Сладкий вкус огня

— Моя черноволосая, — прошептал я, — обожаю тебя.

Она опять погрузилась в сон, снова пробудилась, на этот раз окончательно, улыбнулась и свернулась калачиком.

— Ты разбудил меня, — пожаловалась она.

Только тут я заметил перемену: длинные черные волосы Ким больше не рассыпались по подушке.

— Ты не сердишься? — Она поднялась на локте, покрутив согнутыми пальцами над тем, что осталось от ее волос. — скажи, что-нибудь. Это только вначале шокирует, а потом ты привыкнешь. И они опять вырастут. Так выглядит гораздо лучше, правда?

— Лучше, — согласился я.

У меня не было сил спорить, хотелось просто заключить мир лет на десять.

— А у меня есть для тебя подарок.

Она вынырнула из-под одеяла в чем мать родила и на четвереньках добралась до стула, стоявшего в ногах кровати. Покопавшись в сумке, лежавшей на стуле, она достала прядь волос, перевязанную черной ниткой.

— Значит, я не потерял их совсем, — заметил я, засовывая волосы в маленький конвертик, к фотографии Ким.

— Очень мило с твоей стороны, что ты так хорошо все воспринял. — Она вернулась на кровать. — Как твои дела?

— Нормально.

— Ты знаешь, золотисто-каштановые тона должны смягчить суровость стрижки.

— Я не против золотисто-каштановых тонов.

— Ты так мило все воспринял. Я боялась, что ты рассердишься. — Она раскинула руки: — Ну, иди же, разбуди меня.

— Нет. сейчас я приму душ и освобожусь от всего этого бреда.

— Какого бреда?

— От статьи. Пока она у меня в голове. Всю дорогу обдумывал. Хочу скорее выложить все на бумагу и забыть.

— А нельзя с этим подождать?

— Нет, нельзя.

— Тогда я сварю тебе кофе. Ты вообще-то спал?

— Потом посплю.

Она принесла мне кофе в спальню. Даже выпив две чашки, я чувствовал себя разбитым и обессиленным, но как только сел за машинку, клавиши застучали, как одержимые. Я опять выдел старую крепость при свете луны, стога сена в залитой солнцем долине. И девушку, с которой, быть может, был знаком в прошлой жизни, грустное лицо мэра, стоявшего под лампой в холле гостиницы, и дорогу, проходившую за сто десять миль, экс-субпрефектуру с ее ветхими стенами, серый безобразный дом Бонафу, окруженный людьми, томимыми недугами и надеждой, и смерть, крадущуюся между ними с косой в руках. Дом, парк и магнитные поля Хьюстона И хижину. Но тут я остановился. Я не стал упоминать в своей статье хижину. Пятнадцать страниц были готовы. Вложив их в большой конверт, я оставил его на полу перед входом в квартиру, запер дверь и позвонил в газету, чтобы прислали курьера. После этого я забрался в постель и тотчас погрузился в сон без сновидений.

На этот раз настала очередь Ким будить меня. Ее длинная, созданная для поцелуев шея, склонилась надо мной.

Ким сообщила, что уже восемь вечера, а также что мы должны обедать у Канавы. И уже опаздываем.

— Когда я женюсь на тебе, — пообещал я, — мы положим конец всей этой светской жизни.

— Но ты уже женился на мне.

— Я намерен начать все сначала.

— Ты ничего не рассказал мне о своей истории, — сказала она другим тоном.

— О, это было так поэтично.

Я пошел в ванную, намочил голову и начал бриться.

— Хорошенькая девушка, местное вино, заколдованный дом и таинственный парк — как в волшебной сказке.

— Чушь какая, — сказала она.

Именно так я и думал. Она примерила последовательно трое колготок, и третьи, желтые как лютик, по-видимому, наилучшим образом подошли к ее настроению.

— А что это за девушка? Расскажи. Конечное, она в тебя влюбилась?

— Точно.

— Ее покорила твоя любовь к природе?

— Точно.

— И она готовила приворотное зелье и все такое?

— Возможно. Я не стал выяснять. Ким, а что если мы никуда не пойдем сегодня?

— Ты обещал на прошлой неделе.

— Стоит ли держать свои обещания?

— Может, нам понравится.

Ким была готова. Ярко-желтая юбка с разрезом, нечто вроде блузки горчичного цвета — один из ее сверхмодных костюмов. Новая прическа шла ей; ее глаза сияли, как у королевы, и прислонившись к двери, она держала свою сумочку, как скипетр.

— Может, нам все-таки остаться? — предложила она после долгого поцелуя.

— Мы обещали, — ответил я.

Этот вечер был похож на другие. Народу оказалось гораздо больше, чем мы ожидали. Мало еды и много спиртного. Последняя пластинка «Стоунз», манекенщицы с отсутствующими лицами, огни свечей, отражавшиеся в их глазах, по углам группы мужчин, обсуждавших серьезные проблемы, шестнадцатилетняя девочка, скакавшая от одной группы к другой, немного веселья и чуть-чуть блюза.

— Не пей слишком много, — сказал мне Канава около двух часов ночи.

— Слишком много выпить нельзя, — ответил я.

— Это непохоже на тебя.

Он был прав, и чем больше я пил, тем больше она — Тереза — преследовала меня. Она появлялась повсюду, падала с потолка, выходила из стены, заползала по моей ноге. Я хватался за любой стакан, который оказывался в пределах досягаемости, и вдруг понял, что нахожусь в мертвецки пьяном состоянии. Я ушел в ванную, закрылся и сказал зеркалу:

— Я запрещаю тебе кричать.

— Это не так просто, — ответило оно.

— Притворись кем-нибудь другим.

Зафиксировав в сознании эту здравую мысль, я вернулся в гостиную и стал искать Ким. Наконец ее лицо промелькнуло где-то в толпе, словно луч света. Я начал осторожно пробираться к ней. Это был долгий путь в темном коридоре.

— Забери меня отсюда, — попросил я.

— Мне нужна эта девушка!

Берни яростно опустил свой кулак на мои пятнадцать страниц.

— Мне нужна эта девушка. Мне нужен этот дом с приведениями и этот чудесный… этот шекспировский парк. Мне нужен этот мертвый город с его призрачным собором и извилистыми аллеями. Мне нужны все эти несчастные больные, которые выстроились в очередь у дверей целителя. Но больше всего меня интересует девушка.

— Но что и ней такого интересного? Он повел носом, словно нюхая воздух.

— Ее аромат. Послушай, читатели по горло сыты грязью. Они получают грязь в каждом номере, Им нужно немного свежего воздуха.

— Но в этой девушке нет ничего свежего.

— Она живет не в нашем веке. Ее нисколько не интересуют бары и модные магазины. Она разговаривает с облаками, она черпает энергию из природы, и у нее есть — как бы это сказать? — что-то вроде «власти» над природой. Ты сам так пишешь. Больше того, ты пишешь, что она хорошенькая. Я дам тебе Феррера.

Марк Феррер был одним из четырех штатных фотографов, получавший более «поэтичные» задания: пастух, ставший убийцей; пекарь, покончивший с собой из-за несчастной любви, засунув голову в печь; директор компании, бросивший бизнес и ставший пчеловодом. Марк, высокий, длинноволосый, сорокадвухлетний вегетарианец, превосходно подходил для такой работы.

— Он и так неплохо работает здесь, — попытался возразить я.

— Решено. Вы отправляетесь туда сегодня вечером. Если устал, закажи место в спальном вагоне. А я тем временем подготовлю твою статью. Введение я уже немного обмозговал. Начало будет на первой странице, и еще две страницы внутри. «Существует ли тайна?..» Как, говоришь, называется это захолустье? Нет!

Он простер руку с вытянутыми большим и указательным пальцами, словно очерчивая в воздухе воображаемый заголовок.

— «Колдовство в век атома: возможно ли это?» Видишь ли, Серж, на самом деле я не верю во всю эту чепуху. Но, к счастью, в нашей истории есть еще и хорошенькая девушка. Может, она ведьма! Может, она натирается колдовскими снадобьями и танцует голая в полнолуние.

— Не так-то просто будет застать ее за этим занятием, — заметил я. — Даже с Марком.

— Может, она участвует в черной мессе или чем-то подобном. Я вижу, как она лежит обнаженная на алтаре, а ее дядя в черном клобуке совершает обряд, перемещая священные дары по ее лону.

— Андрэ, твоя фантазия…

— И сумасшедший садовник, который бродит с рассвета до заката с охапками цветов. Ради Бога, ты должен написать это!