Кровавая купель

Я нажал на спуск. Выстрел загрохотал эхом. В десяти футах над головой отца пуля отбила от стены кусок камня.

– Мама! Папа! – Горло горело, когда я вымучивал из него слова. – Если в вас еще осталось что-то, что меня слышит... Слушайте. Я теперь отец. У меня новая семья. И у вас нет права это делать. Вам пора оставить нас в покое. Уйти.

Я снова выстрелил поверх голов. Они даже не вздрогнули.

– Ник! – позвала Сара. – Они тебя морочат! Это не твои родители! Убей их, а то они убьют тебя...

Мать медленно пошла вперед, выставив нож.. Меня так загипнотизировали ее глаза, что я забыл обо всем, пока удар не отбросил меня в сторону.

Отец держал крест, которым я собирался ломать дверь склепа.

И занес его снова.

Я отдернулся, и тяжелое железо ударило в стену.

– Перестань! Папа, не надо! Он шел на меня, я поднял пистолет. Он снова ударил, крест расколол деревянную кафедру. Я свободной рукой стал хватать с кафедры молитвенники и кидать их в отца. Он продолжал идти.

– Папа, не надо! Не надо!

Мне снова было шесть лет. Папа шел меня наказывать, и я ничего не мог сделать... Он бегал быстрее, он был сильнее... И вот он идет меня отлупить и положить, плачущего, в постель.

Удары креста – иногда в стену, иногда в воздух, иногда мне по рукам.

– Папа, не надо! Оставь меня...

Стена в конце церкви уперлась мне в спину, и дальше идти было некуда.

Я видел только глаза отца. Глядящие в мои. И они придвигались ближе и ближе.

Выстрел раздался ниоткуда. Эхо раскатилось от стены к стене. Я задергал головой из стороны в сторону, пытаясь понять, откуда стреляли.

И посмотрел на свою руку. Из дула шел дымок. Палец держал спусковой крючок так крепко, что побелел. Я медленно поднял глаза в пролет. Отец лежал на спине, раскинув руки в стороны. Крест валялся у него над головой, и вокруг нее растекалась лужа крови.

Мать, рыча, бросилась на меня. Инерция ее прыжка заставила меня упасть, и пистолет запрыгал по полу.

Она бросилась мне на грудь, сунула руки мне в рот, пытаясь разорвать челюсти. Я стиснул ее пальцы зубами изо всех сил.

Но она не выпустила. Только попыталась использовать эту хватку, чтобы ударить меня головой о каменные плиты. И еще раз, и в голове у меня раздался жужжащий звук, и я стал терять сознание.

Родила тебя... ты знаешь, какие жертвы мы ради тебя принесли... ты нас предал... ты нас обманул... мерзкий, плохой сын... мы дали тебе все... ты нас предал... теперь мы все отберем обратно... все...

Голос мамы. Но только у меня в голове, потому что сознание начинало ускользать. И где-то девушка выкрикивала мое имя...

– Ник! Отбивайся, Ник! Отбивайся!

Откуда-то изнутри нахлынула сила, я ударил ногами вверх, оттолкнув ее.

И вскочил на ноги, судорожно кашляя.

Она выхватила из своих лохмотьев нож и бросилась вперёд, рыча и сверкая глазами.

На меня.

Я отступил и дал ей подножку, одновременно ухватив за волосы, и воспользовался ее инерцией, чтобы развернуть головой в каменную колонну.

Первый раз она ударилась головой о колонну случайно.

Второй раз – нет. И следующий – тоже нет.

Когда ее не стало, я опустил ее на пол.

Ключ от склепа я нашел на теле матери.

Сара вышла, и мы вцепились друг в друга, как дети.

И по дороге к дверям мы это услышали.

Тихий, почти неслышный, свист. Обнявшись, мы пошли по проходу туда, где лежал отец.

Он глядел в потолок и насвистывал. Кровь растеклась вокруг, будто он лежал на красном одеяле.

Когда он заметил движение, то перестал свистеть и повернулся взглянуть на меня.

Сара говорит, что тогда он и умер.

И я так говорю. Но в душе я знаю, что он еще на несколько мгновений стал моим прежним папой – здоровым и спокойным, и он знал, что я все еще люблю его и маму и буду любить до того дня, когда тоже перестану дышать.

Глава шестьдесят вторая

Полночь самого длинного дня

Дом Дел-Кофи, свечи.

Раны у меня оказались несерьезными, но все равно на меня навертели столько бинтов, что я стал похож на “Возвращение мумии”. Сара сидела рядом на диване, а девушка принесла ребенка.

– Посмотрите на него, – сказала девушка, благоговейно глядя на младенца. – Только посмотрите, как он смотрит! Он здесь бывал раньше.

Потом она положила ребенка на руки Саре, и Дел-Кофи выставил ее из комнаты.

– Я вас оставлю, – улыбнулся он. – Вам много есть о чем поговорить. Когда захотите спать, крикните нам – эта девушка сегодня присмотрит за ребенком.

– Вот, прошу, – сказала Сара. – Твой сын и наследник... Ему сегодня уже четыре недели. Давай, возьми его.

– Не могу, я его уроню.

– Не уронишь. Держи руки вот так... другую руку ему под голову... Вот, у тебя вид прирожденного отца.

За последние десять месяцев мне еще ни разу не приходилось так дрожать. Он лежал у меня на руках, довольный, ясные глаза его смотрели на свечи – то на одну, то на другую. На этом лице я видел глаза всех членов моей семьи – Джона, дяди Джека, мамы с папой, бабушек с дедушками – и, конечно, глаза кого-то куда более старшего, который был все это время забыт.

Сара поцеловала нас обоих.

Я шепнул:

– Как его зовут?

– Я надеюсь, ты не будешь против... Я назвала его Дэвид. В конце концов, хоть Дэйв Миддлтон этого не узнал, он спас нам жизнь... И он заслуживает памяти.

Я покачал головой, улыбаясь:

– Совсем не против. Что ж, юный Дэйв Атен, я твой отец. Не очень красивый на вид? Не бери в голову, у нас еще много времени, чтобы друг к другу привыкнуть.

Глава шестьдесят третья

Конец – делу венец

Ручей в конце сада звучал музыкально и успокоительно. Дэвид играл на одеяле под деревом, Сара просматривала листы компьютерных распечаток.

Жаркое августовское солнце грело двенадцать молодых мужчин и женщин, сидящих у стола с банками холодных напитков. Настроение было спокойно-радостное, и звучали тихий смех и разговоры.

– Представьте себе это вот как, – говорил я в сотый раз с момента возвращения в Эскдейл. – Новорожденный ребенок – это как новый видеомагнитофон.

Сара хихикнула:

– Ты не мог бы придумать более живописный пример?

Я запнулся, но пошел пахать дальше.

– Вспомните времена, когда можно было купить видеомагнитофон. Те времена, когда были деньги, магазины и дорожные пробки. В общем, этот видеомагнитофон и есть мозг новорожденного. К нему придается чистая лента, на которой можно записать ваши личные воспоминания, симпатии и антипатии. Эта лента – ВЫ. И еще, хотя вы этого и не знаете, к нему дается еще лента с записью, где заложены тысячи программ, фильмов, документов – это и есть бессознательный разум. Фокус в том, чтобы получить доступ к этим программам. Если это удается, вы измените свою жизнь, станете здоровее, станете тем, кем захотите быть – слугой, воином, ученым, учителем, вождем...

– Королем, королевичем, сапожником, портным... – вставила Сара.

Опять тихий смех.

Эта дюжина – это были наши первые школьные учителя. Я оглядел их всех по очереди.

– Помните, ради детей мы устраиваем этот заговор – притворяемся, что есть Бог... как притворяемся, что есть Санта-Клаус и фея-крестная. Когда они подрастут, они узнают правду. Тогда они перейдут во взрослую фазу своей жизни. У еврейских детей бывает Бар-Мицва, у нас будет...

– Ник, извини, что перебиваю...

Дел-Кофи с вечно развязанными шнурками шел через поляну. Он, запыхавшись, сел за стол и налил себе лимонаду. Этот тип стоил своего веса в золоте.

Только благодаря его интеллекту мы, сейчас уже две тысячи, жили на территории диаметром в двадцать миль, свободной от Креозотов. Вооруженные патрули перехватывали их при попытке подойти к границам.

Это Дел-Кофи устроил ветряные турбины, которые давали нам электричество, это он организовал поисковые экспедиции, которые дают нам существовать, пока мы не научимся как следует возделывать землю.