Избранник Небес

— Всего их было сделано десять штук. Пять из них Соломон поставил справа от входа в Святая Святых Иерусалимского храма и пять — слева. Вес каждой из них составлял один кикар, то есть приблизительно шестьдесят восемь с половиной килограммов, и вся она целиком должна была быть отлита из цельного куска чистого золота. Древние евреи всегда любили этот драгоценный металл. Еще ветхозаветный Моисей использовал в общей сложности около двух тонн чистого золота при изготовлении переносного храма, в котором он провел первое богослужение вместе со своим братом Аароном, за четыреста лет до того, как Соломон построил первый Иерусалимский храм, — уточнил Шон.

Осмотревшись по сторонам, доктор Мейерс высказала свое предположение:

— Насколько я помню, в Мишкане [102] менора была всего одна, и Моисей установил ее на южной стороне. Теперь, если мы представим себе, что предметы в этом зале расположены в соответствии с тем, как они были установлены в Шатре общения, [103] то прямо перед нами должен находиться вход в Святилище, где был скрыт Ковчег Завета от посторонних глаз.

— Все это, конечно, очень интересно, уважаемая коллега, но кроме вырезанной на стене звезды Соломона я не вижу перед собой никакого входа в Святая Святых, — сгорая от нетерпения заглянуть внутрь саркофага, сказал профессор.

Приподняв руки, он процитировал слова из Священного Писания, жестко прервав полет воображения Марты: «…и Я буду общаться с тобой там, говоря над крышкой Ковчега, между двух крувов». [104]

— Давайте сначала займемся тем, что у нас лежит под носом, а не будем проводить параллели там, где их нет и быть не может.

Подойдя к саркофагу, ученые поднялись по ступеням на мраморный постамент, все еще не веря в свою удачу. На отполированной крышке из оникса были вырезаны, а затем залиты золотом крупные буквы древнееврейского алфавита.

— Ничего подобного я никогда раньше не видел, — воскликнул Шон и, склонившись над крышкой, начал читать: «Я — Бог Всесильный твой, Всесильный Бог Авраама, Ицхака и Яакова, Вечносущий Бог. Снискал ты приязнь Мою, и Я дал тебе другое имя».

— Что вы можете нам сказать по этому поводу, доктор Майлз? — спросил профессор, пристально рассматривая надпись, едва не касаясь ее своими выпуклыми очками.

— Ну-у, — по привычке протянул Шон, обдумывая ответ, — прежде всего, это алфавитное письмо, называемое также консонантным, или линейным. Впервые эта письменность появилась в ханаанском регионе в конце III тысячелетия до нашей эры. Древний иврит не всегда стройный, в нем зачастую строки «плавают» и выбиваются из общего ряда. Но все это только доказывает, что к письменности в то время прибегали не так уж и часто, и она на тот момент была чем-то экзотическим — можно сказать, забавой для древних жрецов и правителей в глазах простолюдинов.

— Приблизительно в это же время и был построен Хеврон, который назывался сначала Кирьят-Арба. [105] Спустя четырнадцать лет в Египте гиксосы [106] основали свою столицу Танис, — уточнил Штейман, не придавая значения тому, что брошенная им реплика никак не увязывалась со словами Майлза о происхождении письменности на крышке саркофага.

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — сказала Марта.

— Гиксосы, возможно, были до такой степени впечатлены культурными традициями и величием Египта, что просто забыли о своих, — ответил профессор.

Взглянув на пристально рассматривающего буквы Шона, он продолжил:

— Именно это я и имел в виду, доктор Майлз, когда спросил вас о стиле этой еврейской письменности. Другими словами, претерпела ли она изменения из-за влияния на нее ассирийской культуры?

Шон удивился столь простому вопросу:

— Западносемитское письмо, состоящее из двадцати двух знаков, явилось родоначальником практически всех алфавитных письменностей мира. Оно позволило точно передавать мысль, и благодаря ему до нас дошло Слово Божье. И лишь только в середине I тысячелетия до нашей эры иудеи перешли на так называемое квадратное — арамейское письмо, каковым пользуются до настоящего времени. Так что я с уверенностью могу вам заявить, что письменностью, которую мы видим на крышке саркофага, пользовался еще Авраам. Предположительно эту надгробную надпись мог вырезать какой-то храмовый священник, обученный грамоте еще до вавилонского плена.

— А почему священник? — спросила Марта.

— Оглянитесь вокруг себя, и ответ станет очевидным, — ответил Майлз.

Профессор задумчиво наморщил лоб, а затем высказал свое мнение:

— Я не знаю, кто вырезал эту надпись. Да и, в конце концов, не так уж это и важно. Одно могу сказать вам совершенно точно, что человек, похороненный здесь, вне всяких сомнений был исторической личностью — вождем своего народа. Скорее всего здесь похоронен последний, девятнадцатый царь иудейского царства Седекия. Насколько я помню, именно он поднял восстание против вавилонян, и на одиннадцатом году его правления Иерусалим пал, осажденный их полчищами. Царь попытался бежать по подземному ходу, но был схвачен, доставлен в Вавилон и ослеплен.

— Судя по убранству этой не иначе как царской могилы, золотой меноре и по этим золотым буквам на крышке саркофага, похоже, что вы правы, профессор. Такой вывод напрашивается сам собой, — сказала Марта.

— Нет-нет… — возразил Майлз, — не в золоте дело, хотя и это тоже немаловажная деталь. Взгляните на окончание надписи на надгробной плите: «… и Я дал тебе другое имя».

— Ну и что здесь необычного? — вопросительно подняв брови, удивилась доктор Мейерс.

Шон вспотел от волнения:

— Я полагаю, что вы все хорошо помните эту историю наизусть: «…и когда Аврааму было девяносто девять лет…»

Профессор не выдержал медлительную манеру доктора Майлза высказывать свои соображения и продолжил за него:

— «…явился ему Бог и сказал: Ты будешь отцом множества народов и не будешь впредь именоваться Авраамом, но Аврахам [107] будет имя твое».

— Вы хотите сказать… но ведь это же полный абсурд!

— Нет, Марта, безусловно, Авраам был похоронен в пещере Махпела, в Хевроне, расстояние до которого отсюда составляет не менее полутора тысяч километров, — перебил ее профессор. — Доктор Майлз хотел нам просто сказать, что на этой надгробной плите мы видим скрытый намек, указывающий на то, что похороненный в этом саркофаге человек был потомком Авраама из царского рода. Следовательно, я прав в отношении своего предположения насчет Седекии. Во всяком случае ничего другого на ум не приходит, да и вряд ли может прийти.

Соглашаясь с профессором, Шон добавил в подтверждение его мысли:

— От Авраама взяла свое начало самая продолжительная царская династия в истории всей человеческой цивилизации. Каббала утверждает, что буква «хей» — жизнеутверждающая, символизирующая все Творение. Всевышний добавил ее к имени пророка, сказав: «…поэтому Я добавлю ее к твоему имени, и от тебя произойдут многие цари земные».

Бросив на коллегу скептический взгляд, Марта решила возразить:

— Я думаю, что все гораздо проще. Первая часть его имени «Ав» означает на арамейском «отец», а «рахам» — вторая часть нового имени — указывает на многочисленность. В результате получается «отец множества народов». Мне кажется, все очень понятно и незачем усложнять этот вопрос, рассматривая его сквозь призму Каббалы.

— Надо признать, милочка, что вы действительно утерли нос доктору Майлзу. Я всегда говорил, что эти каббалисты чересчур много мудрят, — поддержал ее профессор, подковыривая ногтем замазку, нанесенную на едва уловимую для глаза щель между крышкой из оникса и самим саркофагом.

Марта обернулась к ассистентам, которые шептались возле золотой меноры: