На несколько демонов больше

Последние остатки напряжения покинули меня, и я подумала, не надо ли снять эти чехлы.

—   Все-все? — прошептала я, удивляясь, как они естественно ощущаются. Я даже про них забыла.

—   Все-все, — подтвердил он. —А теперь поспи. Ты давно уже не спала как следует,

В безопасности кольца его рук я закрыла глаза, чувствуя себя такой защищенной, какой никогда еще не была после смерти отца. И только теперь я почувствовала плавное движение катера, укачивающее меня, погружающее в забытье. Удовлетворен­ную душевно, телесно и умственно, и теплые руки Ки стена были как самое уютное теплое одеяло в холодное утро. Я вздохнула, обретая мир и покой, отсутствия которых даже не замечала,

И на этой непонятной границе сна и яви я услышала, как Кистей вздохнул, все также нежно поправляя пальцами волосы у меня надо лбом.

—Ты не бросай нас, — шепнул он, явно не зная, что я еще

не сплю. — Вряд ли я или Айви сможем это пережить.

Глава двадцатая

Стоя у дверей церкви на раннем послеполуденном солнышке, я перебросила блестящий бумажный пакет с трехдолларо­выми пирожными и устроила пенопластовый контейнер со сва­ренным гурманским кофе на сгибе локтя. Освободив руку, я смогла открыть замок и толкнула тяжелую дверь. Лямка от сум­ки соскользнула к локтю, стесняя движения, но когда дверь открылась, я выдохнула с облегчением. Слава богу, на засов не закрыли. Пройди я через заднюю дверь, Айви проснулась бы наверняка.

Прислушиваясь, я распахнула дверь пошире. Меня мутило и хотелось бы сказать, что от недосыпания, но я знала: это от неизвестности, что случится в ближайший час. Кистей не прокусывал Мне кожу, но Айви все равно выйдет из себя, особенно после вчерашнего, когда она так ясно высказалась. Но так или иначе, а в следующие шестьдесят минут моя жизнь должна по­меняться.

Свалить объяснения на Кистена тоже нельзя. С Айви мы делим кров, и это было мое решение. И сегодня утром, справившись с небольшим приступом паники в ванной у Кистена, я убедила его: информировать Айви лучше мне. Со мной она хочет строить отношения, и если я появлюсь, спокойная и без признаков раскаяния, она скроет свои чувства, пока сама с ними не разберется. Если придет он, робкий и виноватый, она взбе­сится и кто знает, что тогда натворит. Ну и вообще: Айви мне показала, что она может предложить — и тут же вышла вон. Так чего она от меня ожидала? Целомудрия с Кистеном до тех пор, пока не разберусь? Кистей прежде всего — мой бойфренд.

Но с Айви мы друзья, и с ее чувствами я считаюсь.

Пакет шоколадок «Годива» и наперсточек кизилового меда, обошедшийся мне в десять баксов, покачивались у меня на мизинце, пока я закрывала дверь и в темноте прихожей снимала туфли. Вот настолько я не выше взяток. Можете меня осуждать.

Нерушимая тишина заставила меня остановиться. Она была жутковата, и я в носках тихо прошла через святилище. Айви убрала оттуда свою стереосистему, но мебель еще была составлена в углу. Интересно, она меня ждала, чтобы мы с ней вместе закончили гостиную? Церковь ощущалась как-то поиному — ее осквернение будто давило на мою ауру.

Опустив голову, я проскочила мимо закрытой двери в спальню, не желая, чтобы запах кофе разбудил Айви раньше, чем я буду готова. Не такая же я дура, чтобы верить, будто пирожные, кофе, шоколадки и мед смогут успокоить раненые чувства Айви и тревогу Дженкса — но они могут дать мне время все объяс­нить до того, как дерьмо брызнет на вентилятор. Кистей пред­ложил мне сказать, будто я его укусила, чтобы лучше понимать ее голод, но это было бы вранье — я его укусила, зная, что мне понравится. Что это оказалось так хорошо — было неожидан­ным подарком, который теперь меня смущал.

Добравшись без приключений до кухни, я поставила пироные рядом с мойкой, вздрогнула, увидев противень девять на тринадцать с неглазированным шоколадным пирогом и миску белой глазури.

Пока я спада с Кистеном, она сделала пирог? Класс.

—Красивую тарелку, — сказала я, гася себе чувство вины и ища блюдо, которое Айви купила весной на гаражной распродаже, когда я сказала, что мне нравится ободок из фиалок. Не найдя это блюдо, я взяла верхнюю из наших повседневных чер­ных тарелок. Фарфор звякнул, и я выглянула в коридор. Заск­рипел пакет — я вынула и разложила пирожные. Дальше — кофе... я нахмурилась, увидев, что в буфете нет чашки Айви с логотипом «Вампирских чар». Не похоже на нее — оставить чашку в посудомойке. Но дверца скрипнула, и я стала разли­вать кофе в чашки поменьше.

—Теперь для Дженкса, — сказала я про себя, доставая десертную тарелку, устанавливая на ней квадратик помадки и стратегически правильно размещая рядом мед. Должно получиться. Я буду говорить с ними обоими, и все должно кон­читься хорошо. Ведь это же не то, что я ему позволила укусить меня?

Закончив приготовления, я повернулась к столу. И кровь застыла у меня в жилах: компьютера Айви не было.

Сразу вспомнилось святилище и отсутствующая стереосистема.

—Боже мой, пусть это будет ограбление! — взмолилась я

шепотом.

Испуганная до безумия, я вылетела в коридор. Она узнала и уехала? Черт, я же хотела сама ей рассказать!

С колотящимся сердцем я остановилась перед дверью Айви, чувствуя, как бросает меня то в жар, то в холод. Неуверенно постучала в толстые доски.

—Айви? — Ответа не было. Я сделала глубокий вдох, снова

постучала и повернула ручку. — Айви, ты не спишь?

Чувствуя подступившее к горлу сердцебиение, я заглянула. Кровать застелена, комната выглядит обычно. Но книга на ночном столике не было, и одежный шкаф опустел.

—Ах ты... черт, — выдохнула я, глянула на стены, где висела ее подборка фотографий. Все были на месте, насколько я могла припомнить, но тут я подумала: а та фотография, где мы с Дженксом стоим перед Макинакским мостом? Мне помере­щилось пустое место на холодильнике?

С чувством, будто все происходит не на самом деле, я выбежала в кухню — и у меня упало сердце. Фотографии не было.

—Ох... черт, — выругалась я и обернулась на едва слышное

покашливание от мойки.

—Черт? — спросил Дженкс, стоящий на подоконнике между артемиями и рыбкой. — Черт! — заверещал он, взлетая и по­висая у меня над головой, перекошенный от злости и рассыпа­ющий черную пыльцу. — Это все, что ты можешь сказать? Что ты натворила, Рэйчел?

С отвисшей челюстью я шагнула назад:

—  Дженкс...

—  Она уехала! — заявил он, сжимая кулаки. — Собрала вещи и уехала! Что ты натворила?

—  Дженкс, я была...

—  Она уехала, и ты являешься с подарочками для умасливания. Ты где была?

—  С Кистеном! — заорала я и отступила еще на два шага, когда он подлетел ко мне.

—  Да я его чую в тебе, Рэйчел! — заорал пикси в ответ. — Он тебя укусил! Ты ему дала укусить тебя, зная, что Айви этого нельзя! Что тебе в голову вступило?

—  Дженкс, это все было не так...

—  Дура ты, ведьма. Что с вами такое — не одна, так другая. Все вы, бабы, дуры. Она тебе делает аванс — и ты все портишь, давая Кистену тебя укусить и сбегая в привычные сексуальные рамки? — Он метнулся ко мне, и я забежала бы от него за кухонный стол, но это было бесполезно, потому что он же пере­летит сверху. — А потом ты хочешь умаслить меня помадкой и медом? Так можешь мое стрекозиное дерьмо пожарить себе на палочке, потому что хватит с меня вас, баб, которые мне жизнь похабят!

—  Эй! — крикнула я, подбоченившись и подаваясь вперед, носом к нему вплотную. — Он меня не кусал! А она не говорила, что мне его кусать нельзя! Она только говорила, что ему — меня!

Дженкс наставил на меня палец, набрал воздуху — и остановился.

—  Он тебя не кусал?

—  Нет! — крикнула я, выжигая адреналин. — Ты меня дурой считаешь? — Он поднял руку, и я быстро добавила: — Мо­жешь не отвечать.

Он опустился на стол, сложил руки на груди, яростно вра­щая крыльями.