этим он окончательно добил Марата, покинувшего поле брани в полной растерянности.

Ночь неумолимо надвигалась на землю, и самое время было отойти ко сну, но мы никак не могли угомониться. Наши ангелы-хранители продолжали трудиться в авральном режиме, как кочегары паровоза, удирающего от банды батьки Махно.

Выйдя подышать свежим воздухом, мы обнаружили там компанию подростков, возившихся с мотоциклом, и в наших затуманенных мозгах тут же родился новый идиотский план. Жаль, «Шурик» куда-то пропал. Его акцент мог бы стать частью замысла, но ничего не поделаешь — нам пришлось сыграть роль иностранцев самим.

Мы наговорили молодежи кучу ерунды, используя не столько свои скудные познания в английском, сколько произношение характерных звуков, почерпнутых у американских президентов.

— Я есть немножко иностранец, — твердил я.

— Гитлер капут! — вторил мне Женя.

Но на пацанов наши откровения производили неблагоприятное впечатление.

— Понаехали тут, говнюки, — пробурчал себе под нос тот, что копался в движке, в полной уверенности, что его не понимают.

— Я-я! Мы долго ехать, — подыграл ему Женя.

Затем мы попытались давать различные советы относительно ремонта двигателя внутреннего сгорания, но молодёжь только продолжала ругать нас и раздражалась всё сильней. Тогда я, находясь в импровизационном экстазе, сообщил:

— Мой привёз в СССР много одежда. Garment [2]. — Вспомнилось как нельзя кстати нужное слово из школьной программы, которое самими англичанами практически не употребляется.

— И много жвачка, — подхватил Женя.

— Мы можем сходить в наша комната и принести вам много garment and chewing gum [3], — сказал я, а про себя подумал: «Надо же, сколько я знаю английских слов!»

Предложение понравилось пацанам, и лёд в наших отношениях сразу начал таять. Но тут вдруг появился «Шурик». Он заметил нас, и ему почему-то померещилось, что у его советских товарищей возникли проблемы. И даже более того — что он может их разрешить. Если первое ещё хоть как-то соответствовало действительности, то во втором он сильно заблуждался.

— Всё карасо, — объявил он аудитории, словно ведущий на массовом сеансе гипноза. — Это мои русские друзья — Зеня и Сереза. Они — оцень каросие ребята.

Он вложил в свою короткую речь всю убедительность, на какую только был способен.

— Что он говорит? — не понял один из подростков, и я буквально заткнул рот «Шурику» своими ладонями.

— Русский водка, — пояснил я громко, чтобы все слышали. — Наш переводчик много пить сегодня.

— Нет-нет! Я не пью! — сопротивлялся чуть теплый «Шурик», и его пришлось увести со сцены за шкирку.

— Мы пошли за garment, — крикнул напоследок Женя, не давая молодым бычкам прийти в себя.

Только когда дверь гостиницы захлопнулась за нами, мы почувствовали себя в полной безопасности. Адреналин бурлил в крови и выплёскивался через край, и мы, наконец, решили, что на сегодня достаточно приключений.

Настал долгожданный день, когда «китайцы» уехали. Наши карманы пополнились честно заработанными рублями, а жизнь становилась всё лучше и веселей. Через два месяца, когда и диплом, и всё остальное, с ним связанное, были уже позади, Юра рассказал нам о развязке «китайской истории».

Состоялся ответный визит «сибиряков» в Китай, где они подписали окончательный вариант договора. Не трудно догадаться, какому прессу подверглись там Остап и компания, потому что привезённая ими из Поднебесной бумажка привела в ужас главного бухгалтера «уважаемой организации». А вслед за ним — и любимую партию. За вагон пуховок «сибиряки» собирались отдать чуть ли не половину тайги, а этого даже КПСС допустить не могла. Договор аннулировали, тайгу спасли. До поры, до времени.

Остап полетел с должности, и его с позором исключили из рядов. Сегодня он — один из известных олигархов. Юра, когда развалился комсомол, уехал в деревню и прикупил себе небольшую ферму, где и по сей день разводит поросят на радость жителям близлежащих городов. А мы с Женей так и не стали инженерами, несмотря на отличные оценки за свои досрочные «дипломы» и многократные повестки из прокуратуры за неявку по месту распределения. Потому что уже настала другая эпоха, и все эти технические штучки-дрючки оказались ей категорически не нужны.