Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

Время близилось к семи вечера. Бытомский, затенив ладонью глаза, какое-то время вглядывался в мягкое сентябрьское солнце — еще не ушедшее за горизонт, оно багровым диском висело над вокзалом. Пора было возвращаться, станция в Тренчине, с утра оставленная на помощника, слишком долго оставалась без руководства. Поджидавший на боковой ветке паровоз, которым он приехал в Бежаву, выказывал явные признаки нетерпения — постреливал паром, словно торопя к отъезду.

Не прощаясь с подавленным несчастьем коллегой, расстроенный бесплодностью своей поездки, Бытомский залез на платформу и дал машинисту знак к отъезду. Отозвался короткий свисток, и паровоз тронулся.

Усевшись на железной скамейке в тендере, Бытомский нервно закурил. Он был ужасно обижен и даже зол на своего бежавского коллегу. Еще вчера вечером, узнав о ложной тревоге на станции Вышкув, он понял, чего следует опасаться.

Депеша, предупреждавшая о возможной катастрофе, поступила на станцию в четверг утром, а через несколько часов, когда были предприняты все возможные предохранительные меры, оказалось, что тревога ложная, не имеющая под собой никакой почвы. Начальник вышкувской станции, растревоженный понапрасну, клял на чем свет стоит фальшивые сигналы, но Бытомский смотрел на его злоключение с иной точки зрения. Если бы тревога была обоснованной и принятые меры предосторожности сработали, он бы успокоился сразу, радуясь, что с опасностью удалось благополучно разминуться. Но как только дело касалось фальшивых сигналов, он весь внутренне напрягался, стараясь в точности разузнать, откуда они пришли и куда.

Начальник тренчинской станции давно уже следил за ними бдительным оком. И посему, узнав в семь вечера в четверг, что тревога оказалась ложной, он с ходу сориентировался в ситуации. Коллега из Вышкува пожаловался ему по телефону, что его обеспокоили без причины, что несколько часов он провел в страшном напряжении, короче говоря, на станцию Вышкув поступил фальшивый сигнал, но ведь Вышкув — это от Бежавы третья станция справа… Значит?… Значит, это был предостерегающий сигнал для Бежавы! Там, не позднее чем завтра, а может, еще сегодня грянет катастрофа, о которой предупреждали Вышкув. Вещь ясная и очевидная, как солнце на небе! Не в первый и не в последний раз такое случается. Бытомский уже собаку съел на этих «финтах». Надо было немедленно предупредить Рудавского!

В четверг, в семь часов пятьдесят минут вечера, то есть через пятьдесят минут после того, как выяснилась ложность поступившего в Вышкув предостережения, он связался с Бежавой по телефону, дословно повторив содержание предупредительного сигнала, полученного в Вышкуве. Представив ситуацию в истинном свете, он всеми святыми умолял коллегу быть настороже и на всякий случай освободить второй путь, если он занят каким-то составом. Рудавский язвительно поблагодарил его за «умный совет», заявив, что он еще не до такой степени свихнулся, чтобы страховаться от опасности, о которой предупрежден другой, да к тому же совершенно напрасно.

Бытомский был в отчаянии. Убеждал, заклинал, даже грозил — никакого толку. Свободный от «предрассудков» Рудавский уперся в свое здравомыслие и закончил разговор ехидными пожеланиями спокойной ночи и приятных сновидений.

Положив трубку, Бытомский, удрученный недоверием коллеги и охваченный зловещим предчувствием, принялся нервно расхаживать по перрону. Всю ночь не мог глаз сомкнуть, а утром, не в силах одолеть мучительное беспокойство, оставил Тренчин на помощника и на свободном паровозе вихрем помчал в Бежаву. Прибыл туда около одиннадцати утра и с облегчением вздохнул, застав станцию в полном порядке.

Рудавский принял его вроде бы любезно, но не без скрытой насмешки. Об освобождении второго пути не хотел и слышать. А там со вчерашнего дня, как назло, расположился на длительную стоянку товарный поезд. Напрасно Бытомский расписывал ему опасность ситуации, напрасно растолковывал, что товарняк без особого труда можно перевести в тупик. Рудавский как скала стоял на своем, не имея ни малейшей охоты поддаваться «химерам чокнутого из Тренчина».

В спорах и ругани прошло несколько часов. Тем временем станцию счастливо миновал пассажирский из Н., молнией проскочил экспресс из Т., тяжелым медлительным ходом прошел товарный из Г.

После каждого поезда Рудавский потирал руки и весело поглядывал в сторону нахмуренного товарища.

А в пять часов десять минут пополудни примчался скорый из Оравы и с силой поспешающего великана врезался в товарняк со второго пути. По какой-то фатальной оплошности диспетчер перевел стрелку на занятый путь и отправил разогнавшийся скорый на верную гибель.

Бытомский одержал печальную победу…

Неподвижно уставив глаза в какую-то точку на мутнеющем в закатном сумраке горизонте, он вновь погрузился в невеселые мысли. Его удивляло и злило ничем не одолимое упорство Рудавского: даже когда зловещее предсказание сбылось, он не желал признать его правоту, объясняя катастрофу несчастной случайностью.

— Бестолочь! — процедил он сквозь зубы, давая выход скопившемуся гневу. — Строптивый козел!

Как можно было столь легкомысленно отнестись к его предостережению? Как можно было лишь насмешливым пожатием плеч встретить доброжелательный совет старого путевого волка, не с сегодняшнего и даже не со вчерашнего дня занимающегося психологией так называемых фальшивых сигналов и сумевшего постичь механизм их действия хотя бы на этом участке железных дорог?

Бытомский заинтересовался этой проблемой более двадцати лет назад, разбираясь в причинах железнодорожных катастроф. Одаренный умом проницательным и находчивым, он с жаром принялся за исследование катаклизмов движения, изучая предпосылки и стараясь не упустить ничего.

Через некоторое время он пришел к интересному выводу: если принять в соображение несовершенство человеческих органов чувств, тем более переутомленных напряженной работой, если учесть всевозможные неполадки в железнодорожных правилах и расписаниях, то все равно ощутим некий осадок — не поддающееся выяснению «нечто», не подводимое ни под какую категорию причин, вызывающих катастрофу.

Тут начиналась территория его величества случая, слепого удара, непредвиденного стечения обстоятельств, что называется, зыбкая почва. После десяти лет кропотливых упорных разысканий Бытомский вынужден был признать, что в сфере железнодорожных катастроф действует трудноуловимый, загадочный фактор, по сути своей выходящий за пределы измеримых величин. Не оставалось сомнений, что при каждом почти крушении глубоко под поверхностью так называемых «причин» крылась замаскированная тайна. Некий злобный дух таился по трещинам железнодорожной жизни — укрытый во мраке, но не дремлющий, поджидающий удобной минуты для коварного удара…

Именно тогда он начал обращать особенное внимание на фальшивые сигналы.

Первый подозрительный случай произошел в 1880 году, то есть почти одиннадцать лет назад, перед нашумевшей в свое время катастрофой под Иглицей, когда погибло более ста человек. Крушение бурно обсуждалось на страницах газет, к ответственности привлекли кое-кого из чиновников, уволили со службы машиниста и одного из дорожных рабочих, напоследок, как водится, приступили к анализу «поводов» и «причин».

И никто не обратил внимание на деталь вроде бы второстепенную, но весьма любопытную. А именно: за несколько часов до трагедии фальшивый сигнал, предупреждающий о катастрофе, получил Збоншин, третья станция слева от Иглицы. Разумеется, меры предосторожности, принятые в Збоншине, не смогли предотвратить столкновение поездов под Иглицей.

Подобный же случай повторился спустя четыре месяца на подгорной станции в Двожанах. И тут несчастье предварялось сигналом, к сожалению, предупреждавшим третью станцию справа от пункта подлинной катастрофы.

Если поначалу Бытомский склонен был считать эти случаи диковинным стечением обстоятельств, то позднее, когда подобные сигналы стали множиться, а вслед за ними шли слегка сдвинутые в пространстве катастрофы, он выработал иную точку зрения на сей предмет.