Сны инкуба

— Убитый зомби убивает своего убийцу.

— Я и хочу, чтобы их убили! — почти выкрикнула она, брызгая на меня слюной — случайно.

— Такой зомби прокладывает себе путь сквозь все и всех, пока не убьёт своего убийцу. Я сама видела, как гибли ни в чем не повинные люди.

— Стиви так не будет, — сказала она, пододвинувшись ко мне так близко, что мне пришлось отклонить голову назад, но она как следует забрала руками мой жакет, и деваться мне было некуда. — Стиви всегда был тихий мальчик. Он никого никогда не тронул. Он нам просто скажет, кто сделал этот ужас.

— Миссис Браун, Барбара! — Она поглядела на меня, и где-то в этом взгляде ещё теплился огонёк здравого рассудка. — Это был бы не Стиви, Барбара. Это был бы ходячий мертвец. Не ваш сын, а просто анимированный труп.

Она опустила голову, я теперь видела только её светлые волосы. Плечи её обмякли, и я подумала, что до неё достучалась.

— Миссис Браун, — вмешался Берт, — пойдёмте сейчас ко мне в кабинет, все успокоимся и не будем никому мешать работать.

Наверное, дело было в этих словах — «мешать работать». Она закаменела, и у меня была секунда на решение, готова ли я освободиться от неё силой. Но я заколебалась, и этого хватило. Она держала меня так близко, что я не могла отодвинуться, и руку тоже не могла поднять. А она вцепилась мне в лицо ногтями. Только для этого ей пришлось одну руку отпустить, и я вскинула освободившуюся руку, блокируя вторую попытку выцарапать мне глаза. Она отпустила и вторую руку, но я схватила её за запястье и шагнула назад, потянув её на себя, и она по инерции повернулась за мной и оказалась на коленях, одна рука заведена за спину, а моя вторая рука держит её поперёк плеч. Не настоящей удушающей хваткой, потому что я надеялась, что кто-нибудь её от меня оттащит, пока до этого не дошло.

Царапины на лице горели от левого глаза до середины щеки. Ещё не ощутив первую струйку крови, я знала, что она будет — просто ощущение такое.

Она орала — громко, прерывисто.

Ближе всех к нам оказался мистер Браун.

— Вы ей делаете больно!

— Я ей? Это она пыталась мне глаза выцарапать!

Я держала её не так сильно, как надо бы — все ещё хотела обойтись по-хорошему с обезумевшей от горя бедной женщиной. Она вывернулась и полоснула меня ногтями по руке. Я завела локоть ей под горло и резко потянула вверх руку у неё за спиной. Она вскрикнула, но тут же замолкла, потому что я придавила ей шею. Я знала, как держать удушающую хватку, пока противник не потеряет сознание, и при этом не раздавить трахею и ничего глупого не сделать. Признаю, я несколько вышла из себя, но все равно мистер Браун не должен был делать того, что он сделал.

— Отпусти её! — заорал он.

Я спокойно — наверное, — сказала:

— Если вы не можете с ней справиться, приходится мне.

Она вырывалась, и я прижалась к ней головой. Тут одновременно Мэри закричала, и Натэниел тревожно вскрикнул:

— Анита!

Я подняла глаза и только увидела, как Стив Браун ударил меня в лицо.

У меня голова качнулась назад, перед глазами поплыло, как когда телевизор не в фокусе. Сразу больно не было, это тебе не царапины. Обычно о серьёзности раны можно судить по тому, как скоро появляется боль. Быстро — ерунда, долго — плохо.

Удар был хорош, тяжёлый и точный. Стив Браун, наверное, ожидал, что я свалюсь, потому что лицо у него было удивлённое. А может, он никогда не бил женщину так сильно, или вообще никогда не бил. Настала долгая секунда, из тех, что тянется вечность, а на самом деле — одно мгновение.

Я видела, как шевелятся его губы, но не слышала слов. Слышала я только высокий белый гудящий шум, да ощущала вкус крови на губах. Неважно, что кровь была моя, важно, что это была кровь, а я была в гневе.

И я почуяла запах кожи Барбары Браун под запахом духов, запах соли, болезни — да, болезни от горя, тяжёлым ядом выступавшего из пор. Она ранена, ей больно, и я могу положить конец этому страданию. Я прижалась к её телу — поближе, чтобы её муж не мог меня ударить, не рискуя попасть по ней. И я слышала, как бьётся её сердце — так громко, так отчётливо. Тяжёлый, мясистый звук, не тот едва слышный, что звучит у врача в стетоскопе. Так звучит сердце, если вдвинуть ухо в чужую грудь. Так звучит жизнь, бьющаяся в теле, бьющаяся быстрее и быстрее. Барбара Браун раньше не пахла едой, но запахла теперь, когда в организм хлынула первая струя адреналина. Какая-то часть её сознания, которую она сама не могла бы назвать, чуяла опасность — близкую, очень близкую.

Наверное, я закрыла глаза, потому что ощутила, как он надо мной навис. И когда открыла, увидела, что Стив Браун собирается ко мне прикоснуться. Наверное, хотел оттащить меня от жены за волосы, но я перехватила его руку и остановила — да, остановила своей рукой. Она казалась миниатюрной на его массивном запястье, но мышцы у меня крепкие, и когда он попытался вырваться, у него не получилось.

Я продолжала держать его жену на коленях, другой рукой заведя ей руку почти до плеч за спиной. Мелькнула далёкая мысль, что если потянуть сильнее, кость выйдет из сустава. И тут же другая мысль, поближе: чтобы её съесть, придётся все равно разрывать на части. Мы же будем её есть?

Я всегда думала, что мой зверь — создание страсти, потому что его вызывают те же эмоции, что возбуждают страсть. А это было не страстно, а бесстрастно. Не было чувства добра и зла. Не было сочувствия, ощущения, что эти двое — собратья по человечеству, и нехорошо причинять им вред. Даже в голове такого не было. Они на меня напали, а я голодна, и от неё так хорошо пахнет — и так плохо. Пахло болезнью, и я поняла, что это лекарства. Они ощущались в её поте — едкие, горькие.

Я выпустила её так резко, что она упала на ковёр, но Стива Брауна я продолжала держать, и притянула его к себе, протащив мимо его жены, потому что он наклонился посмотреть, что с ней, и от моего рывка потерял равновесие. От него пахло страхом и гневом, но больше ничем. Он был чист.

Он споткнулся, и я засунула руку ему под рубашку, другой подтаскивая его к себе. Теперь я слышала его сердце, оно колотилось, такой глухой, мясистый звук… такой приятный…

Услышав позади себя движение, я резко обернулась, увлекая за собой Стива Брауна, свалив его подножкой, даже не подумав, и он оказался у моих ног, на земле. Еда и должна лежать на земле.

Натэниел трогал меня за лицо. Я отдёрнулась, будто он меня ударил, но при этом прикосновении у меня в голове заревело. Кричала женщина. Мэри повторяла:

— Мне вызвать полицию?

— Нет, — ответил Берт, — сами справимся.

Я усомнилась, но тут мой взгляд упал на мистера Брауна. Он смотрел на меня расширенными глазами, будто боялся. Я отпустила его, точно обожглась, попятилась, налетела на Натэниела. Не глядя, поймала его за руку и вцепилась в неё. От прикосновения стало легче думать. Натэниел вызывал у меня мысли о сексе или пище, но сегодня он помог мне вспомнить о том, что я человек, и о том, что это значит.

— Помоги, — шепнула я.

— Всем выйти! — велел он.

Все глаза обернулись к нему.

— Вон, вон, все! — заорала я и попыталась к ним броситься, но Натэниел перехватил меня за талию, и я не стала сопротивляться. Заставила себя не сопротивляться. Но продолжала кричать: — Вон, все выйдите вон!

Стив Браун ухватил жену за руку и поволок к двери. Наконец и Берт зашевелился, взял её за другую руку, помогая. Смотрел он на меня так, будто никогда раньше не видел — может быть, так оно и было. У Берта дар видеть только то, что он хочет видеть.

Мелькнуло побледневшее лицо Мэри, и дверь захлопнулась, а крик «Все выйдите вон!» сменился бессловесным, бесформенным воплем. Резкие выкрики вырывались у меня из глотки, пока она не охрипла и я не свалилась мешком на руки Натэниела.

До сих пор я ощущала своего зверя как большую собаку или кошку, которая трётся мехом о моё тело и сознание, но сегодня я поняла, что это в звере ещё не самое опасное. Самое опасное в том, что он — животное, а животные не различают добра и зла. Я орала, потому что прекратить и делать что-то другое означало риск, что может вернуться то же намерение, и я не была уверена, что смогу противостоять ему второй раз.