Племя тьмы (Авт. сборник)

— Баллард, — произнес Саклинг с триумфом в голосе. — Боже мой, Баллард тоже здесь. Нам сегодня просто везет.

Ну, нет, подумал человек в зеркале. Здесь не было существа с таким именем. И вообще с именем, ибо не имена ли — первый шаг к догме, первая доска в ящик, в котором ты хоронишь свободу? То, чем он становился, не должно иметь имени; и не должно быть заколочено в ящик; и не должно быть похоронено. Никогда.

На мгновение он потерял из виду зеркало и обнаружил себя парящим над могилой, которую они заставили его копать; и в ее глубине ящик танцевал, когда его содержимое боролось с преждевременным погребением. Он слышал, как трещат доски — или это звук выламываемой двери?

Крышка гроба вылетела. На головы похоронной команды посыпался град гвоздей. Шум в голове, как будто понимая, что экзекуция дала результат, внезапно стих, и вместе с ним исчезло видение. Он снова был в ванной, перед распахнутой дверью. У людей, что уставились на него, отвисла челюсть — видя, во что он превратился. Видя его пасть, его волосы, его золотые глаза и желтые клыки. Их ужас вдохнул в него силу.

— Убей его! — крикнул Саклинг и толкнул Гидеона в дверной пролом. Тот уже достал пушку из кармана и собирался нажать на спуск, но его палец был слишком медленным. Зверь схватил руку, держащую вороненую сталь, и превратил ее в кровавое мясо. Гидеон завизжал, и пошел, шатаясь, вниз по лестнице, игнорируя команды Саклинга.

Зверь поднес лапу к морде и стал втягивать носом запах крови, тут прогремел выстрел, и он почувствовал удар в плечо. Впрочем, Шеппард не успел выстрелить еще раз, перед тем как его жертва рванулась к двери и оказалась возле него. Выронив пистолет, он сделал жалкое движение к лестнице, но зверь, легко ударив его по затылку, раскроил череп. Тот повалился навзничь, наполняя коридор своим запахом. Забыв про остальных врагов, зверь набросился на мясо и принялся есть.

Кто-то произнес: «Баллард».

Зверь блаженно, одним глотком, проглотил глаза мертвеца, как великолепных устриц.

И вновь, то же слово: «Баллард». Он не стал бы отрываться от своей трапезы, но его слух был задет всхлипываниями. Он был мертв по отношению к себе — но не к горю. Отбросив пищу, он обернулся и посмотрел на коридор.

Плачущий человек лил слезы только из одного глаза, другой, пристально-неподвижный, был неуместно сухим. Но боль в здоровом глазу была неподдельной. В нем было отчаяние, и зверь знал это: слишком близко он был от боли, и эйфория превращения не могла стереть ее полностью. Всхлипывающего человека крепко держал другой человек, приставив пистолет к голове своего пленника.

— Если ты сделаешь еще одно движение, — сказал захватчик, — я разнесу его голову на куски. Ты понимаешь меня?

Зверь облизнулся.

— Скажи ему, Криппс! Это твое дитя. Заставь его понять!

Одноглазый пытался говорить, но слова не слушались его.

Кровь из живота струилась сквозь его пальцы.

— Ни одному из вас не нужно умирать, — продолжал захватчик. Зверю не понравилась тональность его голоса; он был навязчивый и коварный. — Вы больше интересны Лондону живыми. Так почему бы тебе не поговорить с ним, Криппс? Скажи, что я не причиню ему вреда.

Плачущий человек кивнул.

— Баллард… — простонал он. Его голос был слабее, чем у другого. Зверь прислушался.

— Скажи мне, Баллард, — сказал он, — что ты чувствуешь?

Зверь не мог понять смысл вопроса.

— Прошу тебя, скажи мне. Просто из любопытства…

— Черт тебя возьми, — сказал Саклинг, плотнее прижимая пистолет. — Здесь не дискуссионный клуб.

— Тебе хорошо? — Криппс не обращал внимания на пушку.

— Заткнись!

— Ответь мне, Баллард. Что ты чувствуешь?

Зверь все смотрел и смотрел в глаза Криппса, полные отчаяния, и постепенно до него стало доходить значение звуков, которые тот издавал, слова становились на свои места, как стекла мозаики. «Тебе хорошо?» — повторял человек.

Баллард услышал, как смеется его глотка, и нашел там несколько звуков, чтобы ответить.

— Да, — сказал он плачущему человеку. — Да. Мне хорошо.

Не успел прозвучать ответ, как рука Криппса метнулась к руке с пистолетом. Что было у него на уме — самоубийство или побег — уже не узнает никто. Палец на спусковом крючке дернулся, и пуля пробила навылет голову Криппса и разбрызгала его мысли по всему потолку. Саклинг отбросил тело и стал поднимать руку с пушкой, но зверь был уже рядом.

Если бы в нем оставалось больше человеческого, Баллард, может быть, заставил бы Саклинга помучиться, но у него не было таких извращенных желаний. Единственная его мысль — сделать врага мертвым наиболее эффективным способом — была реализована двумя короткими смертоносными ударами.

Разделавшись с ним, Баллард подошел к распростертому на полу Криппсу. Его стеклянный глаз не пострадал. Он смотрел неподвижно, уцелевший среди всеобщей бойни. Вынув его из искалеченной головы, Баллард сунул глаз в карман, затем вышел под дождь.

Улицы были в сумерках. Он не знал, в каком районе Берлина оказался, но его внутренние импульсы, освобожденные от рассудка, вели его через тень окраинных улиц к пустырю за городом, посреди которого стояли одинокие развалины. Может быть, кто-то и знал, чем они являлось раньше (аббатством? оперой?) но, как бы то ни было, время пощадило их от разрушения, хотя все остальные здания на несколько сот ярдов вокруг были сровнены с землей. Когда он шел по проросшему булыжнику, ветер сменил направление на несколько градусов и донес до него запах его племени. Их было много, собравшихся под сводами руин. Некоторые, опершись о стену, курили компанией сигарету, другие обратились в настоящих волков и теперь рыскали в темноте, как призраки с золотыми глазами, иных же можно было бы назвать людьми, если бы не их хвосты.

Хотя он опасался, что имена могут быть запрещены в их клане, все же спросил двух влюбленных, играющих перед совокуплением под стеной, знают ли они человека по имени Мироненко. У самки была гладкая безволосая спина, а с живота свешивалось с десяток полных сосков.

— Слушай, — сказала она.

Баллард прислушался, и уловил чью-то речь, доносящуюся из угла. Голос то умолкал, то вновь слышался. Он пошел на звук и увидел, что посреди стен без крыши, окруженный внимательной аудиторией, держа передними лапами открытую книгу, стоит волк. Некоторые из аудитории направили на Балларда свои светящиеся глаза; оратор умолк.

— Ш-ш, — шикнул на него один. — Товарищ читает.

Оратором был не кто иной, как Мироненко. Баллард пробрался поближе и присоединился к слушающим, и оратор возобновил чтение.

— И Бог благословил их, и Бог рек им: плодитесь, и множьтесь, и заполните землю…

Баллард уже слышал эти слова раньше, но сегодня они звучали по-новому.

— …и покорите ее, и властвуйте над рыбами морей, и над птицами неба…

Он оглядел круг внимающих, слушая, как слова падают в благодатную почву.

— …и над всякой тварью, что живет на земле.

Кто-то из зверей зарыдал, совсем рядом.

Жизнь смерти

(рассказ, перевод В. Шитиков)

Сидя в приемной клиники, Элейн жадно читала свежую газету. Зверь, которого считали пантерой, и который два месяца терроризировал окрестности Эппинг-Фореста, был застрелен и оказался дикой собакой. Археологи в Судане исследовали фрагменты костей, которые, как они полагают, могли бы полностью изменить представления о происхождении человека. Девица, которая однажды танцевала с младшим отпрыском королевской фамилии, была найдена убитой недалеко от Клэпхема, пропал яхтсмен-одиночка, совершавший кругосветное плавание. Она прочитывала сводки о мировых событиях и о житейских с одинаковым пылом — пусть хоть что-нибудь отвлечет ее от предстоящего осмотра — но сегодняшние новости были слишком похожи на вчерашние, изменились только заголовки.