Контактов не будет (сб.) ил. Д.Преображенского

О какой жизни, собственно говоря, идет речь?

Природа значительно милостивей, чем кажется с первого взгляда. Она дает нам возможность прожить, по крайней мере, четыре жизни. Беспомощное детство, безрассудная юность, осторожная пора возмужания и, наконец, чванливая старость. До чего же мало эти периоды походят друг на друга!

Поскольку внутренний мир человека с его надеждами, сомнениями и разочарованиями по давно установленным правилам игры подлежит юрисдикции художественной литературы, очевидно, в ней и нужно искать разгадку поставленного вопроса.

Для этого достаточно обратиться к таким капитальным трудам, как «Фауст»

Иоганна Вольфганга Гете и "Возвращенная молодость" Михаила Зощенко. В них можно проследить неуклонное стремление человека сочетать в себе сомнительный опыт старца с тем возрастом, который характеризуется наиболее интенсивной гормональной деятельностью организма.

Говоря об опыте стариков, я не зря употребил эпитет «сомнительный». По существу, всякий опыт носит отрицательный характер. Он сводится к тому, что "в одна тысяча девятьсот таком-то году что-то похожее пробовали, и ничего не получилось". Вообще, если человеческий опыт имел бы действительно позитивный характер, то наверняка бы род людской больше отличался от наших сородичей-приматов.

Что же касается опыта, свойственного именно старости, то разве размышления ослепшего Фауста не сводятся к той же формуле:

"Любовь? Не знаю. В одна тысяча таком-то году заново пробовал. Ничего хорошего не получилось".

Теперь, внеся ясность в некоторые исходные положения, можно приступить непосредственно к повествованию.

Казалось, ничто не предвещало полосу осенних любовных штормов в душе Филимона Орестовича Полосухина. Жил он тихой, размеренной жизнью пенсионера, отдавая избыток энергии благородному делу постановки голосов у канареек. На семейную жизнь не жаловался, хотя и было одно обстоятельство, несколько омрачавшее супружеское согласие. Дело в том, что жена его, Варвара Степановна, не любила птиц в доме. Впрочем, к открытым конфликтам это не приводило. Существовало молчаливое соглашение, по которому Филимон Орестович проводил уроки со своими питомцами, когда она уходила за покупками. Кроме того, всеми санитарно-гигиеническими мероприятиями по поддержанию порядка в клетках и закупкой кормов занимался он сам.

Так они и жили, пока однажды Варвара Степановна не покинула на три дня семейный очаг, чтобы погостить у подруги, жившей за городом.

На эти три дня Филимону Орестовичу было заготовлено пропитание и даны подробнейшие инструкции по ведению хозяйства. В числе всевозможных поручений была и уплата за квартиру.

В первый день своего соломенного вдовства Филимон Орестович проснулся позже обычного. Он сварил кофе, прибрал в клетках и начал думать, как же лучше использовать неожиданно свалившуюся свободу.

Стояла прекрасная осенняя погода, и он решил пойти в сберкассу выполнить оставленное ему поручение, а затем отправиться погулять в парк.

Как водится в таких случаях, Лукавый подстерегал его уже в нескольких шагах от дома. На этот раз он принял облик обольстительной красотки в дезабилье, призывно взглянувшей с рекламного плаката кинотеатра. Очарованный этим взглядом, Филимон Орестович решил отложить поход в сберкассу и купил билет на ближайший сеанс.

Тонкий знаток человеческой натуры, вероятно, отметил бы странное состояние душевного томления, с каким наш герой покинул зрительный зал. Это состояние походило на инкубационный период тяжелой и опасной болезни.

Коварный вирус вспыхнувших неудовлетворенных желаний уже делал свое дело, грозя в будущем вызвать настоящий любовный жар. Внешне же это пока проявлялось лишь в повышенной рассеянности, с какой Филимон Орестович взирал на окружающий мир.

Может быть, иммунно-биологические силы организма и победили бы в борьбе с этим вирусом, если бы прочие обстоятельства не сплелись в единый дьявольский клубок.

Во-первых, сберкасса оказалась закрытой на обед, во-вторых, Филимон Орестович решил переждать в кафе, пока она откроется, а в-третьих…

Впрочем, давайте уж все по порядку, без излишней торопливости.

Заказывая у стойки мороженое, Филимон Орестович обратил внимание на бутылку с надписью на этикетке, исполненной готическим шрифтом.

— Либ… фрау… мильх, — с трудом прочел он надпись. — Что это такое?

— Немецкое полусладкое. Молоко любимой женщины, — улыбнулась продавщица.

— Налить?

— Налейте стаканчик, — сказал заинтригованный Филимон Орестович.

Вино оказалось на редкость приятным. Филимон Орестович решил повторить.

Выйдя из кафе, он почувствовал удивительный прилив сил. Тротуары были полны прогуливающейся молодежи, сплошь симпатичной и благожелательно настроенной. Солнце грело совсем по-летнему, под ногами приятно шуршали опавшие листья, откуда-то из распахнутого окна неслась сладчайшая мелодия.

Словом, только тупой, мрачный меланхолик мог в такой день торчать в очереди у окошка инкассаторского пункта.

Филимон Орестович сдвинул набок шляпу и, подкрутив усы, направился походкой фланера куда глаза глядят.

На перекрестке молоденькая продавщица протянула ему букетик:

— Купите вашей девушке.

Филимон Орестович усмехнулся. "Вашей девушке". Заметьте, она не сказала "вашей жене". "Вашей девушке"! Растроганный, он сунул продавщице три рубля и небрежно махнул рукой: мол, сдачи не надо, что за пустяки!

Правда, букет несколько стеснял свободу движений, и Филимон Орестович бросил его в урну перед тем, как купить пачку сигарет. Он с наслаждением закурил. Почувствовав при этом легкое головокружение, он подумал, что все врачи шарлатаны и обманщики. Сами небось курят, а другим не велят. Вот десять лет не курил, а теперь от первой затяжки закружилась голова. Нет, дудки! Больше его на эту удочку не поймают. Отныне он опять будет курить, потому что это полезно. Излечивает от ожирения. А то вон какой живот стал.

Вообще, нужно больше обращать внимания на свою внешность. Утренняя зарядка и десяток сигарет в день — любой станет стройным, как тополь.

Рассуждая все в таком духе, Филимон Орестович незаметно дошел до зоологического магазина. Он хотел было прицениться к канарейкам, но тут его осенила новая идея. На витрине в проволочной клетке сидели два восхитительных попугайчика. Филимон Орестович подумал, как здорово было бы научить их разговаривать по-немецки. «Либфраумильх» и еще что-нибудь вроде "гутен морген". Вот Варвара Степановна удивится! Будет хвастать всем знакомым: мол, у нас даже птицы по-немецки говорят. «Либфраумильх», молоко любимой женщины. Даже в цирке можно показывать.

Сказано — сделано! Через пять минут Филимон Орестович вышел из магазина, бережно неся проволочную клетку. Тут, подведя итог расходам, он убедился, что сегодня идти в сберкассу уже совсем нет смысла, благо послезавтра пенсия, можно возместить растрату, а начавшийся так великолепно день следует достойно завершить.

Закупив в «Гастрономе» всякой снеди, главным образом того, в чем он себе долгое время был вынужден отказывать по причине больной печени, и решив, что вечерний чай с успехом заменяется напитком более калорийным, Филимон Орестович отправился домой в твердом намерении сегодня же добиться решающих успехов в обучении попугаев иностранным языкам.

Однако то ли вследствие перемены местожительства, то ли по другой причине попугаи не проявили в этот день никаких талантов. Они сидели нахохлившись на своих жердочках, демонстративно отказываясь не только говорить, но даже принимать пищу.

Вскоре Филимон Орестович махнул на них рукой и решил подкрепиться.

Он аппетитнейшим образом разложил на тарелках свои припасы и, отхлебывая живительную влагу из фамильного хрустального бокала — гордости Варвары Степановны, — погрузился в чтение "Литературной газеты".

В ту пору велась оживленная дискуссия о допустимости в нашем обществе привлечения электронных машин в качестве свахи. Высказывались социологи, экономисты, врачи-сексологи, разведенные супруги, девушки, мечтающие об идеальном муже, восторженные старцы и юные скептики. Оказалось, что эта проблема интересует всех.