Призраки в Сети

— Саския, — повторил он с улыбкой, а потом снова взглянул на Уильяма. — Это ли не лучшее доказательство того, что мы живем в современном мире?

Я тупо посмотрела в его темные глаза.

— Понимаете, — объяснил он, — то, что в машинах обитают духи, мне известно, но, взглянув на вас, я понял, что они еще и детей рожают.

Наверное, можно было и так сказать.

— Вот потому мы и здесь, — вступил в разговор Уильям. — Мы пришли за советом. Как бы несколько приглушить ее сияние?

Роберт потянул к себе на колени гитару и принялся наигрывать мелодию так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать. Удивительно было то, что, едва слыша, я ощущала эти звуки, они раздавались как будто внутри меня.

— Приглушить сияние, — повторил Роберт.

Я кивнула:

— А то мне трудно соответствовать…

— Вам бы стать черной, — сказал он.

Он тихо сымпровизировал на минорной струне, и у меня где-то в области затылка возникло ощущение ужасной жути.

— Я понимаю… — начала было я, но он с улыбкой остановил меня:

— Мы все это понимаем. Не волнуйтесь: я не собираюсь натравливать на вас Черную Пантеру. [2]

Его пальцы по-крабьи засеменили вверх по грифу гитары, и жуть исчезла.

— Так ты можешь ей помочь? — спросил Уильям.

Роберт улыбнулся:

— Приглушить сияние? Конечно. — Он внимательно посмотрел на меня. — Есть один очень простой способ. Вам просто надо перестать постоянно чувствовать его самой, вот и все. Еще какие-нибудь проблемы?

— Это и есть самая большая проблема, разве нет?

— Тоже мне проблема! Нет, конечно, это не произойдет за один вечер, но если вам удастся удержаться от воспоминаний, размышлений, или чем вы там еще занимаетесь у себя в голове, то очень скоро остальные начнут смотреть на это так же, как вы. Всем придется примириться с тем, что есть. Или должно быть.

— Договориться, что считать реальностью, — подхватил Уильям, — как обычно говорят ученые.

Роберт кивнул:

— Конечно, вам бы следовало прежде спросить себя, зачем вы хотите приглушить это сияние.

Теперь была моя очередь улыбаться.

— Мы уже говорили об этом с Уильямом, — сказала я. — И я объяснила ему, что хотела бы все-таки иметь выбор — вписаться или не вписаться.

— Не правда ли, забавно? — сказал Роберт. — Все люди, отмеченные волшебством, хотят быть нормальными, а все нормальные — волшебниками. Никого не устраивает то, что есть, — так устроен мир.

Он стал наигрывать двенадцатитактный блюз, тихо подпевая болезненной музыке, которую его пальцы извлекали из гитары.

Мы с Уильямом еще долго сидели в закусочной и слушали, как он играет.

Не знаю, случается ли с вами такое, но это очень забавная штука. Я об одном свойстве всех бродяг, будь они сколь угодно странными и нелепыми, как, например, Энни Фольга, которая делает фигурки из фольги и просто оставляет их на улице, или изящными и воспитанными, как Роберт Лонни, который так классно играет на гитаре. Стоит увидеть их однажды — и ты начинаешь видеть их все время и только удивляешься, как это раньше их не замечал.

После того раза в закусочной я стала повсюду встречать Роберта, наигрывающего на своей старой гибсоновской гитаре. Он играл так хорошо, что как-то раз я спросила Уильяма, почему Роберт не играет по-настоящему, не выступает в настоящих концертах, вместо того чтобы ошиваться с гитарой по закусочным, перекресткам, переходам метро.

— Дело в том, — сказал Уильям, — что он продал душу дьяволу за то, что играет такую музыку. Но сделка была нечестная. Оказалось, что у Роберта эта музыка и так сидела внутри, — у него просто не хватало терпения извлечь ее, вытащить наружу. И теперь, чтобы позлить дьявола, он, кажется, придумал способ жить вечно, говорит, это несложно, надо только не слишком высовываться. Похоже, дьявол на многое склонен смотреть сквозь пальцы, если не лезешь к нему на глаза.

— И ты в это веришь?

Уильям пожал плечами:

— Я видел столько удивительного, что готов поверить во что угодно. И к тому же мне нравится сама мысль, что кто-нибудь натянет нос старому черту. — Он улыбнулся. — Конечно, есть и такие, кто считает, что Роберт просто очень талантливый и хорошо выглядит для своего возраста.

Не все те, с кем я познакомилась на улице, и жили на улице, даже если на первый взгляд могло показаться, что это так. Наверное, некоторым, как и мне, просто было удобнее существовать на маргинальной территории.

Когда я увидела, как Джорди играет на скрипочке за мелочь, то сперва приняла его за бездомного. Его занятие было немногим лучше, чем стоять с протянутой рукой. Но, познакомившись поближе, поняла, что ему просто нравится играть на улице. В клубах он тоже играл, и у него была квартира на Ли-стрит и все такое, но петь на улицах, говорил он, — честное, хорошее дело. Он одним из первых появлялся весной на улице со своим инструментом — стоял на каком-нибудь углу весь закутанный, в перчатках с отрезанными пальцами. И осенью покидал свой пост одним из последних.

Мы с Джорди отлично ладили. Думаю, мы могли бы стать и больше чем друзьями, но мне все казалось, что у него на уме кто-то другой, а такие вещи всегда мешают завязать серьезные отношения. В конце концов, человек может даже примириться с тем, что рядом, под рукой, но все равно всегда помнит о чем-то, что могло бы быть, да не случилось.

Сначала я подумала, что Джорди сохнет по Сэм, его бывшей девушке, которая так таинственно исчезла из его жизни. Но потом я поняла, что у него что-то с ее подругой, Джилли. У меня создалось впечатление, что ни он, ни она не признались бы в этом даже самим себе, хотя все вокруг были уже в курсе.

Странно, что при его душевном родстве с Джилли прошло добрых полгода, прежде чем я вдруг стремительно влетела в круг ее друзей. Джорди часто, говоря о Джилли, вспоминал о Софи, Венди и остальных, но наши пути как-то не пересекались. Я понимаю, город большой, но, когда мы с Джилли наконец встретились, оказалось, у нас столько общих знакомых, что просто удивительно, как это мы не столкнулись гораздо раньше.

Кристи я несколько раз видела издали. Просто не знала, кто он такой.

А познакомились мы так. Я шла по Ли-стрит и увидела Джорди за столиком кафе «Рыжий Лев». Он был с каким-то парнем, чье лицо я не могла разглядеть, потому что он сидел ко мне спиной. Когда я сообразила, кто это, бежать было уже поздно, потому что Джорди меня заметил. Так что пришлось подойти и поздороваться.

Дело в том, что я уже давно заметила Кристи и меня к нему очень тянуло. Впервые я увидела его на одном поэтическом вечере. Я стала наблюдать за ним и увидела в нем нечто такое, что почти заставило меня отказаться от данного себе зарока не знакомиться с людьми на таких мероприятиях. Но потом я заметила, что он разговаривает с Аароном и еще одной женщиной, тоже журналисткой, только из другой газеты. Если они его друзья, решила я, то я с ним дружить не желаю.

После этого я время от времени замечала его где-нибудь поблизости. Обычно он был один. Но мне никогда не приходило в голову, что брат Джорди, о котором тот часто упоминал, и этот привлекательный незнакомец, не умеющий выбирать себе друзей, — одно и то же лицо.

Насчет друзей я ошиблась. У Кристи был безупречный вкус в этом смысле, Аарона он на дух не переносил, так же как и я, правда по другим причинам.

Словом, когда это препятствие отпало, все кончилось тем, что теперь мы с Кристи живем вместе.

Я научилась слегка приглушать свое сияние на людях, когда надо. За это пришлось заплатить дорогую цену — я лишилась голоса у себя в голове. Потеряв его, я, вероятно, потеряла и связь с наставлявшим меня духом из киберпространства, или что там это такое было. Мне больше не снятся полеты над микросхемами, провода с текущим по ним электрическим током, ячейки, в которые превращается сильно увеличенное на экране изображение, и вообще ничего такого. Сейчас все это кажется мне каким-то бредом, одолевавшим меня в прошлом.