Возвращение бомжа

—　Бабы достали! Одну еле сплавил, другая клеится.

Привычно подошедший сзади Лагавас похлопал бомжа по плечу и укоризненно покачал головой:

—　Склоняет к сожительству, то есть к замужеству?

Как всегда охочий до нравоучений Гиви ткнул пальцем в грудь Агроному и заявил:

—　Запомни, молодой человек. Пока жив — не женись.

Агроном вяло улыбнулся и пожал протянуты ему руки:

—　Все равно валим, как пить дать — Бориск мне этого не простит. Прибавим ходу!

Уже через несколько минут лагерь загудел, будто встревоженный улей. От центрального шатра слышался крепко нетрезвый голос атамана, а меж палатками шарились его люди.

Смекалистей остальных оказался адъютант атаманова сына — первым выскочив на единственную уходящую из лагеря дорогу, он еще успел крикнуть вслед скрывшимся в клубах пыли беглецам:

—　Агроном Агрономыч!

Сбежавшимся на его отчаянный вопль рохляндцам было что обсудить:

—　Агроном Агрономыч… Лучше бы он был не Агрономычем, а АбрамОвичем.

Сын Бориса злобно харкнул вслед сбежавшим подонкам и посетовал:

—　Точно, мы бы ему наш рохляндский «Челси» впарили.

Наконец-то подоспевший к месту событий атаман укоризненно оглядел собравшихся:

—　Дэбилы… Эх, такой зять с крючка сорвался…

Чтобы хоть как-то загладить свою вину, кто-то из толпы предложил:

—　Может, припугнуть его? Или даже отдуплить в подворотне?

Борис оглянулся в поисках смельчака и слегка улыбнулся:

—　Ну… было бы неплохо. Только…　— он поднял вверх указательный палец,　— пусть это будут люди не из нашего района. Ладно, идея понятна, пойду утешу дочь.

Нетвердой походкой Борис направился к заметному даже в темноте розовому шатру. Прихватив по пути бутыль шампанского и пару бокалов, он без стука вломился внутрь и, войдя, первым делом подошел к туалетному столику, смахнув с него всякие «дамские финтифлюшки». Деловито откупорив бухло, он принялся разливать шипучее содержимое в тару.

Наполнив оба бокала, он присел на кровать и похлопал по одеялу:

—　Слышь, доча?

Однако ответа не последовало. Тогда Борис рванул одеяло на себя и обнаружил под ним кучу шмотья, наваленного так, что спьяну вполне могло показаться, что на кровати кто-то лежит. Ругнувшись, он подхватил бокалы и поплелся к обрыву.

Отцовские чувства не подвели — отвергнутая невеста роняла слезы, стоя у самой пропасти. Атаман подошел поближе, встал рядом, молча поглядел на полоску занимающегося рассвета и протянул бокал девушке. Та залпом выбулькала содержимое и шваркнула фужер о камни.

Ее отец укоризненно покачал головой и, стараясь не слишком давить на мозги, принялся втолковывать дочурке:

—　Я тебе что говорил? Надо было про Каштанку, он это дело любит. А тебя понесло про непорочное зачатие. А теперь-то что? Теперь суши весла.

Девушка уставилась на него глазами, полными слез:

—　Папа, люблю я его, окаянного.

Атаман придвинулся к ней поближе, закинул руку ей на плечо, притянул к себе и заявил:

—　Дык. Елы-палы. С нашими бабками мы тебе после войны не только агронома, мы тебе весь колхоз купим.

Развернув дочурку к себе, он взял ее за подбородок и принялся разглядывать ее заплаканный фейс:

—　Не переживай. Тебе и так в твои тридцать восемь больше тридцати пяти не дашь,　— он похлопал ее по щеке, после чего слегка задумался над следующей фразой, но все же решил довести свою мыслью до сознания дочери: — И эта… с кузнецом-то уже завязывай…

Чтобы как-то разрядить обстановку, рохляндский царек решил слегка пошутить:

—　Дак как там, говоришь, в буржуйских песнях поется? «Girl, you'll be the woman… суй»?

Сообразив, что шутка не проканала, Борис смущенно потянул дочку за рукав:

—　Ладно, пойдем обратно в лагерь — светает…

Глава пятая 

МЕРТВЫЕ НЕ ПОТЕЮТ

Рассветало и над дорогой, по которой ехали трое новоиспеченных дезертиров. Перманентно любознательный Гиви не уставал крутить головой и задавать неизменно кретинские вопросы:

—　И кыто зыдесь живет?

Поскольку Агроном в это утро отличался повышенной раздражительностью вкупе с необычайно мрачной молчаливостью, услуги экскурсовода предоставлял «гостю из солнечного Тбилиси» Лагавас:

—　Здесь живут бывшие олигархи. Много лет назад они открыли свой бизнес, а налоги не платили. Им кто-то сказал, что платить нужно только взятки. А на самом деле платить надо и взятки, и налоги, а кроме всего прочего, налоги со взяток и взятки налоговой.

—　Круто,　— прокомментировал запутавшийся в тонкостях бухучета гном, а Лагавас продолжил рассказывать:

—　И когда с них потребовали недоимки за последние тридцать лет и три года, они не придумали ничего умнее и спрятались здесь. Есть мнение: если пообещать им налоговую амнистию, они согласятся помочь…

Гиви почесал в затылке и, вспомнив уроки грузинской экономики, кроме которых в его школе учили только устному счету, предложил свое решение:

—　А если они просто не будут платить?

Лагавас как-то странно посмотрел на гнома и покачал головой:

—　Не выйдет. Налоговая претензия — очень сильное колдунство. Действует даже на привидений.

Тем временем и без того не широкая дорога окончательно превратилась в тропу, петляющую в зарослях странного вида деревьев. Гиви едва удержался в седле, когда одна из ветвей зацепила его за рукав.

—　Это что еще за ботва?　— процедил он через зубы.

Лагавас как великий знаток ботаники откликнулся мигом:

—　Это священное вечнозеленое дерево самшит.

Агроном, пребывавший наедине со своими мыслями, в задумчивости пробормотал:

—　Самшит? Вот именно что some shit…

Тропа наконец окончательно уткнулась в глухую стену, в которой виднелся вырубленный человеческими руками портик, поверх которого по всей стене шли загадочные руны. Возможно, когда-то портик скрывал внутри себя дверь — но сейчас на ее месте зиял зуботычиной темный провал. Лагавас спустился с лошади, принявшись разглядывать диковинные письмена на стене, а Агроном попытался заглянуть внутрь.

В этот самый момент нечто скрывающееся за стеной исторгло из себя хриплую отрыжку, и из провала понесло замогильным холодом. И без того не слишком спокойно ведшие себя лошади поднялись на дыбы и, развернувшись, ломанулись прочь от этого гиблого места.

Не успевший сойти на твердую землю гном был сброшен с лошадиной спины и, пребольно ударившись спиной о какой-то трухлявый пень, охал и ахал, распластавшись подле стены. Лагавас был слишком занят расшифровкой древних посланий, чтобы успеть среагировать на происходящее, и только Агроном успел было дернуться за стремительно утрачиваемыми средствами передвижения:

—　Лошадкаааа!

Однако догонять трусливых тварей по этой донельзя пересеченной местности было делом, изначально обреченным на провал, а потому бомжу пришлось вернуться к оставленным друзьям несолоно хлебавши.

Поглазев на вновь обретенных спутников, он предупредил:

—　Хочешь, не хочешь, а дальше придется пешком.

Лагавас ткнул пальцем на древние письмена и уверенно заявил:

—　Тут написано — Фейсконтроль, дресскод, вход по клубным картам или по предъявлении VISA Platinum.

Гиви ошарашенно покачал головой:

—　Ну ви прыдумалы тоже! Налоговая претензия, тридцать лет и три года… Оны же пакойныкы!　— но тут же, поймав на себе недобрый взгляд Агронома, тяжело вздохнул и согласился: — Ладно, пошли!

Впрочем, его согласия никто не ждал, Агроном и Лагавас запросто шагнули в провал, и, оставшись в одиночестве, гном, еще успев непонятно зачем вдохнуть побольше воздуха, очертя голову бросился за ними.