Слуга праха

От гнева меня бросило в жар.

Я взглянул на шкатулку и прокрутил в голове слетевшие с языка слова. Неужели я осмелился на столь крамольные речи? Да, осмелился, но это сущая правда. Я не собирался ни проклинать кого-либо, ни обращаться с мольбой.

В комнате повисла тишина. Грегори не произнес ни слова — я, во всяком случае, не слышал. Однако до моего слуха донесся другой звук — вскрик боли или чего-то более страшного. Но что может быть страшнее боли? Ужас? Мне показалось, этот вскрик выражал нечто среднее между всепоглощающим ужасом и безумием, которое избавляет от всех других эмоций. Он говорил, что человек пребывает на грани между светом и тьмой — тонкой и недолговечной, как полоса красной меди на горизонте.

«Ты видел собственное убийство? — спросил Грегори. — Может, теперь тебе удастся узнать причину?»

Я вновь услышал рев огня под котлом, почувствовал запах снадобий, брошенных в кипящее золото.

Я понимал, что должен ответить, но не мог: слишком тяжелы были нахлынувшие воспоминания. Так случалось уже не впервые. Много раз я пытался все забыть, навсегда выбросить из памяти, но безуспешно.

«Послушай ты, ничтожный человечишка, — в ярости заговорил я. — Я пребываю здесь целую вечность. Иногда сплю. Иногда дремлю. Время от времени просыпаюсь. Я ничего не помню. Возможно, меня убили. А возможно, я вообще не рождался. Но я вечен, и я устал. Смертельно устал от своей полусмерти. Устал от неполноценности всего».

Кровь бросилась мне в лицо, глаза увлажнились. Удобная одежда не стесняла движений, позволяла с легкостью сложить на груди руки или обхватить себя за плечи. Краем глаза я видел тень от гривы своих волос. Несмотря на внутреннюю боль, мне нравилось ощущать себя живым.

«О Эстер! — громко воскликнул я. — Кем ты была, моя дорогая? Что ты хотела от меня?»

Грегори молчал, завороженный.

«Ты и сам знаешь, что обращаешься не по адресу, — после долгой паузы сказал он. — Ей не нужно отмщение. Как убедить тебя, что ты предназначен мне?»

«Объясни наконец, чего ты от меня добиваешься? Чему я должен стать свидетелем? Очередному убийству?»

«Пойдем со мной в мой тайный кабинет, там ты своими глазами увидишь карты. Узнаешь все планы».

«И тогда я забуду о ее смерти, о мести за нее?» — спросил я.

«Нет, но поймешь, ради чего она умерла. Во имя великих империй всегда должен кто-то умереть».

Пронзительная боль в груди заставила меня согнуться.

«Что с тобой? — удивился Грегори. — Скажи, ну какой смысл мстить за смерть одной девушки? Если ты ангел мщения, почему бы тебе не пройтись по улицам? Там каждую минуту умирают люди, так почему бы не отомстить за них? Действуй как герой плохих комиксов: убивай плохих парней. Давай, вперед! Пока не устанешь и не надоест, как надоело быть духом. Ну иди же!»

«Ох, какой ты смелый, бесстрашный человек!»

«А ты невероятно могущественный дух!»

Мы стояли, пожирая друг друга взглядом.

«Да, ты силен, — первым заговорил он, — но глуп и упрям».

«Повтори!»

«Глуп и упрям. Ты многое знаешь, но не понимаешь. Ты получаешь знания из воздуха, как одежду и даже, наверное, плоть, но их так много, что ты не успеваешь все переварить. Тебя это смущает. Я выбрал правильное слово? Я чувствую это в твоих вопросах и ответах. Разговаривая со мной, ты жаждешь ясности и четкости. И в то же время тебя пугает зависимость от меня. Грегори нужен тебе. Поэтому ты меня не убьешь и не поступишь вопреки моей воле».

Он подошел ко мне, глаза его расширились.

«Прежде всего имей в виду вот что, — продолжил он. — У меня есть все, что только может пожелать человек. Я богат. Ты даже не представляешь, сколько у меня денег. Ты прав: я богаче фараонов, римских императоров или мудрецов, забивших тебе голову шумерскими сказками. Мой Храм божественного разума известен по всему миру. У меня миллионы последователей. Ты понимаешь, что это значит, дух? А вот что: мои желания — закон. Это не иллюзии, не страсть, не нужда в чем-либо. Это то, чего хочу я, человек, у которого есть все».

Он оглядел меня с ног до головы.

«Ну так как? Ты достоин меня? — требовательно спросил он. — Достоин? Будешь ли ты мне помогать, чтобы потом вместе насладиться результатами? Или мне следует тебя уничтожить? Думаешь, мне не по силам? Я попытаюсь. Ведь другим удавалось от тебя избавиться. И мне удастся. Что ты значишь для меня, человека, желающего власти над всем миром? Ничего».

«Я не буду тебе служить, — заявил я. — Я даже не останусь с тобой».

Он был прав. Я уже начинал любить его и в то же время ощущал в нем нечто ужасное, жестокое и разрушительное. Ничего подобного я не находил прежде ни в одном человеке.

Я повернулся к нему спиной. Не знаю, что именно я испытывал — отвращение или ярость. Да и не важно. Достаточно, что он был гнусен и мерзок, а боль и ярость не позволяли мне мыслить здраво.

Подойдя к шкатулке, я снял крышку и взглянул на позолоченный скалящийся череп, который до сих пор содержал в себе часть меня, как флакон содержит жидкость. Я взял шкатулку в руки.

Грегори мгновенно оказался рядом, но я бросился к мраморному камину и, прежде чем он успел мне помешать, с грохотом водрузил шкатулку на сложенные дрова. Несколько поленьев упало, шкатулка провалилась глубже, крышка съехала набок.

Грегори тоже подскочил к камину, посмотрел на меня, а потом уставился на шкатулку.

«Ты не посмеешь сжечь ее», — сказал он.

«Я сделал бы это, будь у меня хоть искра огня, — возразил я. — Я мог бы призвать пламя, но не желаю причинять боль твоей жене и другим, находящимся в доме. Они этого не заслужили».

«Ну, это не проблема», — усмехнулся Грегори.

Сердце мое гулко билось. Свечи! Я огляделся, но не увидел ни одной зажженной свечи.

И тут я услышал чиркающий звук и краем глаза заметил огонек. В руках у Грегори была горящая спичка.

«Вот, бери, — сказал он. — Если хочешь».

Я взял спичку и осторожно прикрыл ладонью пламя.

«Как оно прекрасно, — прошептал я. — От него исходит тепло. Я чувствую…»

«Если не поторопишься, спичка потухнет, — усмехнулся Грегори. — Запали огонь. Подожги смятую бумагу. Мальчики все подготовили. Топка камина — их обязанность. Ну давай же, поджигай».

«Пойми, Грегори, — повернулся я к нему, — я не могу не сделать это».

Я наклонился и поднес догорающую спичку к бумаге, которая тут же вспыхнула и съежилась в язычках пламени. Крохотные искорки полетели в дымоход. Мелкие палочки с треском занялись, и меня обдало волной тепла. Огонь заплясал вокруг шкатулки, золото потемнело. О боже! Ткань внутри шкатулки вспыхнула, а крышка начала изгибаться.

Я не мог смотреть, как горят мои кости.

«Нет!!! — завопил Грегори. — Нет!!!»

Тяжело дыша, он наклонился и выхватил из огня шкатулку и крышку. Они упали на пол вместе с кусками горящей бумаги, которые Грегори тут же потушил, яростно затоптав.

Он стоял над шкатулкой, широко расставив ноги, и облизывал обожженные пальцы. Кости рассыпались и лежали как попало, однако не сгорели и лишь дымились, поблескивая золотом. Крышка обуглилась.

Грегори упал на колени, достал из кармана белый носовой платок и, что-то сердито бормоча под нос, принялся сбивать тканью последние искорки. Несмотря на копоть, на крышке по-прежнему читались шумерские слова.

Мои кости покоились на ложе из пепла.

«Будь ты проклят!» — воскликнул Грегори.

Мне еще не приходилось видеть его — да и вообще кого-либо — в таком гневе. Он буквально кипел от ярости — я понял это по брошенному на меня взгляду. Он осмотрел шкатулку и убедился, что очагов огня не осталось. Шкатулка лишь чуть подгорела.

«Пахнет битумом», — заметил я.

«Мне знаком этот запах, и я знаю, откуда он исходит. — Голос Грегори дрожал. — Что ж, ты доказал, что способен сжечь собственные кости».

Он поднялся на ноги и отряхнул брюки. Пол был усыпан пеплом. Пламя в камине продолжало гореть, теперь уже совершенно бесполезное.

«Позволь мне бросить их в огонь». — С этими словами я взял в руки череп.