Карнакки - охотник за привидениями
Карнакки - охотник за привидениями читать книгу онлайн
Странные вещи происходят в старой доброй Англии. С кровати таинственным образом оказываются сдернуты все простыни и без всякой причины хлопает дверь, кровь капает с потолка или раздается леденящий душу свист. Что это, чья-то злая шутка или проделки потусторонних сил? Разобраться во всем этом под силу лишь сыщику Томасу Карнакки — профессиональному охотнику за привидениями.
Уильям Хоуп Ходжсон (1877–1918) — известный британский автор, чьи романы и рассказы в жанрах мистики, ужасов и фантастики еще при жизни писателя снискали широкую популярность среди читателей.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Пропитаны антисептиком! — заметил он, поглядев в мою сторону. — Я приготовил ноги перед вашим приходом. Незачем рисковать напрасно.
Баумофф задохнулся на этих словах, а потом взял в руки одну из своих жутковатых на вид стальных кнопок.
— Я простерилизовал их, — проговорил он, а потом решительным и уверенным движением всадил острие по самую головку в свою ногу между вторым и третьим ответвлениями дорсальной артерии.
— Боже мой, что вы делаете! — воскликнул я, приподнявшись в кресле.
— Садитесь! — произнес он суровым тоном. — Прошу вас не мешать мне. Я хочу, чтобы вы только наблюдали и отмечали все, что будет происходить. Вам следовало бы поблагодарить меня за представившуюся возможность, а не беспокоить понапрасну, тем более, что вы прекрасно понимаете, что я пройду своим путем до конца.
С этими словами он вдавил в свою левую стопу стальные шипы второй кнопки, постаравшись при этом не задеть артерий. При этом Баумофф не испустил даже стона; только лицо его свидетельствовало об испытываемой боли.
— Мой дорогой друг! — проговорил он, заметив мое смятение. — Не волнуйтесь. Я до мельчайших подробностей понимаю, что именно делаю. Эксперимент требует, чтобы я страдал, и состояния этого проще всего достигнуть через физическую боль.
Речь его прекратилась в ряд следующих друг за другом, с трудом выдавливаемых между вздохами слов, пот высыпал крупными каплями на его лбу и губе. Вытянув из брюк пояс, он пристегнул себя к спинке кресла, чтобы не упасть.
— Но это же скверно! — проговорил я. Баумофф попытался пожать плечами, совершив самый горестный жест из всех, которые мне приходилось видеть, немедленно обнаруживший ту муку, которую он старался скрыть от меня.
Теперь он протирал ладони небольшой губкой, которую время от времени обмакивал в чашку с каким-то раствором. Я понимал, что он намеревается сделать… Баумофф вдруг вздрогнул, с мучительным напряжением попытался улыбнуться, сославшись при этом на забинтованный палец. Во время своего последнего эксперимента Баумофф держал палец над пламенем спиртовки; однако теперь, как он дал мне понять несколькими с натугой выдавленными словами, он намеревался, насколько возможно, сымитировать ту великую сцену, которую имел в виду. Он настолько четко объяснил мне, что мы должны испытать нечто чрезвычайно важное, что я находился в состоянии едва ли не суеверного волнения.
— Жаль, что вы начали этот эксперимент, Баумофф! — проговорил я.
— Не… говорите… таких… глупостей! — едва выдохнул он. Впрочем, оба последних слова его скорее напоминали стон, поскольку перед каждым из них он до шляпки втыкал оставшиеся стальные шипы в собственные ладони. Баумофф сжимал кулаки в порыве дикой решимости, и я заметил, что острие одного из них вышло наружу с тыльной стороны ладони между сухожилиями второго и третьего пальцев. Верхушка шипа была окрашена кровью. Я посмотрел на Баумоффа: он глядел мне прямо в глаза.
— Только не вмешивайтесь, — выдавил он. — Я пошел на все это не развлечения ради. Я… знаю… что… делаю. Смотрите… тьма… собирается. Замечайте… все!
Он погрузился в болезненное молчание, прерывавшееся только полными боли вздохами. Я понял, что должен уступить, и принялся разглядывать комнату, пребывая в состоянии, соединявшем в себе почти нервическую тревогу с истинным и совершенно здравым любопытством.
— Так, — наконец промолвил Баумофф, — скоро произойдет нечто. Я чувствую… это. Ну, подождите… подождите… до моего… большого опыта. Я покажу этому мерзавцу Гаутчу.
Я кивнул; однако Баумофф едва ли мог видеть меня; так как зрение его явно обратилось в глубь себя, радужная оболочка глаз расслабилась. Я вновь обвел комнату взглядом; исходящие от лампы лучи явным образом время от времени прерывались, создавая тем самым впечатление того, что ее кто-то попеременно включал и выключал.
В комнате заметно потемнело… атмосфера сделалась тяжелой… по-особенному мрачной. Сумрак этот заметно отливал синевой; однако в нем не было еще той густоты, которую мы недавно наблюдали в результате простого горения… только лампа мигала время от времени.
Баумофф заговорил снова, с усилием выталкивая из себя слова.
— Э… этот мой прием… позволяет… в полной мере… воспользоваться… испытываемой мной болью. Результат… требует… правильного… сочетания… идей и эмоций. Вы понимаете меня? Я… воспроизвожу… ситуацию… как можно… ближе. Фиксирую… все внимание… на сцене смерти…
Несколько мгновений он пытался отдышаться.
— Мы… доказали… что Тьма была; но ее следует… соединить… с психическим… эффектом… чтобы в точности… воспроизвести все… условия. Подлинная… ситуация… требует… чрезвычайной точности. Отмечайте все. Записывайте.
А потом единым порывом Баумофф выпалил:
— Боже мой… Стаффорд, замечайте все. Скоро произойдет нечто. Нечто… удивительное… и обещайте… не мешать мне. Я знаю… что делаю.
Баумофф, охнув, умолк, и в охваченной тишиной комнате стало слышно лишь его надсаженное дыхание. Вглядываясь в его лицо, дюжину раз заставляя себя смолчать о вещах важных с моей точки зрения, я вдруг заметил, что более не могу видеть его со всей четкостью; некий трепет в разделявшей нас атмосфере временами делал его облик каким-то нереальным. За последние тридцать секунд в комнате существенно потемнело, и, озираясь по сторонам, я вдруг заметил, что в сгущающейся синей мгле, уже пронизывавшей буквально все вокруг, заметно какое-то внутреннее кружение. Я посмотрел на лампу и понял, что чередующиеся вспышки света и синей тьмы сменяют друг друга с удивительной быстротой.
— Бог мой! — услышал я голос Баумоффа, доносившийся до меня из недр полумрака. — И как же Христос терпел эти гвозди!
Я посмотрел на него, ощущая предельное удовольствие и смесь жалости с раздражением; однако мне было ясно, что время протестов и возражений уже миновало. Трепетавший между нами воздух доносил до меня его облик с большими искажениями. Я словно бы видел Баумоффа сквозь восходящий над раскаленным камнем воздушный поток, прерываемый лишь накатывавшими то и дело волнами черной синевы.
Однажды я сумел увидеть его лицо более отчетливо, его наполняла бесконечная боль, показавшаяся мне почему-то скорее духовной, чем физической, и властвовало на нем выражение полной решимости и концентрации, наделявшее болезненно-бледное, покрытое потом, измученное лицо обликом героического великолепия.
А потом вибрации искусственно вызванной им муки окончательно прервали вибрации света, затопив комнату волнами и всплесками тьмы. Последний быстрый взгляд, брошенный мною по сторонам, открыл для меня мгновенное вскипание невидимого эфира; вихри его вдруг поглотили огонек лампы, превратив ее сперва во вращающееся световое пятно, несколько мгновений остававшееся на своем месте, а затем померкшее, побледневшее и погасшее… внезапно передо мной не оказалось ни капли света, ни чего угодно еще. Я словно бы затерялся на просторах черной и непроглядной ночи, которую пронзало лишь напряженное и полное боли дыхание Баумоффа.
Целая минута миновала настолько медленно, что если бы я не подсчитывал частоту дыхания Баумоффа, то мог бы сказать, что их было пять. А потом Баумофф вдруг произнес удивительно преобразившимся голосом, в котором слышалась некая невыразительная нотка.
— Боже мой! — донеслось до меня из середины тьмы. — Какие же страдания перенес Христос!
И в наступившей тишине я вдруг понял, что отчасти испуган; однако ощущение это, с моей стороны, было слишком неопределенным и необоснованным… даже можно сказать, подсознательным. Прошли еще три минуты, в течение которых я подсчитывал полные отчаяния вздохи, доносившиеся до меня из тьмы. А потом Баумофф заговорил снова, тем же самым странным образом преобразившимся голосом.
— Муками Твоими и Кровавым Потом, — пробормотал он, дважды повторив эти слова.
Ясно было, что все внимание его в этом немыслимом состоянии с полнейшей самоотдачей обращено к сцене смерти Господа.
Эта самоотдача произвела на меня интересный и в некоторых отношениях чрезвычайный эффект. Анализируя свои ощущения, эмоции и общее состояние ума, я вдруг осознал, что Баумофф производит на меня едва ли не гипнотический эффект.