Избранник Небес

Шон почувствовал, как голова закружилась, а вены вздулись на висках.

— Ну-ну, не тешь себя иллюзиями. Как можно доверять Ему? Даже девушку, с которой ты хотел связать свою судьбу, Он отнял у тебя и мне отдал.

— Ты такого еще никогда не испытывал, — игриво манили его со всех сторон длинноногие нимфы.

Сердце забилось учащеннее от нахлынувшего возбуждения.

Демонесса Лилит приняла облик красавицы, прикрывшей свои прелести лишь полупрозрачной накидкой из воздушного шелка, и прошептала на ухо:

— Не бойся, прислушайся к своим желаниям. Попробуй. Зачем тебе сопротивляться? Ведь ты же не священник.

Перед глазами стояли соблазнительные стройные фигуры с тонкими талиями, и если бы не яркий свет, вышедший из стеклянной капсулы с венцом Спасителя, Шон вряд ли устоял бы перед сильнейшим искушением.

— Cecidit angelus, et factus est diabolus, [239] — тихо произнес Майлз и не менее трех раз успел повторить эти слова, приближаясь к Бетуле.

Не в силах пробить защитный барьер, черные тени демонов десятками вспыхивали в воздухе вокруг него, бесследно сгорая в воздухе. Сидя между двумя мраморными хорами, Бетула зашипела, как раненая пантера, при виде сияющего венца, который Шон крепко сжимал в руках над ее головой.

— Стреляйте, стреляйте в него, Адриано, мы не можем этого допустить, — выкрикнул Белуджи.

— Откуда он знает твое имя? Неужели и ты с ними заодно? — удивленно посмотрел комиссар Турати на своего друга.

Не обращая внимания на пистолет, который комиссар направил на него, прокурор Трамонто резко поднял руку и, не целясь, выстрелил в Избранника. Первая пуля отклонилась в сторону, но как только Шон надел на голову Бетулы венец Спасителя, вторая пробила ему грудь. Не решаясь сразу выстрелить, комиссар Турати все-таки нажал на курок, не дав прокурору выпустить третью пулю, и тот опустился на колени, раненный в запястье и бедро.

Обжигающая боль прошила насквозь правое легкое Майлза, но он по-прежнему стоял на ногах, поддерживаемый силой божественного света, исходящего из венца.

Волосы Бетулы обуглились, а кожа вздулась волдырями. Из молодой красивой девушки она начала на глазах превращаться в старую злобную ведьму с пылающими лютой ненавистью глазами. Завопив громким голосом, она в отчаянии затряслась всем телом и завертела головой, не выдержав святости крови Иисуса Христа, въевшейся в проволоку тернового венца.

— Глупец, ты оставил меня — источник живой воды, чтобы вырубить себе колодец, который заполняется дождевой водой, — прохрипел Сатана.

Он зарычал, словно дикий зверь, и взорвался, как раздутый мех с вином, заляпав стены и алтарь базилики кровью, вытянутой из лежащих вокруг него жертв.

— Всевышний со мной. Он будет всегда охранять меня при входе и при выходе моем, потому что я знаю Имя Его, — сказал Майлз.

Зажав пулевое отверстие рукой, он упал на руки отца Винетти и кардинала Сантори и слабеющим голосом добавил:

— …и скрою тебя в тени ладони Своей.

Комиссар, не теряя ни секунды, вызвал врачей по рации. Склонившись над Избранником, он приподнял его голову и попытался подбодрить ученого.

— Не закрывайте глаза. Вы слышите меня, доктор Майлз? Вы должны бороться, пуля прошла навылет, так что все не так уж и плохо.

— …обошли жертвенник семь раз, и наполнился колодец водой, — едва заметно улыбнувшись, прошептал Шон, почувствовав, что теряет сознание.

Падре улыбнулся в ответ. По-отечески крепко сжав его руку, он так же тихо сказал:

— И Дух столбов мира не оседает в них. [240]

Шон закрыл глаза.

— Держитесь, не сдавайтесь, — сказал комиссар, но его слова уже доносились приглушенным эхом откуда-то издалека, едва поспевая за стремительно несущимся сознанием Избранника, которое затягивало в яркую пульсирующую точку на горизонте.

— Свет, я вижу яркий свет, танцующий на реке, и Короля, отдающего приговоры ангелам. Но большую часть из них они выбрасывали в огненную реку, вместо того чтобы передать небесным судам, ибо так стало угодно Ему, когда Век постарел, и скопились в нем болезни, как в теле старика.