Царский сплетник. Трилогия

— Ай-яй-яй… — скорбно вздохнул он, — и это все, чем богата Русь? Бедненько вы здесь живете.

— А тебе мало? — возмутился казначей. — Там же чистое золото! В каждом сундучке почти по двадцать тысяч золотых!

— Почти? — насторожился юноша.

— Плюс-минус тысяча. Мы туда без счета сыпали. Но общая сумма восемьдесят тысяч, за это я ручаюсь!

— Знакомая цифра. А это не те газетные денежки, что вы с бояр поимели?

— Это государственные денежки, — заволновался Гордон.

— Верю, верю… Значит, в каждом почти по двадцать тысяч?

— Совершенно верно, — закивал головой казначей. — Не веришь? Да ты попробуй хоть один из них подними!

Виталик подошел к одному из сундуков с четырьмя ручками для переноски, поднатужился…

— Ого!

Сундучок по размеру был хоть и не очень большим, но ему с немалым трудом удалось оторвать его край от пола.

«Если в одном червонце семь граммов, то двадцать тысяч — это сто сорок килограммов, — произвел он молниеносный подсчет, — ну и сундук кованым железом обит, стальными полосами стянут, килограммов на сорок — шестьдесят потянет. Неужели не обманули?»

Это так удивило сплетника, что он на всякий случай открыл крышку. Сундучок действительно был почти доверху набит червонным золотом.

— Тебе ведь четверть казны на твои дела надобны? — суетился около сплетника Абрам Соломонович. — Так выбирай себе любой сундучок, расписывайся в ведомости и, как говорится, с богом.

— Любой?

— Любой, — барственно махнул ручкой казначей. — На дела важные, государственные злата жалеть нельзя! Ты, главное, вот здесь подпиши, — начал он совать под нос сплетнику бумагу, — здесь все составлено по уму: «Я, Виталий Алексеевич Войко, получил на нужды нового оправления под названием ЦРУ двадцать тысяч полновесных золотых червонцев».

Виталик убедился, что расписка составлена по всей форме, с легкой душой подмахнул ее, после чего начал исследовать сундуки. Выбрал, естественно, тот, чтоб золотом был забит под завязку.

Абрам Соломонович тут же кинулся к выходной двери.

— Эй, вы, там, наверху! — заорал он. — Четырех стрельцов сюда покрепче!

По лестнице грохотали сапоги стрельцов, спешащих на зов казначея.

— Вот этот сундучок, — деловито распорядился Абрам Соломонович, — на подворье Янки Вдовицы доставьте. Сдадите с рук на руки ей, Ваське или Жучку.

— Это с чего бы Ваське и Жучку? — насторожилась Василиса.

— Так они все равно одним табором живут, — пожал плечами казначей. — Зачем зазря служивых от дел отвлекать? Пусть сундучок сдают и обратно сюда, казну царскую охранять. — Абрам Соломонович ласково погладил оставшиеся в сокровищнице сундуки, бережно сложил расписку Виталика вчетверо и засунул ее себе в карман.

— Несите, несите, — подтвердил стрельцам распоряжение казначея Гордон, — не задерживайте, нам еще дела государственные решать надобно.

Стрельцы подхватили выбранный Виталиком сундучок за ручки и с натугой поволокли его к выходу. Виталик проводил их взглядом, и в душе царского сплетника закопошился червячок сомнения. Как-то уж слишком легко державный расставался с такой огромной суммой, да и Абрам Соломонович, чуть не приплясывал от радости, словно только что совершил самую лучшую сделку в своей жизни. Однако было уже поздно: сундучок благополучно покинул царскую казну, а расписка покоилась в кармане казначея.

— Предлагаю отметить рождение новой силовой структуры рюмочкой анисовой, — азартно потер руки державный, подхватил Виталика и Василису под локотки и потащил их за собой.

— Ни в коем случае! — заволновался царский сплетник. — Знаю я эти рюмочки! Сейчас опять завертимся, и вся работа побоку! Не знаю, как у тебя, царь-батюшка, а у меня еще дела!

— Не выпить за такое дело — значит на корню его сгубить! — укоризненно гудел Гордон, стремительно шагая по коридору.

Царь затащил жену и Виталика обратно в кабинет и выудил из секретера солидный пузырь анисовой.

— Так, царь-батюшка! Если ты меня сейчас заставишь пить, я сразу подаю в отставку! — уперся юноша.

— Да ты что, сплетник, благодетелю перечишь? — рассердился Гордон.

— И правильно делает! — поддержала юношу царица. — Принимай, боярин, свой новый знак отличия — и за работу.

Василиса кивнула на сверкающий рубиновыми каплями в ореоле брильянтовых брызг значок ЦРУ, сиротливо лежащий на столе.

— И это тоже забирай, — сдался Гордон, отставляя бутылку в сторону. Царь выудил из ящика стола серебряные значки с надписью ЦРУ размером поменьше. — Я и твоим орлам приказал такие же соорудить. Они у тебя кадры уже проверенные. Так что с этого момента за мою безопасность отвечаешь ты.

— Дай хоть пару дней на раскачку, — сердито буркнул Виталик, распихивая значки по карманам. — Людей подготовить, кого надо проинструктировать.

— Два дня потерпим, — ответила за Гордона царица. — Да, сокол мой ясный, а тебе не кажется, что такие назначения надо фиксировать царскими указами?

— И то верно! — хлопнул себя по лбу Гордон — Давай, Василисушка, писаря сюда.

Царица сделала пасс рукой, и часть стены отъехала в сторону, открывая проход в тайную комнату. В комнате, за накрытым столом, который буквально ломился от яств, сидел понурый писарь Прошка. Неподалеку стоял еще один стол, заваленный бумагами и всякими писарскими принадлежностями.

— Иди сюда, — приказал ему Гордон, — царский указ писать будешь.

Прошка с трудом вылез из-за стола, взял лист бумаги, чернильницу-непроливайку, гусиное перо и поплелся на зов державного.

— Царь-батюшка, да устал я уже твоим личным дневником работать. Бога ради, назначь на другую должность. На волю хочу!

— Нельзя, Прошка, тебе на волю, слишком ты много знаешь. И чем ты, собственно, недоволен? Ешь-пьешь вволю, все с царского стола. Вон какую ряху за это время наел.

— Доволен, всем я доволен, царь-батюшка. Мне бы только добраться до глотки того, кто тебе эту идею с дневником подкинул, — обжег Прошка взглядом Виталика.

— Это когда я такую идею подкидывал? — удивился сплетник.

— Когда в бреду лежал, — отмахнулся царь. — Мне Янка рассказала. А ты, Прошка, не гундось. Личным дневником у самого царя работаешь. Если б не память твоя дырявая, диктофоном бы назначил, но что есть, то есть. Гордись. Такой должности ни в одном государстве нет. Так, пиши указ: «Назначить царского сплетника Виталия Алексеевича Войко на должность главы Царского Разведывательного Управления». Написал?

— Написал.

— Молодец. Дату поставь.

Прошка поставил и со стоном удалился обратно в тайную комнату. Стена вернулась на свое место, закрывая проход. Гордон поставил на указе свою размашистую подпись.

— Вот теперь все по закону! — радостно сказал он.

— Это он у тебя здесь с тех пор, как я в Великореченске появился, сидит? — глядя круглыми глазами на стенку, за которой скрылся Прошка, спросил Виталик.

— Ну ты как про Ваню Лешего в пыточной тогда заикнулся, — весело сказал Гордон, — я его сразу на гособеспечение определил.

Василиса качнулась было в сторону Гордона и тут же дернулась назад. При этом у Виталика возникло стойкое ощущение, что она только что готова была отвесить своему муженьку хорошую затрещину.

— А вы мне про этого Ваню Лешего ничего рассказать не хотите? — осторожно спросил царский сплетник.

— А вот про Ваню Лешего тебе знать совсем даже не обязательно, — твердо сказала Василиса. — Все, сплетник, прием окончен!

Царица сверкнула на Виталика своими зелеными глазами, и его вдруг обдало таким жаром, что он чуть не пулей вылетел из кабинета, подгоняемый в спину колдовским взглядом чем-то жутко раздосадованной супруги Гордона.

13

Оказавшись на улице, Виталик ошалело потряс головой.

«Она! Стопудово она! — Мысли в голове царского сплетника неслись галопом. — Нет, Янка, что ты там мне ни говори, но тетушка твоя и есть та самая Хозяйка. Все сходится! И глазки колера соответствующего, и Ваня Леший, которого она от меня так тщательно скрывает. Зачем скрывает? Так то козе понятно! Нужен я им. Как воздух нужен, а через Лешака я запросто обратно в родной Рамодановск свинчу. Опять же бесы мои для Хозяйки долю отстегивали. И здесь все ясно как божий день. Муженек-то ее из жадности один черт все в кубышку запрячет, вот она с Заовражной низменности хоть что-то на благо государства и отшибает. И в Рамодановске, когда меня старушка с Лешаком за шкивок взяли, наверняка она была. А старушка, скорее всего, это тетушка ее — бабка Ёжка младшенькая. Ну дела… Ой, чую, при таком раскладе не видать мне Рамодановска как своих ушей».