Что-то страшное грядёт

— Тсс, — отозвался Джим. — Я чувствую, как они шевелятся там внутри.

Тысячи шерстинок по всему телу Вилла ощетинились разом.

— Думаешь, им не нравится, что мы подсматриваем?

— Может быть, — радостно произнес Джим.

— А что же каллиопа так голосит?

— Когда додумаюсь — скажу тебе, — улыбнулся Джим. — Смотри!

Шелест.

Словно движимый собственным выдохом, огромный мшисто-зеленый воздушный шар коснулся луны, опускаясь из поднебесья.

Он замер в двухстах метрах от мальчиков, беззвучно паря на ветру.

— Корзина под шаром — в ней кто-то есть!

Но в эту минуту из служебного вагона вышел высокий человек, будто капитан, проверяющий состояние ветра и волн этого озера. Весь в черном, с сумрачным лицом, он проследовал вброд к середине луга, и рубашка его была так же черна, как поднятые к небу руки в перчатках.

Он махнул рукой.

И поезд ожил.

Сперва в одном окне возникла голова, за ней рука, потом высунулась другая голова, точно в кукольном театре. И вот уже два человека в черном волокут по шуршащей траве темный столб для шатра.

Безмолвие заставило Вилла отпрянуть, тогда как Джим подался вперед с лунным блеском в глазах.

Луна-Парк — это ведь грохот, шум, как на лесоповале, где катят, вяжут, перебрасывают бревна, это клубы желтоватой пыли, это яростно работающие люди, звон бутылок с шипучим напитком, звякающие уздечки, это всякие механизмы, и слоны, топающие сквозь завесу пота, и судорожно кланяющиеся зебры — точно живые клетки за прутьями клеток.

Здесь же все было подобно старинному кино, безмолвному театру с черно-белыми призраками, серебристыми ртами, выдыхающими лунный свет, движениями рук в такой безмолвной тишине, что вы слышали, как в пушке на ваших щеках шипит ветер.

Новые тени выскальзывали из вагонов, минуя звериные клетки, где рыскали сгустки тьмы с притушенными глазами, и каллиопа вдруг онемела, если не считать чуть слышные несуразные звуки, выдуваемые ветром из ее труб.

В самом центре участка стоял шпрехшталмейстер. Воздушный шар — этакий огромный плесенно-зеленый сыр — словно прирос к небу. Внезапно все окуталось мраком.

Вилл успел только увидеть, как шар плавно пошел вниз, когда луну закрыли облака.

Он чувствовал в ночи, как торопливо суетятся люди, делая незримые дела. И как воздушный шар, точно громадный толстый паук, перебирает шесты и растяжки, расстилая гобелен под небесами.

Тучи разошлись. Шар заскользил вверх.

Посреди луга стоял скелет — шесты и растяжки для главного шатра, — готовый облачиться в брезентовую шкуру.

Снова белую луну застлали облака. По телу Вилла, накрытого тенью, пробежала дрожь. Он услышал, как Джим пополз вперед, поймал его за ногу, почувствовал, как он весь напрягся.

— Погоди! — сказал Вилл. — Они выносят брезент!

— Нет, — отозвался Джим. — Ничего подобного…

Потому что каким-то образом оба знали, что на самом деле вздернутые на шестах растяжки ловят летящие тучи, вырывают из объятий ветра длинные ленты, которые некие чудовищные тени сшивают вместе, одну за другой, созидая шатер. Под конец до слуха мальчиков донесся журчащий звук огромных развевающихся флагов.

Движение прекратилось. Тьма в гуще мрака притихла.

Вилл лежал с закрытыми глазами, слыша взмахи широких маслянисто-черных крыльев, словно там, на ночном лугу, вдруг ожила, задышала громадная древняя птица.

Ветер унес тучи.

Воздушный шар исчез.

Люди исчезли.

Шатры струились на своих шестах будто черный дождь.

Виллу показалось вдруг, что до города ужасно далеко.

Он инстинктивно оглянулся.

Ничего — только трава и шорохи.

Вилл медленно перевел взгляд обратно на безмолвные, черные, по видимости пустые шатры.

— Не нравится мне это, — сказал он.

Джим не мог оторвать глаз от шатров.

— Ага, — прошептал он. — Ага.

Вилл встал. Джим продолжал лежать.

— Джим! — позвал Вилл.

Голова Джима дернулась как от удара. Он встал на колени, выпрямился, шатаясь. Тело его повернулось, но глаза были прикованы к черным флагам, к рекламным полотнищам, расписанным загадочными крыльями, рогами и демоническими улыбками.

Крикнула какая-то птица.

Джим подскочил. Джим судорожно вздохнул.

Тени от облаков гнали их через холмы до самой окраины города.

Дальше мальчики бежали одни.

Глава тринадцатая

Через распахнутое окно библиотеки врывался холодный ветер.

Чарлз Хэлоуэй уже давно стоял здесь.

Сейчас он встрепенулся.

Вдоль но улице мчались две тени, и два мальчика над тенями соразмеряли их, мягко чеканя шагами ночной воздух.

— Джим! — крикнул старик. — Вилл!

Крикнул не вслух.

Мальчики удалились в сторону дома.

Чарлз Хэлоуэй устремил взгляд в просторы за городом.

Одиноко бродя по библиотеке, где метла его рассказывала вещи, которые, кроме него, никто не мог слышать, он услышал свистки паровоза и расчлененные мелодии каллиопы.

— Там, — произнес он негромко. — Там завтра утром…

На лугу стояли в ожидании шатры, ждал Луна-Парк. Ждал, когда кто-нибудь, кто угодно, пересечет травяной прибой. Широкие шатры раздувались точно кузнечные мехи. Они мягко выдыхали воздух с запахом древних желтых зверей.

Но сейчас одна только луна заглядывала в темные полости, в глубокие каверны. На карусели рядом с шатрами застыли в галопе ночные твари. Дальше простирался Зеркальный лабиринт, бессчетные волны зеркал, безмолвные, светлые, посеребренные возрастом, побеленные временем. Любая тень на входе возбудит отражения, окрашенные цветом страха, обнажит глубоко затаенные луны.

Если войдет человек — увидит ли он себя развернутым миллиарды раз, теряющимся в бесконечности? Будут ли на него смотреть миллиарды отражений, лицо за лицом, одно старше другого, и еще, и еще старше? Не увязнет ли он в мельчайшей пыли там вдалеке, там в глубине, не пятидесяти-, а шестидесятилетним, не шестидесяти-, а семидесятилетним, не семидесяти-, а девяносто-, девяностодевятилетним?

Лабиринт не задавал вопросов.

Лабиринт не давал ответов.

Он просто стоял и ждал, точно большая полярная льдина.

— Три часа…

Чарлз Хэлоуэй озяб. Его кожа вдруг уподобилась коже ящерицы. Желудок наполнился ржавой кровью. Во рту возник вкус ночных испарений.

И все же он не мог оторваться от распахнутого окна.

Далеко-далеко что-то блестело на лугу.

То лунный свет высекал искры из широкого стекла.

Возможно, свет этот что-то вещал, возможно, он объяснялся кодом.

«Я пойду туда, — подумал Чарлз Хэлоуэй. — Я не пойду туда».

«Мне по душе этот свет, — подумал он. — Он мне не по душе».

Минугой позже дверь библиотеки захлопнулась со стуком.

По пути к дому он миновал пустую витрину.

За стеклом в глубине стояли деревянные козлы.

На полу между ними растеклась лужа воды. В луже плавали мелкие льдинки. К ним тут и там примерзли длинные волосы.

Чарлз Хэлоуэй увидел, но предпочел не видеть. Повернулся и ушел. Вскоре улица была так же пуста, как витрина скобяной лавки.

Далеко на лугу, в Зеркальном лабиринте, мелькали тени, словно там томились в ожидании частицы чьей-то еще не родившейся жизни.

Насторожив холодный взор, лабиринт ждал — ждал, когда хотя бы птица прилетит, чтобы взглянуть, увидит и умчится прочь, крича.

Но птицы не прилетали.