Суини Тодд: демон-парикмахер с Флит-стрит (СИ)

- И разделяет вкусы, относительно женщин. -судья удивился:

- Что-что? -он повернул к Тодду голову, а тот в свою очередь наклонился к Терпину:

- Да, время изменило мои черты, но впрочем лицо брадобрея, приговоренного у прозеванию в доке не больно врезается в память. -и тут судья его узнал, это несомненно был он, человек, которому Терпин сломал жизнь пятнадцать лет назад.

- Бенджамин Баркер... -только и смог произнести судья.

- Бенджамин Баркер! -закричал Суини и начал бить Терпина бритвой, а тот не мог выдавить и крика заливаясь пунцовой кровью. Мэри конечно же всего этого не видела, но предполагала что делает Тодд. Сомнений не осталось, Суини Тодд он же Бенджамин Баркер и есть отец Мэри. А потом снова послышался скрип. А потом Мэри услышала слова Тодда:

- Упокойся теперь мой друг, упокойся с миром. Усни же теперь, спи безмятежно. -как тут из подвала послышался крик, кричала Нелли Ловетт...

Глава 7 (Заключительная)

- О боже, о боже, - на грани истерики шептала всегда спокойная миссис Ловетт.

Причиной было распластанное изрезанное, но все еще узнаваемое тело Черной Элизабет. Как давно Ловетт мечтала об этом. Как давно. Теперь все концы были обрублены, а мосты в новую жизнь наведены. Все кончено, дрянная сучка, все.

Но радость ее была не полной. Точнее радости было очень даже мало. Шаги мистера Тодда напугали ее. Он и так был очень нервный в последнее время, а уж сейчас… Вдруг он заметит ее ( нет, не должен. Ведь он прирезал эту тварь, и даже ничего не заподозрил ), вдруг в его голове сложится эта головоломка ?

Единственным правильным выходом Нелли видела полное уничтожение прошлого, путем ликвидации тела. Нет тела, нет прошлого, нет Люси. Сказано – сделано. Большая жаровня готова была ласково обнять тело женщины.

Господи, какая же она тяжела. Страх в венах Ловетт был буквально ощутим. Она чувствовала там хрупкие кристаллики льда. Кровь замерзала, заставляя ее тащить и тащить это тело к печке.

Но нет, шаги были слишком близко, слишком. Суини, окровавленный с ног до головы влетел в подвал, лицезря Ловетт, стоящую по центру подвала, обливающуюся потом и тащащую одно из тел к печи.

- Что кричим ?

- Судья очнулся, но теперь уже все в кончено. – зачастила миссис Ловетт, переводя взгляд с судьи на Люси, а с нее на мистера Тодда.

- Открой дверцу, позволь мне позаботиться о них.

Господи! Сердце Лаветт взлетело к самому горлу, сделало там сальто. Ну конечно, он и не подумал , что речь идет о судье, тряпкой разлагающихся кусков, валяющегося в тени. Естественно все его внимание было приковано к Люси, которая в его глазах все еще была Черной Элизабет.

- Дорогой, дорогой, теперь уже и взаправду все в порядке !- нельзя подпускать его близко, ведь она наверняка узнает ее, наверняка. Нет, любыми средствами надо держать ее в далеке от не него.

- Открой дверцу, черт тебя возьми !

Опять эта злость. Ах Суини, ты стал таким раздражительным в последнее время. Эти убийства должны были веселить тебя, эти деньги, сыпавшиеся рекой делать тебя мягче, а любовь добрее. Но нет, сердце и разум его пылали.

- Хорошо, дорогой.

Пути назад не было. Либо он ее узнает, либо она сгорит огне, накормив собой страждущих.

- Хорошо, дорогой, - еще раз повторила она, опустив голову и, медленно, прижимая к себе полы юбки, изображая леди, боявшуюся заляпать одежды в крови, она пошла к дверце, ожидая слышать крики Суини, льющиеся из-за спины. Но ничего не было. Он ждал пока она откроет эту чертову дверцу, чтобы швырнуть туда Черную Элизабет. Он и не думал ни о чем плохом.

Дверца со скрипом растворилась, обнажив чрево, усеянное пламенными клинками адских всполохов. Жар лизнул кожу Нелли, заставив еще чуть отойти. Температура была слишком высокой.

Яркий свет огня залил все пространство подвала кровавым свечением, делающим все недвижимое в комнате слишком заметным. Даже разодранное лицо судьи отлично просматривалось, не то что о девушке, лежащей в паре метрах, посреди комнаты. Волосы ее были откинуты, лицо, пораженное язвами, смотрела прямо на них пустыми голубыми глазами. Голубыми глазами Люси.

Суини нагнулся к ней, заставляя Лаветт трястись в панике. Каждое его движение дарило ей сомнения. Сложно было разобрать берет ли он ее на руки, дабы швырнуть в огонь, или всматривается в знакомые черты.

Ах, миссис Ловетт, каждый сам кузнец своего счастья.

Суини откинул прядь волос с ее лица, последнюю прядь волос.

- Я знал, что ты осталась жива, -голос был пустым. Не было в нем ни скорби, ни злости. Пустота веков и покорность.

Лаветт все поняла. Поняла то, что он понял, как бы глупо это не звучало.

- Ты знала, что она осталась жива! –эта фраза уже относилась к ней, единственной живой женщине в этом доме.

- Я пыталась заботиться только о тебе! –она снизошла на крик, надеясь , что он расколет ледышку его сердца.

- Не лги хоть сейчас, любовь моя. –эти слова внушили Ловетт надежду. Очень призрачную, но вполне осязаемую. Иначе и быть не могло – конечно, он простит ее. Это ведь она, Нелли Ловетт, приняла его в своем доме, дала ему настоящую семью и смысл к жизни. Конечно, он простит ее за маленькую ложь.

- Я люблю тебя и это все только ради тебя.

Он плавно двинулся к ней, на лице его плясала странная улыбка, в свете огромной печи становившейся еще более безумной.

- Я тоже люблю тебя, моя дорогая, тоже. И тебя, Люси. Я всех вас люблю.

Ловетт двинулась прочь, слишком уж странно он вел себя, слишком. Она медленно шла назад, обшаривая ногой пол позади. Куски расчлененных тел, людская требуха, горы одежды и обуви – все это мешало ее экстренному отступлению.

- Раздели эту любовь со мной, моя дорогая !

Стена. Ее спина уперлась в кирпичную кладку подвала. Пути назад не было. Она могла скрести своими черными ногтями эту стену, но ничего бы не помогло ей спастись. Только одному Богу известен путь отсюда конечно. Это конец ! Страшный исход был известен им обоим. Он горел каминным светом в руках Суини – бритва. Как же то было противно быть десятой, а то и сотой, чью кровь она изопьет. Как ей казалось она заслуживала большего.

- Потанцуй со мной, моя любовь!

Танец. Ее ноги едва двигались, но она была уверена, что выдержит этот танец. Казалось, он не хотел ее убивать. Ах, какой же ты непредсказуемый, Суини.

Все было так необычно. Настроения менялись как фигуры в калейдоскопе. Вот оттенки бардо, вот страх и боль, вот белый, спасение и свет, черный, смерть и ее зловоние.

Красный – любовь!