Чистилище

— Вы считаете, что, если Габсбурги будут обладать этой силой, все окажется намного лучше?

— Едва ли, но мне платят австрийцы, а вам — Элиза.

— Все едино, Риккардо. У герцогов и кайзеров все вращается вокруг власти и денег.

Риккардо презрительно плюнул на землю.

— И зачем я влез в эту переделку! Мария для меня дороже всех денег мира.

— Вы очень любите свою сестру, — произнес я.

Риккардо как-то особенно посмотрел на меня, будто хотел сказать что-то важное, но лишь опустил глаза и коротко ответил:

— Да.

Наш разговор зашел в тупик, а ночь тем временем окутала лагерь своей непроницаемой вуалью. Этруски были таинственным народом, я не спрашивал Риккардо, но счел легенду, которую он рассказал, полным вымыслом. Везде, где в прошлом случались большие несчастья, люди пытались объяснить происшедшее подобными историями. В этом случае этруски хотели заполучить власть или силу, которая им не принадлежала, и поэтому, вероятно, сами стали ее жертвой. Все это очень напоминало сказание о грехопадении Евы. Возможно, люди изменили библейский мотив, чтобы объяснить разрушение этрусского города. Но больше всего меня удивил тот факт, что такие образованные люди, как кайзер Франц и Элиза Бонапарт, а может, и император Наполеон, верили в это. Но, видимо, царственные особы старались использовать любой шанс, каким бы туманным и призрачным он ни был, дабы выиграть битву за господство над Европой.

Громкие голоса со стороны лагерного костра отвлекли меня от навязчивых мыслей. Похоже, там что-то происходило. Вместе с Риккардо я подошел к огню, вокруг которого собрались австрийцы. В центре находился Джованни Кавара и беспрестанно что-то твердил майору фон Роттеку. Врач стоял возле бургомистра Борго-Сан-Пьетро и пытался перевести, но не поспевал за ним. Когда майор заметил нас, его мрачное лицо просветлело и он приказал нам быстро подойти к нему.

— Может, хоть вы разъясните, чего хочет от нас этот крестьянин, синьор Бальданелло, — сказал фон Роттек. — Он тарахтит без умолку, и я не могу разобрать ни единого слова.

Кавара, взглянув на Бальданелло и меня, заявил:

— Мне нужно поговорить с вами наедине!

— Это бургомистр деревни, — объяснил Риккардо майору. — Он хочет поговорить со мной и с синьором Шрайбером с глазу на глаз.

— Пусть поговорит, — ответил австриец. — Заберите его с собой и побеседуйте в тихом месте!

Мы пошли обратно между палаток, и Кавара сказал:

— Я узнал от Маргариты Стораро, что здесь произошло. Как дела у раненой?

— Мария еще жива, — ответил я, — но врач говорит, что она протянет всего несколько часов, не больше.

— Да, Маргарита мне об этом тоже рассказала. Я пришел сюда, чтобы сделать вам предложение.

— Именно сейчас, когда Марии так плохо? — набросился на бургомистра Риккардо.

— Речь пойдет как раз о ней. Я и несколько моих друзей поможем вам, если вы обещаете, что не будете больше проводить здесь раскопки и как можно быстрее покинете Борго-Сан-Пьетро.

— Поможете Марии? — спросил Риккардо. — Что вы хотите предпринять? Даже врач не в состоянии что-либо для нее сделать.

— Есть силы, которыми не обладает ни один ученый врач, — ответил Кавара. — Мы поможем выздороветь Марии, если вы мне пообещаете выполнить то, о чем я вас прошу. — Бургомистр произнес эти слова как нечто само собой разумеющееся, будто это была меновая торговля на рынке. Риккардо без предупреждения бросился на Кавару, повалил его на землю и начал бить кулаками, приговаривая:

— Жалкий пес! Мария умирает, а ты еще шутить вздумал!

Я подскочил к ним. С большим трудом мне удалось разнять их, успокоить Риккардо и оттащить Кавара.

— Риккардо, возьмите себя в руки! Кавара не такой человек, который станет подшучивать над другими. Я думаю, он говорил серьезно.

Бургомистр поднялся и, отряхиваясь, спросил:

— Почему вы этого не хотите? Что вам терять?

Спустя полчаса после происшествия Кавара вернулся вместе с шестью односельчанами, мужчинами и женщинами, и они вошли в палатку, где по-прежнему без сознания лежала Мария. Последней вошла Маргарита Стораро. Майор фон Роттек, наморщив лоб, наблюдал за всем этим, заняв место в некотором отдалении. Риккардо рассказал ему лишь половину, объяснив, что эти люди хотят помочь Марии, но ни словом не обмолвился о том, чего они потребовали взамен. В палатке Марии было на удивление тихо. Риккардо же нервно заламывал руки и раз за разом повторял:

— Ради всего святого, что там происходит?

Врач, который слышал все, подошел на пару шагов ближе и сказал:

— Доверьтесь им! Возможно, люди из Борго-Сан-Пьетро — единственные, кто может еще помочь этой девушке.

— И это говорит человек, который только что готов был оплакивать ее? — удивился я.

— Я не могу это точно объяснить, но люди из Борго-Сан-Пьетро обладают удивительным даром. Как-то я присутствовал при родах в этой деревне. Меня привезли, потому что ребенок был в неправильном положении и не хотел выходить на свет божий. Я смог вытащить ребенка, но мать умерла от изнеможения. Я удалился из комнаты и удивился, когда вскоре туда вошли люди, прямо как сейчас. Тогда тоже присутствовали и синьор Кавара, и, конечно, синьора Стораро. Через четверть часа они вышли и сообщили, что роженице уже лучше. Конечно, я тотчас же вошел в комнату и увидел, что они оказались правы. Я до сих пор не могу это объяснить.

Риккардо сочувствующе взглянул на него.

— Может быть, вы просто ошиблись, приняв роженицу за мертвую.

— Да, вероятно, — ответил врач, но по выражению его лица было видно, что он так не думает.

«Воскресить мертвую к жизни, — мысленно говорил я себе, — в это даже я не поверил бы, как бы страстно ни желал этого. Но, возможно, в той женщине, о которой рассказывал врач, еще теплилась жизнь. И, судя по всему, этой жизненной искорки хватило, чтобы разжечь новый костер». Сейчас я надеялся, что с Марией случится нечто подобное.

Когда вход в палатку распахнулся и из нее начали выходить жители Борго-Сан-Пьетро, у меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Люди выглядели утомленными, словно после многочасовой работы, но я лишь мельком обратил на это внимание. Слишком сильно я переживал за Марию.

Бургомистр вышел последним и взглянул на нас с улыбкой. Таким я его еще не видел.

— Девушка пришла в сознание. Самое плохое позади. Она должна поберечься в ближайшую неделю.

Это было все. Никаких объяснений, никаких увещеваний, чтобы мы выполнили свою часть уговора. Джованни Кавара пошел за своими односельчанами, которые скрылись в прохладной ночи, отправившись в свою деревню. Риккардо кинулся к палатке, а когда и я вошел туда, он уже стоял на коленях возле Марии, нежно гладил ее лоб и тихо говорил:

— Я так счастлив, что ты снова есть у меня, моя любимая. Ничто больше нас не разлучит!

К моей необузданной радости о чудесном спасении Марии примешалось какое-то горькое чувство. Я остановился на полпути к лежанке Марии и наблюдал за обоими. Они так долго вели себя, как брат и сестра. Мое сердце было разбито.

На следующее утро Риккардо выказал небывалое сочувствие и попытался объяснить, почему они с Марией решили разыграть эту гнусную комедию. Все это входило в план Риккардо, чтобы завоевать мое доверие. Для этого Марии больше подходила роль сестры, нежели возлюбленной. Я отказался выслушивать дальнейшие объяснения и обратился к врачу, который в очередной раз осмотрел Марию, прежде чем отправиться в обратный путь в Пешу.

— То, что произошло вчера вечером, сегодня подтверждается в полной мере — Мария идет на поправку. Я не могу представить, что делали с ней люди из Борго-Сан-Пьетро. Но если таких людей будет становиться все больше и больше, скоро в моей профессии отпадет всякая надобность.

— И что теперь? — спросил я Риккардо после того, как мы распрощались с доктором. — Что мы скажем майору?

— У меня уже есть одна идея.