23

не получилось. Мне ужасно страшно стало приближаться к телу покойницы, чердак был не таким широким, а по бокам крыша значительно снижалась, и для того чтобы пройти к чердачному проему, мне необходимо было чуть ли не вплотную наклониться к Соне. Я пересилил себя и смог к ней приблизиться. Белки ее были практически желтыми, а черные зрачки смотрели в ту сторону, откуда я только что пришел. Всегда думал, что у повешенных глаза закатываются, почему у нее они смотрят прямо? Я машинально проследил за ее мертвым взглядом, и мои глаза снова остановились на том проклятом мешке. Что там? Я остановился в нерешительности. С одной стороны, мне хотелось быстрее добраться до выхода, и тем более не стоять рядом с покойницей. А с другой, во мне взыграло чувство здравого самосохранения. Я приехал в Васильков и совершенно ничего для себя не разрешил. Напротив, приобрел дополнительный ворох проблем, и, даже сбежав сейчас отсюда, такие проблемы просто так никуда не денутся. Неужели Татьяна Александровна или Анилегна не смогут найти меня в Столице? А если они сунутся к маме в Г.? Как только я вспомнил о маме, тут же решительно развернулся и направился обратно к мешку.

Мешок был явно тяжелее остальных, за которыми я укрывался. Значит, скорее всего, сам на себя я его закинуть не мог. Тогда… Так, перед отключкой я машинально прикрылся другими мешками, и, учитывая, что на чердаке и так темно, меня можно было не заметить. Таким образом, этот мешок мог оказаться на мне чисто случайно, его кто-то (а это могла быть или мать Димки Обухова или Соня) просто бросил на кучу других мешков. В любом случае, не думаю, что если бы меня обнаружили, я бы смог вообще проснуться. Сам мешок был туго перевязан черным капроновым шнурком (а второй на Соне) . Я только начал возиться с узлом, как почувствовал, что сзади меня произошло что-то еле заметное. Я резко оглянулся — вроде ничего нового, Соня по-прежнему висела на шнурке. Вот только… Вот только амплитуда ее раскачки, кажется, стала чуть большей. Я продолжал развязывать мешок, у меня это уже почти получилось. Сзади теперь раздался еле заметный скрип. Я еще раз оглянулся, но руки продолжали машинально развязывать мешок. Соня теперь явно раскачивалась в стороны значительно больше, как будто кто-то ее подталкивал. Наконец, я смог полностью развязать узел и быстро скинул шнурок. Поскрипывания сзади стали еще громче, но теперь я даже не оглядывался. Я понял, что времени у меня очень мало, нужно торопиться. Развязав мешок, сначала я увидел кучу соломы, даже успел удивиться. Начав ее быстро выкидывать, я еще раз оглянулся. Соня теперь раскачивалась из стороны в сторону, почти доставая ногами до стен чердака. А я тем временем опустошил уже больше половины мешка, но выгребал лишь одну солому. Наконец я наткнулся на что-то шершавое. Достав предмет из мешка, я увидел, что это тетрадь. Открыв первую страницу и приблизив ее к самым глазам (на чердаке стало темнее, видимо, уже наступил вечер), я прочитал написанное неразборчивым детским почерком; «Привет!