Царский сплетник и дочь тьмы

— Святость церкви католической, ее высокие моральные устои не подлежат сомнению! — зачастил толмач. — Слово божие из уст истинно верующего католика способно творить чудеса. Оно закоренелого преступника может сделать святым, и Господь простит ему все его прегрешения. Да так простит, что и казне царской прибыток от прощения того будет!

— Ну-ка, ну-ка, с этого момента поподробнее, — оживился Гордон.

— Ты что творишь? — зашипела на державного Василиса. — Ты же царь православный, не забыл?

— Хороший царь о казне государственной завсегда печься должен, — краешком губ прошипел в ответ Гордон. — Вот тюрьма, — уже громче сказал он, простирая руку в сторону пока еще закрытых ворот. — Продемонстрируйте нам свое искусство в исцелении душ неправедных на благо казны царской.

Толмач, получив одобрительный кивок епископа, еще плотнее прижал к пухлому животу бумаги и направился к воротам тюрьмы с гордо поднятой головой.

— Федот, — крикнул Гордон, — выдели ему парочку стрельцов в сопровождение. Святость святостью, а предосторожность не мешает.

Федот молча кивнул в ответ, ткнул пальцем в двух стоящих рядом с ним стрельцов и указал глазами на дверь. Выбранные в сопровождение стрельцы распахнули перед монахом двери и прошли вслед за ним в тюрьму. Двери закрылись.

— Ну что ж, подождем, посмотрим, что из этого выйдет, — хмыкнул державный, раскрыл Библию и начал любоваться пахнувшими свежей типографской краской ровными строчками Священного Писания. — Надо отдать должное сплетнику, — вынужден был признать он. — Отменного качества работа. А признайтесь честно, Ваше Святейшество, — обратился он к патриарху, — не боитесь, что аргументы папы римского окажутся весомей ваших? — Гордон взвесил в руке увесистый том Библии, ощупал серебряные уголки окантовки.

— Верой нашей православной испокон веков Русь-матушка сильна. И ни за какие деньги басурманские народ русский ее не продаст! — набычился патриарх.

Гул возмущенных голосов со стороны тюрьмы заставил всех встрепенуться. Стрельцы во главе с Федотом тут же оказались возле царской семьи и ощетинились бердышами, готовясь биться не на жизнь, а на смерть с неведомым врагом. Послы иноземные и купцы с боярами начали пятиться от греха подальше, то есть поближе к выходу. Дверь тюрьмы с треском распахнулась, и оттуда вылетел абсолютно голый монах с всклокоченными волосами, прикрывая интимные места мисками с пробитым днищем.

— Это ест бандит! Это ест савсэм не понимайт слово божие! Толко костер! Костер святая инквизиция спасать их душа!

Куда девался его чистейший русский язык? Святой отец был явно в шоке и от пережитого ужаса безбожно коверкал слова. Следом за монахом выскочили стрельцы Федота, захлопнули створки дверей и подперли их бердышами.

— В чем дело? — нахмурился Гордон.

— Заключенные взбунтовались! — крикнул один из покинувших тюрьму стрельцов, наваливаясь на загудевшую от ударов изнутри дверь.

Мгновенно сориентировавшись в обстановке, Федот немедленно отправил им на помощь еще пятерых своих подопечных, а одного стрельца послал за подмогой в стрелецкий приказ.

— Из-за чего взбунтовались? — сердито спросил царь.

— Да мы сами толком не знаем, царь-батюшка, — честно признался стрелец. Убедившись, что его товарищи надежно заблокировали дверь, он поспешил к Гордону. — Мы его в первую камеру запустили, и он начал там к заключенным приставать. Предлагал купить у него какие-то бумажки, утверждая, что они им все грехи отпустят. Зэки поначалу просто ржали, а потом бумажки у него купили, и тут началось такое! Короче, пока мы этого торгаша отбивали, они успели все камеры открыть, охрану повязать и теперь вот наружу ломятся.

— Что за бумажки? — требовательно спросила Василиса.

— Вот, я тут с собой парочку успел прихватить. — Стрелец вытащил из кармана смятые бумаги и с поклоном передал их царице.

— «Индульгенция», — медленно прочитала Василиса, — «отпущение грехов прежних…» — посмотрела на вторую бумагу, — «отпущение грехов будущих…» Да тут у них целый прейскурант — цена на каждый грех!

— И с этим они пришли на Святую Русь? — ужаснулся Гордон. — На что они рассчитывали?

— На твою жадность, — сердито прошипела Василиса.

— А позволь теперь, государь, показать силу нашей исконно русской, православной церкви, — плотоядно облизнулся патриарх, злобно косясь на оппонентов, срочно сооружавших из обрывков своих ряс набедренную повязку пострадавшему собрату во Христе.

— Церковь православная, — поспешил выступить вперед Виталик, — сильна духом своим. Дозвольте мне умиротворить бунтующую чернь словом божьим.

— А не боишься, что тебя опустят так же, как и этого долгополого? — хмуро спросил Гордон.

— Кто посмеет на Руси поднять руку на человека божьего? — пропел Виталик елейным голоском.

— Да те же зэки! Вот же ведь, — кивнул на пострадавшего монаха Гордон, — уже посмели.

— Я говорю о людях божьих, а не об извергах в сутанах, торгующих отпущением грехов и отправляющих невинных людей на костер.

— Ну что ж, попробуй, божий человек, — пожал плечами царь.

Получив санкцию, царский сплетник неспешным шагом приблизился к дверям тюрьмы.

— Открывайте, — кивнул он стрельцам.

— Может, не стоит, отче? — осторожно спросил кто-то из стрельцов. — Они же там все на ушах стоят. Порвут.

Дверь содрогнулась от удара изнутри, но стрельцы не дали створкам распахнуться.

— Открывай, сын мой. Слово божие, праведником сказанное, вскроет цитадель любой души.

Очередной удар в дверь был такой силы, что створки затрещали.

— Была не была!

Стрельцы на мгновение разблокировали дверь, дав возможность скользнуть внутрь царскому сплетнику, и вновь всем телом навалились на створки. Они это вовремя сделали.

— Братва, тараном надо! Не фига плечи ломать!

Виталик едва успел увернуться от своей лихой команды, уже вооруженной тараном, которая неслась на забаррикадированную снаружи телами стрельцов дверь.

Что интересно, тараном служила тоже дверь, явно снятая с косяка какой-то камеры. Третий удар не получился, так как Семен, несшийся на штурм в первых рядах, запутался в своих ногах (Виталик, отпрыгивая в сторону, очень ловко поставил ему подножку), и атака захлебнулась.

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, — поднимая Библию над головой, радостно приветствовал сплетник покатившихся по полу друзей.

— Еще один торгаш в рясе! Отпущения грехов мы себе на сто лет вперед купили, так что держись! — прорычал Семен, бросаясь на Виталика, и, сметенный лихим ударом ноги царского сплетника, отлетел обратно, сшибая по пути подельников.

— Торговая сделка отменяется, — обрадовал свою команду Виталик, откидывая с головы капюшон. — Покупатель налог с продажи не заплатил, фуфло позорное.

— Кэп! — заорал Семен.

— Да тихо ты!

— Молчу, молчу.

— По голосу узнал?

— Нет, по удару, — честно признался бывший боцман.

— Тюремная охрана где?

— По камерам распихана.

— Отлично. А вы что, того монаха взаправду отоварили?

— Да сдался он, — брезгливо сморщился Семен. — Мы ж не извращенцы. Такими мерзостями не занимаемся. Так, попугали малость.

— Жаль, мне было бы приятно. Значит, так, ребята, всех не наших зэков тоже в камеры…

— Уже запихали, чтобы не мешались, — успокоил сплетника Семен.

— Молодцы. Тогда быстро все сюда.

Команда сплетника сгрудилась около своего предводителя.

— Уши навострили. Слушаем и запоминаем. Уходить будем с помпой…

Приемная комиссия на тюремном дворе застыла в тревожном ожидании.

— Федот, проверь, как там у святого отца идут дела, — потребовал Гордон.

Воевода осторожно приблизился к двери, которую продолжали подпирать своими телами стрельцы, приложил к ней ухо.

— Ну что там? — нетерпеливо спросила Василиса.

— Затихли чегой-то. А ну-ка, ребятушки, в стороны разойдитесь, я загляну. Бердыши наготове держите. А то мало ли чего.