Красная луна

А потом поворачивается. Наверное, услышал что-то. Может, стук в дверь. Он отходит от окна. Теперь Клэр видно всю комнату: в дальнем конце стоит большой деревянный письменный стол. За ним кто-то сидит. Это же декан одного из факультетов. Низенький седой человечек, вечно расхаживает в коричневом костюме: пиджак болтается, а штаны, наоборот, некрасиво обтягивают лодыжки. Декан встает и протягивает ладонь.

Появляется Высокий Человек. Они не столько жмут друг другу руки, сколько яростно трясут их. Наконец декан убирает свою в карман. Начинается разговор. Ничего толком не слышно, но, судя по выражению лица обоих собеседников, разговор неприятный. Декан будто весь съежился.

Мимо окна снова проходит Фрэнсис. Он ковыряет злосчастный прыщ и разговаривает по телефону. Клэр даже не особенно удивлена: этот парень всегда казался ей какой-то зловещей тенью, ненастоящим человеком. Доносчик. Некоторые обрывки его слов доносятся до нее: «неизбежно», «закрыть колледж».

Услышав это, Клэр торопливо отходит от окна. На полпути к общежитию на глаза ей снова попадается ветряк. Даже отсюда слышны его приглушенное гудение и шелест лопастей. Тревожно мигает красный огонек.

Глава 51

Казнь назначена на восемь вечера, в это же самое время закроются избирательные участки.

Комиссия трибунала совещалась меньше часа и вынесла предварительное решение — смертный приговор. Резкая отповедь обвиняемого только укрепила членов трибунала в этом решении. На суде Джереми Сейбер вопросил, кто же в действительности настоящее чудовище, и призвал ликанов восстать и сокрушить американскую военную машину. У судьи была возможность заменить казнь пожизненным заключением без права досрочного освобождения, но он ею не воспользовался. Приговор был оглашен. И вот сегодня, этим ясным ледяным ноябрьским вечером, его приведут в исполнение. Ни обжалованию, ни отсрочке он не подлежит.

После суда Сейбера перевели в тюрьму для особо опасных преступников, которая располагается в тридцати милях от Денвера. Кирпичное здание с белой крышей, огромная территория, залитая асфальтом, вокруг — поросшие бурой травой равнины.

— Сейбер получит то, что заслужил, — утром в день выборов объявил действующий президент. — Около года назад он сам выбрал себе судьбу. Но скоро с террористом будет покончено, и страна сможет спокойно жить дальше.

Почти сразу после объявления о предстоящей казни возле тюрьмы стали собираться люди. Сначала несколько десятков. Потом сотня, несколько сотен. Каждую минуту подъезжали все новые машины. На стоянке вскоре закончились места, и автомобили стали парковать прямо вдоль дороги, которая ответвлялась от шоссе номер шестьдесят семь. На некоторых из собравшихся были худи с эмблемой колледжа Уильяма Арчера, кое-кто нес плакаты «Сопротивление» и «Лучше смерть, чем жизнь в наркотическом дурмане».

К обеду между оппозиционерами и тюрьмой выстроились шеренгой охранники в полном обмундировании: черные бронежилеты, защитные очки, шлемы, на поясе — пистолеты. На груди у каждого висел автомат. К вечеру подтянулись многочисленные полицейские машины с включенными мигалками. Они проехали прямо сквозь толпу и образовали возле здания заслон. Собравшимся через громкоговоритель приказали разойтись. Но никто не ушел.

В половине восьмого люди начинают топать. С такой яростью, будто они хотят пробить асфальт, расколоть саму землю. Их топот разносится за несколько миль, проникает сквозь бетонные стены. Скованный по рукам и ногам Джереми Сейбер слышит этот звук, когда два охранника и священник ведут его по длинному коридору на место казни — в комнату со стеклянными стенками. Неумолчный топот похож на барабанную дробь, он выстукивает призыв к войне. Через несколько минут Джереми привяжут к стулу и введут ему в правую ногу яд, но в сердце у него все еще будет звучать эта дробь.

Он нашел их в Интернете. Или это они его нашли. Он трепался в каком-то чате, и ему пришло приглашение — с ним хотели побеседовать индивидуально. А дальше завертелось — и вот уже несколько месяцев спустя он летит на одномоторном самолете «cессна» сквозь дождь. Просто в голове не укладывается.

Его зовут Марвин. Все вечно забывают, как его зовут. Вот сволочи. Как же его достало быть незаметным.

— У тебя самая заурядная на свете внешность, — сказала ему как-то раз одна девчонка, Тиффани.

Он-то ее имя хорошо запомнил. Ох и гадина, сколько раз Марвин воображал, как убивает ее: толкает под школьный автобус, душит носком, разносит ее голову о дверь шкафчика в раздевалке. Гребаная Тиффани, гребаная школа. Гребаные учителя, гребаные ученики, гребаные книжки, в которых буквы тараканами расползаются в разные стороны.

А вот они запомнили, как его зовут. И обращались с ним как с человеком. Дарили подарки. Игровую приставку дали. И пистолет, «хардболлер» сорок пятого калибра. На восемнадцатилетие подарили женщину. Здорово. Только она отказывалась целоваться; все остальное разрешала, а целоваться — нет. Но он в конце концов просто прижался ртом к ее рту и дышал туда. Потом дарили еще других, совсем недавно такую черноволосую, с узким лицом, что-то в ней было птичье. Приковали ей руки и ноги к кровати. Женщина плевалась и пыталась его укусить. Ну и ладно. Все равно он с ней спал. Пусть плюется — ему дела нет.

Целых два месяца пришлось учиться. Он прошел медкомиссию, налетал сорок часов. А потом узнал, что это все стоило три тысячи долларов. Сказал им, что у него таких денег нет, а они ответили: мол, не волнуйся, мы сами обо всем позаботимся. Больше ему никогда не придется ни за что платить. Здорово. У него проблемы с чтением, так что они читали ему вслух. Тоже здорово. Будто он ребенок, а они его родители. Все необходимое Марвин сумел запомнить: как отвечать на запросы диспетчера, сбрасывать скорость вращения винта до двух тысяч оборотов в минуту, проверять магнето, отсос воздуха, давление масла. Только вот с буквами у него никак не получалось. Но у них была копия теста с ответами, заставили его повторить сто раз подряд, и в конце концов он все выучил. Тогда они сказали, что он умный. Здорово. Он в первый раз в жизни так радовался и улыбался.

Все твердят про Балора. Балор то, Балор се. Марвин не знает, чему верить, но, вообще-то, рад верить всему. Тому, что якобы Балор один раз голой рукой вырвал сердце из чьей-то груди и откусил от него кусок, как от яблока. Что Балор может выдернуть с корнем дерево из земли. Что Балор своим мертвым глазом видит то, что недоступно другим. Может заглянуть прямо тебе в душу и проверить, веришь ты или нет. Поэтому лучше уж верить. И Марвин верит.

Гудит двигатель, шелестит пропеллер. Самолет летит со скоростью восемьдесят узлов. Марвин крепко сжимает штурвал, пытается удержать машину ровно, делает поправку на легкую турбулентность. Приходится постоянно проверять курс и высоту из-за тяжелого груза. Вчера они отвинтили все сиденья, кроме пилотского, и набили самолет си-четыре: это вещество такое, его формула вроде как C3H6N6O6. Его изготовил один химик в лаборатории у них в подвале (между прочим, этот чувак только что кандидатскую защитил). Порошок смешали с водой, получилась такая кашица, в нее добавили хардболлер, а потом с помощью сушки и фильтрации воду удалили. Еще положили пластификатор, и стало похоже на серый пластилин. Марвин за всем этим внимательно наблюдал. И все понял. Науку он ведь хорошо понимает, не то что эти поганые романы, пьесы и стишки, которые им вечно задает тупоголовый учитель английского. Так расписывает, будто кому-то до них дело есть: все равно ведь книги никто не читает — все нормальные люди смотрят телевизор.

В момент взрыва высвободятся азот и оксиды углерода. Они расширятся со скоростью более двадцати шести тысяч футов в секунду. И абсолютно все в пределах досягаемости разлетится на кусочки. Чуть меньше одного фунта си-четыре способно превратить в отбивные несколько человек. Чуть больше фунта — вскрыть грузовик, как консервную банку. А в самолете у Марвина этого вещества пятьсот фунтов с лишним. Целая куча. Можно проделать в мире здоровенную дырку.