Стеклянные книги пожирателей снов

Согласно карте, Тарр-Манор (и обширные земельные владения лорда Тарра) находился в графстве Фладмер. Карьер он нашел легко, тот располагался километрах в семи от главного дома — во владения лорда входил невысокий скалистый кряж. Имение было большим, но не чрезмерно, и земли вблизи него не вызывали никаких подозрений — фруктовые сады, пастбища, конюшни. Земли вокруг по преимуществу казались необитаемыми — без каких-либо признаков цивилизации или жилья. На карте тем не менее были показаны небольшие сооружения вокруг самого карьера, но был ли их размер достаточен для проведения экспериментов графа?

Карта Харшморта тоже не позволяла сделать окончательные выводы. Да, дом здесь был больше, были показаны проходящие рядом каналы, но вокруг одни болота и пастбища. В доме он успел побывать — тот был не очень высок. Он искал какое-нибудь место, которое могло бы заменить огромный бункер в институте, расположенный глубоко в земной толще, — здесь аналогом такого сооружения могла быть только какая-нибудь высокая башня. Ни на одной из карт ничего похожего он не нашел. Чань вздохнул. Времени у него было в обрез. Он снова принялся изучать карту Харшморта, потому что именно туда драгуны Аспича отвозили ящики заговорщиков, — может быть, он упустил что-то при первом рассмотрении. Ему не был виден угол карты, и потому он подвинул ее по столу ближе к свету. Из-за спешки уголок карты оторвался у него под пальцами, и Чань раздраженно выругался, глядя на отодранный кусочек. На нем было что-то написано. Он пригляделся: это была ссылка на другую карту — вторую карту того же самого района. Зачем была нужна вторая карта? Он запомнил номер и, вернувшись к «Своду», принялся быстро искать ссылку. Он не сразу разобрался, что здесь к чему. Вторая карта представляла собой часть плана здания. Чань устремился к шкафу, быстро нашел карту и разложил ее на столе. Он совсем забыл: Роберт Вандаарифф, чтобы построить свой огромный дом, купил и перестроил тюрьму.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы отыскать то, что он искал. Нынешний дом представлял собой кольцо зданий вокруг открытого центра, занятого довольно большим строгим садом по Французской моде. На карте тюрьмы в этом центре располагалось круглое сооружение, которое (мысли Чаня заметались — он пытался осмыслить увиденное) уходило на много этажей вниз: круглое сооружение с тюремными камерами вокруг центральной наблюдательной башни. Он посмотрел на карту принадлежащего Вандаариффу Харшморта. На ней ничего этого не было. Он вспомнил об институтском сооружении — массе трубок, идущих вдоль стен и к столу, на котором он видел Анжелику. Тюремную башню можно было легко переделать для таких же целей. В Тарр-Манор ничего похожего не имелось. Он оставил карты там, где их разложил, и, взяв фонарь, зашагал назад. Он почти не сомневался, что Селеста в этот момент лежит, привязанная к столу, в Харшморте.

Когда он добрался до Строппинга, было уже за полночь. Зрелище вокзал представлял совершенно инфернальное (Чань не любил выезжать из города, а потому вокзал неизменно был окрашен для него в неприятные отталкивающие цвета) — пронзительные свистки, клубы пара, мрачноватые ангелы по обе стороны жутких часов, а под ними горстка отчаявшихся душ, гонимых куда-то даже в этот час, заточенных в железную клетку вокзала. Чань устремился к огромной доске расписания, пытаясь на бегу прочитать, с какой платформы и когда отправляется нужный ему поезд. Он преодолел половину пути, когда смутные очертания букв приобрели четкость, достаточную для его глаз: платформа 12, отправление 12.23, пункт назначения Орандж-канал. Касса была закрыта (значит, билет придется покупать у проводника), и он заспешил к платформе. Поезд стоял на путях, из трубы красного паровоза поднимался дым.

Приблизившись, он внутренне сжался от беспокойства — перед ним была толпа хорошо одетых людей — мужчин и женщин, — садящихся в последний вагон. Он перешел на шаг. Неужели еще один бал? После полуночи? Ведь до Харшморта они доберутся только часам к двум ночи. Он помедлил на платформе, пока не сел последний из этой группы (ни одного знакомого лица среди них он не увидел), и в одиночестве подошел к последнему вагону. В него вошли человек двадцать. Он поднял глаза на часы — они показывали 12.18 — и решил дать пассажирам еще минуту, чтобы они освободили тамбур, после чего и он смог бы подняться в вагон. Проводника здесь не было. Может, он повел вперед пассажиров? Чань сделал несколько шагов к вагону и оглянулся — в последних купе никого не было. Он повернулся назад и замер. По мраморному полу вокзала Строппинг к поезду двигалась фигура, в которой он безошибочно узнал миссис Марчмур. На ней было эффектное черно-желтое платье, а за ней двигалась группа из десяти-пятнадцати облаченных в красное драгун, которых вел идущий сбоку офицер. Чань резко повернулся на каблуках и пустился к вагону.

Купе были пусты. Добежав до вагона, Чань рывком распахнул дверь, запрыгнул внутрь, захлопнул ее за собой и пошел по коридору. Вагон тоже оказался пустым. Для такого позднего часа это было неудивительно, в особенности еще и потому, что садившиеся в вагон пассажиры были, судя по всему, единой группой. Они определенно расселись где-то все вместе, и Чань практически не сомневался, что к ним присоединится и миссис Марчмур, как только убедится, что его здесь нет. Он прошел второй с конца вагон и перебрался в третий, но, оглянувшись, вздрогнул, потому что через стеклянные двери увидел, как коридоры двух вагонов наводняются красными мундирами — они сели в поезд. Чань бросился бегом. Купе третьего вагона тоже были пусты — он, пробегая мимо них, почти и не заглядывал туда. Добравшись до конца третьего вагона, он остановился как вкопанный. Тут дверь была иной. Она открывалась на небольшую открытую платформу с висящими по бокам цепочками вместо перил. За ней был следующий вагон, отличавшийся от других, — черного цвета с золотыми обводами и неприступной стальной дверью. Чань нажал на ручку. Дверь оказалась заперта. Он повернулся и, увидев красные мундиры в конце коридора, понял, что оказался в ловушке.

Поезд, дернувшись, тронулся с места. Чань посмотрел направо и увидел, как поплыла назад платформа. Не размышляя больше ни секунды, Чань перепрыгнул через цепочку и тяжело приземлился на четвереньки. Воздух вырвался из его легких с каким-то резким, зловещим хлопком. Он с трудом поднялся на ноги с усыпанной гравием земли. Поезд продолжал набирать скорость. Чань поплелся за ним, заставляя свое тело двигаться и стараясь не думать о том, что с каждым вдохом его легкие пронзает горсть иголок. Он перешел на мучительный бег, ноги его работали, место на платформе, куда он спрыгнул, осталось позади, и он теперь пытался догнать переднюю дверь черного вагона. Пути впереди исчезали в туннеле. Он оглядел окна черного вагона, темные, задернутые занавесками — или закрашенные? Легкие его пронзала мучительная боль. Он видел площадку впереди черного вагона — но даже если он успеет до нее добежать, хватит у него сил, чтобы запрыгнуть туда? Перед его мысленным взором промелькнула жуткая картина — он под колесами поезда, вмиг отрезанные ноги, фонтаны крови, последнее, что он увидит в жизни, — грязный шлак, которым отсыпаны пути. Он поднажал еще. Раздался резкий звук паровозного свистка — они приближались к туннелю. С облегчением Чань увидал ступеньку, привинченную к переднему концу вагона, прыгнул на нее, ухватился руками, ноги его болтались почти у самой земли; он с невероятным усилием перехватился сначала одной рукой, потом другой (умудряясь при этом не выронить свою трость) и наконец сумел поставить на ступеньку колено. Он хватал ртом воздух, легкие и горло у него горели. Поезд вонзился в туннель, и Чаня поглотила темнота.

Чань держался за поручни из последних сил, пытаясь найти опору для обеих ног, чтобы снять нагрузку с рук. Грудь его вздымалась, он откашливался и непрерывно сплевывал в темноту, чувствуя во рту привкус крови. Голова у него кружилась, и он боялся, что может потерять сознание. Он еще сильнее ухватился за металлические поручни, глубоко дыша. Ему пришла в голову удручающая мысль: если кто-то видел его, то сейчас он совершенно беззащитен. Он проклял Розамонду с ее синим порошком. Легкие у него словно перемалывались в мясорубке, он сплюнул еще раз и закрыл глаза, изнемогая от боли.