Ты — все для меня (ЛП)

— Для меня настоящее удовольствие видеть все это — фермы, луга, пастбища.

— Наслаждайтесь, пока можете, потому что скоро все это останется позади, и мы окажемся в глубоком лесу. На самом деле… — Прищурившись, она подалась вперед. — Скоро будет еще один поворот, так что будьте внимательны.

На этот раз в Уэстморе зажглось возбуждение несексуального характера. Скоро он увидит дом Крафтера. Он свернул на узкую дорогу, словно зажатую с обеих сторон вековыми деревьями.

— Вот та самая Говернор Бридж Роуд…

Истер снова подалась вперед.

— И… и… Вот! Этот поворот.

Машина, замедлившись, выехала на открытое место, которое оказалось грунтовой подъездной дорожкой, уходящей вверх. Э. КРАФТЕР гласила надпись на большом металлическом почтовом ящике, но время и непогода сделали буквы почти нечитаемыми. Нужно тоже сфотографировать. У Уэстмора вспотели ладони.

— Далеко еще? — спросил он, но следующий быстрый взгляд ответил на вопрос. На небольшой возвышенности маячил дом.

— А вот там, — сказала она, — дом Крафтера.

Огороженная деревьями дорожка закончилась прогалиной, на которой стоял дом. Классическая полу-георгианская и эдвардианская архитектура пыталась устоять под натиском полного обветшания. Первый этаж распирало от огромных полукруглых окон, второй был усеян мансардными, в то время как выступающая башенка в северном крыле, казалось, приглашала к осмотру. Как ни странно, но окна разбиты не были, и огромный тимпан из витражного стекла тоже оставался нетронутым. Казалось, что дом клонится набок. Уэстмор изучал второй этаж, и ему показалось, что он заметил в одном из темных окон лицо.

Померещилось…

Солнце начинало садиться за деревья.

— Поверить не могу, — пробормотал Уэстмор. — Спасибо вам…

Истер улыбнулась.

Он собирался уже выйти с фотоаппаратом, когда его охватил озноб. Волосы на затылке буквально встали дыбом. Фасад загадочного дома, всего лишь на секунду, словно, превратился в сплющенное, кричащее лицо.

— Ммм… — Он заерзал. — Думаю, с фотографированием и осмотром я подожду до завтра. А то… становится темно.

— Нет ничего плохого, если вам не хочется идти туда в темноте. Что насчет меня, то я легко пошла бы туда, ночью или днем.

Да, на закате здесь… как-то тревожно, что ли.

Он сдал назад и покатил по подъездной дорожке прочь, восторженный, и вместе с тем подавленный. Что нашел бы он, если б продолжил осмотр?

— Поверните здесь. Тут недалеко.

Уэстмор поехал дальше. Высокие деревья почти не пропускали свет. Часть его сознания оставалась зацикленной на женщине, другая — на доме. Я получил свою работу на блюдечке… благодаря ей. Бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, он увидел ее грудь. Черт… В конце концов, она все поймет, если он не перестанет пялится. Уэстмор чувствовал себя полной скотиной — он использовал ее знания в интересах своей карьеры, и ее тело — в качестве пищи для мастурбации. Человек Года. Да. Это я.

Десять минут спустя они свернули на дорогу с не менее веселым названием — ХОГ НЕК РОУД [4]. И вскоре ехали по узенькой грунтовке, больше напоминавшей тропинку. Вокруг была почти кромешная тьма.

— Вот и приехали, — объявила Истер. — Не смотрите, что темно. Я никогда не оставляю свечи гореть, если никого нет дома.

— О, а как же ваша дочь?

Она покачала головой.

Фары высветили длинную лачугу, формой напоминающую перевернутую букву «Г», с полосками жести вместо крыши. Стены состояли из деревянных досок, потемневших от какого-то неочищенного лака, отчего строение казалось черным. Тут Уэстмор понял, что проник в другой мир.

По какой-то причине он почувствовал себя неловко.

— Опять же, я не могу отблагодарить вас как следует за все ту информацию по Крафтеру, которую вы мне предоставили.

— Рада была помочь, Уэстмор.

— Скажите, какие-нибудь мотели поблизости есть?

— Ну, конечно. На шоссе полно, а ближе — она коснулась подбородка, — да, в Люнтвилле есть «Гилман Хаус». Не супер, зато дешевый.

— Как раз то, что надо…

— И извините за мою негостеприимность. Я не могу предложить вам остаться на ночь, поскольку у меня еще есть кое-какие домашние дела.

— Все в порядке. Я и не хочу навязываться. К тому же, вы уже мне очень сильно помогли.

Ему показалось, что между ними вдруг возникла какая-то неловкая пауза.

— Позвольте, я заберу свой рюкзак и…

Неловко повернувшись, она потянулась за своим рюкзаком, который лежал на заднем сидении. Затем воскликнула:

— Ну, надо же!

— Что такое?

— Мой гадкий рюкзак перевернулся, и половина вещей высыпалась под сиденье…

Напрягшись, она потянулась назад еще сильнее.

— Я достану, — сказал Уэстмор. Включив в салоне верхний свет, он вылез из машины и открыл заднюю дверь. В нише для ног он увидел высыпавшиеся вещи. Некоторые отдельные листы, кроличью лапку, яблоко, спички, старые карманные часы. Он наклонился, чтобы собрать их…

Его глаза ненадолго метнулись вверх. Истер по-прежнему висела между сиденьями.

Из-за такой позы свободный вырез ее блузки отвис, предоставив Уэстмору почти идеальный вид ее голых грудей.

Этот секундный взгляд, казалось, длился минуты. В этот момент их общая неловкость достигла высшей точки. Ее груди были такими белыми, что, казалось, светились, контрастируя с огромными, словно набухшими, коричневато-розовыми сосками. Эта картина повлияла на него словно окрик.

Уэстмор с трудом оторвал взгляд и стал собирать вещи.

Черт, хоть бы она не заметила. Он неуклюже забрался обратно на переднее сидение, держа в руках ее бумаги.

Сердце у него отплясывало шимми.

— Вы такой милый, — сказала она и принялась перекладывать вещи себе в рюкзак.

Ее образ притягивал его, словно отлив прибоя. Уэстмор понимал, что должен сказать что-то, иначе неловкость лишь усилится.

— Значит… все эти отдельные листы — из старых манускриптов?

— Ну, да. С давних времен передавались от поколения к поколению. Ее изящные руки принялись рассортировывать листы веленя. Один лист был заполнен тщательно прорисованными планетарными символами, пентаграммами, тринами и секстилями [5], гадальной таблицей.

Без какой-либо задней мысли Уэстмор спросил:

— Истер? Тот отрывок, который я начитал на рекордер… это действительно молитва на удачу?

Вопрос вызвал у нее какую-то забавную реакцию.

— Это вопрос терп-ретации…

Она откинулась на спинку сидения, чтобы правильно сложить в рюкзак свои вещи.

— Люди смотрят на разные вещи по-разному.

Уэстмор внимательно слушал ее, одновременно внимательно глядя на ее грудь.

— Забавно…

— Что именно? — пробубнил он.

— То, как сильно вы заинтересовались стариком Крафтером, — она бережно держала рюкзак, как будто там было нечто ценное, — но, вы, наверняка, не слышали, как дедушка Орн смеялся над ним.

— Над Крафтером? Я вас не понимаю.

— Как я уже вам сказала, Крафтер был просто любитель…

— Верно. Некромант-любитель. Думаю, здесь больше подошло бы слово «шарлатан». Он вообразил себя колдуном, но на самом деле был просто…

Уэстмор тихо рассмеялся.

— Чокнутым старикашкой.

— Именно! А вот мой дедушка Орн, — она похлопала по рюкзаку, затем посмотрела своими огромными, ясными, как хрусталь глазами Уэстмору в глаза. — Он не был новичком, нет.

— Так вы говорите… ваш дедушка был настоящим чернокнижником? — на удивление нейтральным тоном спросил Уэстмор.

— Ага. — Она буквально сверлила ему глаза своим взглядом. На лице у нее сияла улыбка.

— Вы верите в это, Уэстмор?

— Почему нет?

— Но это же как все вокруг — есть черное и белое, добро и зло. Дедушка использовал свои знания ради добрых дел, в отличие от Крафтера. Заставляет задуматься, верно? Я думала об этом накануне, когда шла в тот магазин электроники…