И исходит дьявол

И вот они в самолете. Из погруженного в туманную пелену Парижа — навстречу рассвету и солнцу, уже успевшему позолотить края облаков и раскрасить небо розовым, пурпурным и желтым.

За штурвалом сидел Ричард. Он полуспал-полубодрствовал. Тем не менее он не пропустил ни одного важного ориентира и ни на мгновение не терял из виду показания приборов. Остальные спали.

Когда Мэри Лу очнулась в следующий раз, самолет стоял на земле, у одного из выстроившихся в длинный ряд ангаров, и вокруг снова висел туман. Кто-то громко произнес «Штутгарт», и тогда она заметила Саймона, разговаривающего внизу у самолета по-немецки с кем-то из работников аэропорта.

— Большой, серого цвета, частный самолет, — возбужденно говорил Саймон, — пилот небольшого роста, но солидный и крепкий. Двое пассажиров — довольно высокий лысый толстяк и маленькая девочка.

Мэри Лу всем телом подалась вперед, но ответа так и не уловила. А в следующую секунду Саймон был уже на борту и говорил герцогу:

— Похоже, что он следует тем же курсом и опережает нас часа на полтора. В Париже у него была своя машина, и этим он сэкономил время, пока мы ловили это чертово такси.

Ричарда за штурвалом сменил Рекс, они опять поднялись в воздух. Ричард сел с Мэри Лу и сразу уснул. Сколько времени они летели в безоблачном голубом небе — Мэри Лу не сказала бы, но ей это показалось вечностью. Потом она, должно быть, опять задремала, потому что посадку в Вене не помнила, а очнулась где-то уже после двенадцати. На месте пилота снова сидел Ричард.

Несмотря на то, что посадку Мэри Лу не помнила, ее возбужденный мозг сохранил каким-то непонятным образом обрывки происходящей в самолете беседы. Проснувшись, она знала, что в Вене тоже был туман и что Моката вылетел оттуда за час до них. Таким образом, на пути от Парижа до Вены они наверстали полчаса задержки.

Двигатель мерно гудел, и его глухое урчание хорошо успокаивало раздраженные нервы. Хотя Ричард отлично сознавал, что самолет все делает по его воле, ему тем не менее казалось, что за штурвалом сидит кто-то посторонний, а сам он всего лишь зритель. Все его чувства притупились, а страх за судьбу Флер сконцентрировался в одном-единственном понятии — скорость, скорость и еще раз скорость.

Во Фьюме тумана не было. Погода стояла восхитительная. Аэродром утопал в ярком и теплом солнечном свете, а стальные стены ангаров слепили глаза. Из задней части кабины выбрался герцог. Принимая во внимание больную руку де Ришло, ему там было устроено импровизированное ложе из ковриков и подушек, мягкое и удобное и не мешающее остальным четырем пассажирам. На бойком итальянском языке он расспросил подошедших наземных чиновников, но — безуспешно.

— Из Вены Моката полетел в другом направлении, — сказал герцог Ричарду, снова забираясь в самолет. — Может быть, напрямую через Динарские Альпы или через Сараево. Если так — он опять увеличил разрыв. Ты знаешь, я ведь сразу об этом подумал, когда увидел, что здесь нет тумана. Не могу объяснить почему, но мне кажется, что весь этот туман — от него. Каким-то образом Моката оставляет его после себя на некоторое время.

Рекс повел самолет вдоль длинного Далматийского побережья над бесчисленными разбросанными внизу островами и островками, окаймляющими территорию Югославии. Сверкающее Адриатическое море, однако, нркто не увидел. Первоклассный американский летчик любовался им в одиночестве.

Пока пальцы удерживали рычаги управления, мысли его были далеко. Он думал о Танифь. Где-то там, в Кардиналз Фолли, за тысячу миль отсюда, она лежала на полу библиотеки мертвая и холодная. Мечта о счастье оказалась такой короткой! Никогда в жизни он больше не увидит, как на ее красивом спокойном лице появляется улыбка, как будто солнце восходит в горах. Никогда не услышит хрипловатого, мелодичного голоса и ласкового шепота. Никогда, подумать только — никогда! Но убийцу ее он не упустит. Этот негодяй сполна заплатит за все, даже если и самому Рексу придется погибнуть.

Адриатическое море постепенно перешло в Ионическое. Слева внизу медленно уходило назад сильно изрезанное албанское побережье. Крутые горные склоны то и дело перемежались сбегающими к морю долинами, в которых уютно расположились белые рыбацкие деревушки. В древнеримские времена они представляли собой крупные, густонаселенные центры и через них непрерывным потоком проезжали торговцы, солдаты, ученые мужи и просто путешественники, ищущие чего-то от Бриндизи, на юге Италии, до крайней оконечности греческого полуострова.

Под крылом Корфу. Резко накренив самолет, Рекс направил его на материк, к северному устью реки Каламанс. Сочная голубизна моря, испещренная белыми барашками и солнечными бликами, сменилась на серебристые переливы извивающейся речной поверхности. Приходилось все время маневрировать по мере того, как самолет забирался дальше и дальше в горы. Надвигались сумерки, солнце опускалось все ниже и ниже в оставшееся за спиной море. Путь лежал прямо на огромную горную гряду, образующую становой хребет Греции.

Длинные, пустые участки земли с редкими обработанными человеческими руками полями подернулись дымкой, последние лучи заходящего солнца осветили виднеющиеся вдали заснеженные вершины водораздела, и вокруг начала сгущаться вечерняя мгла.

Внизу показалось озеро. Сквозь клубы образующегося тумана то тут, то там проглядывала его спокойная, застывшая поверхность. Спускаясь и суживая круги в поисках пригодного для посадки места, Рекс заметил на юго-западном берегу беленые здания небольшого городка. И вдруг, посреди вздымающейся серо-белой пелены, его глаз выхватил большой самолет, застывший на краю ровного поля.

— Это — машина Мокаты! — закричал сидевший рядом с ним в кабине и уже проснувшийся Саймон.

Рекс заложил резкий вираж и, идя против ветра, посадил самолет рядом. Друзья по очереди начали выбираться.

Туман, появившийся четверть часа назад, сгустился и плотно окружал их со всех сторон.

Из единственного невысокого ангара к приземлившемуся самолету направился человек. Де Ришло заметил его, пошел навстречу и они о чем-то поговорили, едва различимые сквозь пасмурную завесу. Вернувшись, герцог сообщил:

— Этот парень — французский механик. Говорит, что Моката приземлился полчаса назад. Летел из Монастира, но заплутал в горах и поэтому задержался. Только маньяк или сверхчеловек мог выбрать такой путь. Парень обещает достать нам автомобиль. Он здесь заведует аэропортом. Нам здорово повезло, что мы сегодня вообще кого-то застали.

В этот момент разбуженный Ричард наконец-то открыл глаза. Но не успел он и понять, что происходит, как все пятеро уже сидели, тесно прижавшись друг к другу, в допотопном открытом «форде» с выдвигающимся изрядно прохудившимся верхом. По одну руку от него сидел Саймон, по другую — Мэри Лу. Рекс пристроился на полу в ногах, а де Ришло — впереди, рядом с водителем.

Видимость была не более двадцати ярдов. Включенные фары не помогали и ничуть не рассеивали ватную мглу. Дорога шла по песку, по бокам торчала густая, высокая трава, и всюду валялись огромные валуны. Ни домов, ни огородов, ни каких-либо других строений не попадалось им на пути, лишь поворот за поворотом петляя уходил вверх длинный, извилистый подъем, и они отчаянно тряслись по нему с лязгом и грохотом.

Де Ришло пристально вглядывался в сгущающийся сумрак. Время от времени из тумана появлялись крутые склоны, которые они постоянно огибали, а с другой стороны — уходили вниз в долину острые скалистые уступы.

Он тоже не помнил всего путешествия, а только отдельные эпизоды. Невыносимая усталость, навалившаяся еще в Париже, окончательно свалила с ног в кабине самолета. Даже выносливости оказалось недостаточно, и большую часть тысячи четырехсот миль полета он проспал. Герцога и сейчас еще клонило в сон, но он заставлял себя бодрствовать и следить за этим водителем-самоубийцей, который без лишних слов затолкал их всех в разваливающийся «форд» и, склонившись над баранкой, погонял свою лошадку вперед и вверх как только мог по немыслимым зигзагам и виражам.