Посиделки в межпланетной таверне "Форма Сущности" (СИ)

Поход Левого Полусреднего от Чаши Святого Грааля с прологом и эпилогом, но без хэппи-энда

Родился я примерно 989 лет 7 месяцев 13 дней 8 часов 5 минут назад (считая до попадания в Место). Мы, драконы, хорошо умеем считать и любим точность. Наша голубовато-зелёная планета, Штрудель-С-Изюмом, довольно быстро, но не теряя достоинства, вертелась как вокруг своей оси, так и вокруг жёлтого карлика Мао. Полагаю, что, если там не произошло мировой революции, то она и до сих пор пребывает на прежней орбите. Мои родители были тогда ещё молоды. Отцу едва пробил 731 год, а матери не исполнилось и пятисот. Оба они происходили из древних и прославленных, но не обедневших родов. Отец принадлежал к клану Вонючих Ядозубов, прозванных так окрестным населением за свою щедрость и высокие душевные качества. Его предок, Струкодил Плюворылый, принял посильное участие в битве девятнадцати воинств у зловещей горы Два-С-Половиной-Кариесных-Зуба. Правда, вначале он в семейных традициях проспал дебют генерального сражения, но затем, появившись на поле боя во всей грозной силе, запугал и рассеял (по ошибке, конечно, так как всегда отличался плохим бинокулярным зрением после хорошей выпивки) главные силы собственных союзников. В результате битва была проиграна, зато в дальнейшем история планеты пошла именно тем блистательным путем, который и привел нас к нынешнему процветанию. Представить страшно, что было бы, если бы мой прапрадедушка обладал более крепким сном... или острым зрением. Нет, его вклад в развитие цивилизации и прогресс культуры явно недооценены хронистами.

Кстати, именно в честь Струкодила я и назван Левым (считается, что я похож на его левую голову, если смотреть анфас). А мое второе имя посвящено маминому дяде Головастику, в которого она была тайно влюблена в детстве и который играл полузащитником в университетской команде по капитболу.

Другой мой пращур по отцовской линии, Каллипиг Зудоносый, слыл покровителем изящных искусств, да и сам не чурался муз. Именно его гений украсил главный пик Штруделя следующим четверостишием:

Поднимаясь к Горним Высям,

Опускаясь в мрачный Ад,

Сам не слишком возносися --

Все равно ты червь и гад!

В отличие от многих и многих виршей, эти строки, похоже, пребудут бессмертными, ибо даже специально подготовленным бригадам скалолазов так и не удалось стесать их с каменной стены. Но основной точкой приложения усилий Каллипига стала художественная критика, и здесь деятельность его была весьма заметна. Собственно говоря, с самого начала его благотворной работы он считался самым крупным из литературоведов планеты (и, безусловно, был таковым -- его парадный портрет в натуральную величину до сих пор хранится в моём семействе), а с веками его репутация лишь крепла. Именно он подверг художественный метод Асада Занудноморального столь сокрушительному разгрому, что развалины его замка являются главной достопримечательностью Долины Смердящих Гейзеров, где проживал до встречи с моим прадедушковатым дядей вышеупомянутый пиит.

Он же благодаря энциклопедическим познаниям сумел определить коренные общие черты в фолиантописи двух крупнейших исторических беллетристов той эпохи -- Купиля Флотоголового и Гумиля Пассионарного -- и установить источник вышеупомянутой близости -- большие пальцы левых ног обоих служителей Клио. Бывшие мэтры добились личной встречи с Каллипигом, в процессе которой он, охарактеризовав направление их творчества как романтический неокретинизм, тщательно разобрал всю их жизнь и деятельность. Запоздавшие к началу встречи клевреты и поклонники ученых насильников Музы застали их уже разоблаченными и в кататоническом состоянии. Живописные руины, украшающие различные (но, преимущественно, злачные) районы столицы Штруделя -- вот и всё, что оставил предок от литературных построений и репутаций Виктуара Менструозного (писавшего под псевдонимом Однофамилец), Бройлера Велеречивого с присными его, Валентиозы Вивисексуальной, Арбитсона Категоричного и многих, многих других. Поле штруделианской изящной словесности было столь педантично прополото Каллипигом, что два века после него находилось под паром. Увы, он рано умер, подавившись случайным графоманом, каковых так легко встретить на наших бомондах и страницах журналов.

Мои предтечи по материнской линии были тоже ничего себе. Один из них, Гривуар Лысоногий, прославился изобретением плотоядной розы, кусты которой, прихотливо рассаженные им на лесных тропинках, доставили немало забавных минут одиноким путникам и парным распутникам. Другой, Теймураз Многотонный, остался в истории как кровожадный маньяк. Он, загримировавшись под тихого тинэйджера, знакомился на пустырях, тёмных улицах и подозрительных дискотеках с ищущими приключений непорочными девственницами, утолял с ними похоть всех своих тринадцати чресл, а затем заставлял их заполнять бесчисленное множество журналов по технике безопасности, отчего девицы в неописуемых муках умирали. Небезызвестный Гангнус Многоначитанный, проникавший в судьбы цивилизации путем исследования собственного кала, автор нашумевшей монографии "Я как вершина истории", -- тоже из моей родни.

Я рос весёлым, шаловливым, развитым мальчуганом. Мне еще не исполнилось тридцати, а я уже освоил огнеметную охоту с упреждением и часами, радуя родителей, преследовал конных рыцарей на горных дорогах. В пятьдесят я был сложён как Бог, по образу и подобию которого мы, драконы, созданы, и совершил дебютное забавное похищение (этим термином в честь Забавы Путятишны -- первой жертвы первого из драконов -- у нас обозначают галантные похождения). К семидесяти я скопил некоторую толику драгоценных камней, каковую спрятал в самой дальней галерее семейной пещеры и для верности устроил над ней камнепад. К несчастью, двоюродный дедушка Пролаз, отличавшийся чрезмерным нюхом и непристойной наблюдательностью, вскоре обнаружил мой склад. Пришлось убить дедушку, что, помимо прочего, оказалось весьма выгодно и в финансовом отношении. Папа и мама были восхищены моей силой и находчивостью.

В девяносто мне начали подыскивать невесту, но я грудью встал на защиту своей независимости. После долгих, кровопролитных боёв, в которых с каждой стороны пало невероятное количество орков, троллей, летучих мышей, столов и стульев, родители оставили левое крыло пещеры и подрывные намерения. Увы, в лапах отца оказалась моя детская со всеми девушками (кроме самой любимой, которую я -- для верности -- проглотил), поэтому пришлось пойти на переговоры. В итоговом документе, который мы подписали кровью шеф-повара, папа с мамой обязались холить меня и лелеять, а я их -- горячо любить и не есть. Моя феминотека перешла в общую с отцом собственность, что вызвало заметное неудовольствие матери; по-моему, она в дальнейшем там немного подворовывала, когда ей лень было сходить за продуктами. А может, это папа перекусывал на скорую руку или кто-нибудь из кузенов?

В честь моего столетия устроили скромный, но буйный пир: мясной салат "Дары природы", сыр с консервированными русалками, танцы волкулачек на столах, игра в салочки-съедалочки с бродячими трубадурами, шоу с завязанными глазами "Попытка -- не пытка" с последующими пытками проигравших, на закуску -- пирог со взбитыми гномами. Каждый из приглашённых подарил мне по драгоценному камню и по принцессе в половозрелом возрасте. И хотя, когда все мы перепились коктейлем "Слеза Андромеды", родственнички растащили большую часть алмазов и сапфиров (причём многие прикарманили даже не свои подношения), но девушек-то почти не тронули, и с тех пор я всегда был удовлетворён жизнью в её сексуальном аспекте. Я даже изготовил специальный дорожный принцессер, с выложенными бархатом отделениями, кольцом для переноски на крышке и многочисленными отверстиями -- для дыхания и прочих функциональных целей -- и всегда беру его с собой. Он и сейчас при мне, наверху, в номере, и принцессы в полной боевой готовности. Так вот, когда праздник закончился, мамочка уединилась со мной в малой кладовой, откашлялась, вымыла лапы с мылом (я проникся серьёзностью момента), сложила крылья на спине особенно внушительным образом и заявила: