Тьма (сборник)

Договор. У Хэйли скрутило живот, когда она осознала слова Авроры. Стандартный договор. Душа, рассудок, перворожденный ребенок.

– Но как… – заикаясь, спросила она.

– Время, – глухо прозвучал голос Авроры в холодной комнате. – Время, вот и все. Чего бы там ни хотел Лай, он это получил. И теперь время платить.

Внезапно она резко встала, толкнув ногой фотоальбом, который заскользил по плитке из песчаника, до самой кухни. Хэйли услышала звон стекла – Аврора налила себе еще джина. Девушка тихо поползла по полу и еще мгновение глядела на фотографию Лая Вагала. А потом выбралась наружу.

Сначала она хотела ехать к «Царству Божию» на велосипеде, но иррациональный страх, видение костлявых рук, вырывающихся из земли и хватающих велосипед за колеса, заставил ее идти пешком. Она перебралась через каменную стену, скривившись от запаха гниющих яблок. Неестественный холод в доме Линетт заставил ее забыть про то, что снаружи – беспощадная августовская жара и духота и прохладнее не станет, пока солнце не зайдет, окрасив небо в цвет внутренности раковины – перламутровый. С озера вдали раздавались беспорядочные басовые голоса лягушек-быков. Когда Хэйли спрыгнула со стены на землю, у нее под ногой лопнуло забродившее яблоко, обдав ее слизью с запахом уксуса. Тихо выругавшись, Хэйли начала быстро подниматься по склону.

Деревья под небом ультрамаринового цвета стояли совершенно неподвижно, каждое из них было окружено собственным кругом темноты. У Хэйли заболели глаза от постоянного перехода от закатного полумрака к полной темноте и обратно. Кружилась голова – от жары и того, что она только что услышала. Безумие, конечно же, Аврора всегда была безумна. Но Линетт не вернулась, а место такое страшное, все эти картины, старая леди, сам Лай Вагал, шатающийся по коридорам и смеющийся…

Сделав глубокий вдох, Хэйли скомкала футболку и вытерла пот меж грудей. Безумие, вот и все. Но она все равно найдет Линетт и приведет ее домой.

Линетт крепко спала на краю узенькой кровати, тихо посапывая, волосы разметались по ее грекам, будто призрачные кружева. На ней было то же бледно-синее платье в деревенском стиле, что и вчера, но теперь его подол был заляпан свечным воском и пятнами вина. Лай наклонился над ней, ощутив ее запах, легкий мускусный запах пота, хлопчатобумажной ткани и дешевых духов из бакалейной лавки. И перебивающий все это запах марихуаны. Мокрый окурок косяка лежал на краю прикроватного столика рядом с пустой бутылкой из-под вина. Лай ухмыльнулся, вспомнив, как неуклюже девочка начала курить косяк. С вином у нее особых проблем не возникло. Дочь Авроры, что еще тут скажешь.

Большую часть дня они провели на постели, заторможенные и сонные. Большую часть вчерашнего вечера – тоже, хотя были отрезки времени, которые он не помнил. Помнил ярость бабушки; когда минула полночь, она пришла к нему в спальню и увидела, что девушка все еще с ним, в воздухе висит дым, а на полу валяются пустые бутылки. Он вроде бы поругался с бабушкой, Линетт спряталась в углу, вместе со своим кинкажу, а потом они снова смеялись и крались по коридорам. Лай показал ей все свои картины. Попытался показать ей свой народ, но их почему-то не было, даже трех медведей, появлявшихся в небольшом серповидном окне маленькой ванной на чердаке. Наконец они заснули, далеко за полночь, и пальцы Лая сплелись с длинными волосами Линетт, мягкими, как у котенка. Лекарства давным-давно избавили его от сексуального желания, но даже до Катастрофы он не любил связываться с девочками, поджидавшими его за кулисами после концертов или пробиравшимися к нему на студию звукозаписи. Именно поэтому обвинения бабушки так его взбесили.

– Она друг, просто друг, неужели у меня и друзей быть не может? Не может?

Бабуля не понимала. Она никогда не понимала. И настала длинная тихая ночь с чудесной девушкой, заснувшей в его объятиях, и жарким ветром снаружи, бьющимся в стены.

Девушка рядом с ним начала просыпаться. Лай мягко провел пальцем по ее скуле и улыбнулся – она хмурилась во сне. Огромные глаза, как у ее матери, тонкая кость и молочная кожа, но ни капли той жесткости, которая всегда ассоциировалась у него с Авророй Даун. Так странно, что всего пару дней назад он еще не знал это дитя, не набрался смелости встретиться с ней, а теперь уже не хотел отпускать ее домой. Наверное, ему просто одиноко. Это, а еще ее красота, то, как она схожа со всеми этими прекрасными созданиями, населяющими его видения и сны уже очень давно. Он наклонился сильнее, пока его губы не коснулись ее губ, а потом слез с кровати.

Медленно пошел через спальню, будто не давая себе проснуться окончательно. И резко остановился в дверях.

– Черт!

По стенам и потолку коридора метались огромные тени. Воздух наполнило жужжание, по полу будто стучали крошечные ноги. Что-то коснулось его щеки, и он вскрикнул, хлопнув себя по лицу. Отдернул руку – она стала липкой и влажной. Поглядев на ладонь, увидел желтое пятно и остатки крохотных крылышек: коридор был полон насекомых. Майские жуки и кузнечики, жучки и златоглазки, сатурния, огромная, как две его ладони, – все они бешено кружили у ламп на потолке и у стен. Кто-то открыл окна, а он никогда не вешал на них сетки. Яростно отмахиваясь, он вытер ладонь о стену, пытаясь вспомнить, не открывал ли он окна сам. И подумал о бабуле. Жара доставала ее куда больше, чем его самого, – странно, учитывая семьдесят с лишним лет, которые она провела в Порт-Артуре, но когда он предлагал установить кондиционеры, она отказывалась. Пройдя по коридору, он отмахнулся от целых облаков крохотных белых мотыльков размером с муху. Интересно, подумал он, где весь день бабуля была. Странно, что она не зашла приглядеть за ним, но он ведь и не слишком хорошо помнил их ссору. Может, настолько взбесилась, что ушла к себе в комнату назло. Не в первый раз.

Он остановился у картины Кая Нильсена на сюжет «Белоснежки». В простенькой белой рамке с изображением злой королевы, лицо, как алый овал, она, спотыкаясь, шла через бальный зал в раскаленных докрасна железных туфлях. Он отвел взгляд и посмотрел в окно. Солнце заходило, окрашивая небо в зеленый и темно-синий цвета; на востоке, там, где восходила луна, небо светилось светло-золотистым. От жары даже кузнечики и сверчки на газоне стрекотали через раз, будто тоже страдали. Вздохнув, он приподнял длинные волосы с обнаженных плеч, чтобы ветерок обдул ему шею.

Слишком жарко, чтобы чем-то заниматься. Слишком жарко, чтобы даже в постели лежать, если тебя сон еще не сморил. Впервые ему захотелось, чтобы в поместье был бассейн. Затем он вспомнил что у него есть джакузи. Никогда ею не пользовался, но там было слуховое окно, в котором он однажды увидел коня, пронесшегося через ночное небо, как метеор.

Они могут принять прохладную ванну, кинуть в нее ледяных кубиков. Может, бабуля снизойдет и сделает лимонада Может, в холодильнике бутылка шампанского завалялась. Подарок от риелтора в честь покупки дома. Ухмыляясь, он развернулся и пошел обратно. Златоглазки вились вокруг его головы, окружая ее радужным ореолом. Он не обернулся и не увидел в рамке одного из окон небольшую фигурку – светловолосую девушку в джинсах и футболке, решительно идущую к его дому. Не заметил и тень, затмившую другую, рамку, будто кто-то опустил плотную черную занавесь, закрывая луну.

Темнело. Появились первые звезды, не сверкая – скорее тускло светя сквозь дымку. Меж неподвижных ветвей над головой Хэйли появились крохотные капельки серебра. Пройдя между деревьев, Хэйли остановилась, опершись рукой о гладкий ствол молодой березы. Внезапно и совершенно странным образом ей абсолютно расхотелось идти, дальше. Перед ней, на вершине темно-зеленого холмя, возвышалось «Царство Божие», сверкая, будто какая-то призрачная игрушка. Лучи фонарей, размещенных в оконных нишах, – белые, желтые и оранжевые – заливали светом патио. Выше раскинулась сеть из серебра и золота – окна на верхних этажах, где Лай Вагал, наверное, снова зажег свои новогодние гирлянды. Распашные двери, ведущие из дома в патио, были открыты настежь. Белые занавески висели перекрученными веревками. У Хэйли на затылке пошли мурашки по коже, будто в довершение к ее страхам. Не хватало только людей в золотистом свете, людей и музыки…