Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях

— Разумеется, нет. Вы же знаете, что он не мог мне это сказать.

— Мне он сказал все.

— Да, это печально.

— Сразу после этого умерло наше дитя.

— Вы ведь не станете разделять этот отвратительный бред?

— О том, что наш ребенок умер от этого?

— Сударыня, ради Бога!.. Не может же быть, чтобы и вы в это верили!

— …Чтобы не сойти с ума. Это вы имеете в виду?

— Умоляю вас…

Она сделала испуганное лицо: «Пожалуйста, не надо… — и добавила после минутной паузы: — Я не могу говорить об этом. Все еще не могу».

Снова между нами воцарилось молчание. Затем она, наконец, сказала:

— Я знаю, что он разрешил вам записать эту историю после его смерти.

— Да. Однако если вы не желаете этого, об этом, разумеется, никто больше не узнает.

— Можете писать. Наше славное дитя мертво, мой бедный муж тоже мертв… Знаете ли вы, что он знал заранее о своей смерти?

— Нет.

— За три дня до смерти он уже знал об этом.

— Ваш муж был очень болен. Поэтому весьма вероятно, что…

— Незадолго до смерти он был не более болен, чем много-много лет назад.

— Как? Чем много лет назад!

— Уже со времени своего первого римского путешествия.

Я хотел заговорить, но ее умоляющий взгляд снова попросил меня о пощаде и молчании.

Потом она снова заговорила об этом:

— Еще когда он сказал мне о том, что мы не можем пожениться и что преступно было бы связывать мою жизнь с его жизнью, я знала это.

— О его болезни?

— Он рассказал мне о том случае в монастыре. Так я узнала об этом.

— И о том, что он неизлечимо болен?

— Да, неизлечимо.

— О Господи!

— Господь не помог нам.

— Однако вы, вы помогли своему несчастному мужу! Он нуждался в поддержке женщины, которая любила бы его больше самой жизни. Вы были его лучшим другом. Вы знаете, что его можно было любить превыше всего, в особенности, если ты — женщина и его жена.

— Он был прекрасным человеком. Здесь, как нигде, уместна фраза из «Гамлета»: «Благороднейшее сердце перестало биться». [17]

Но мне нужно было спросить вдову еще об одном — я должен был это сделать!

— Не пытались ли вы случайно, как посвященная мужем в тайну поручения призрака, разузнать, действительно ли существовала в этом городе та самая семья, о которой он говорил?

— Я узнавала.

— Ну и как?.. Прошу вас, не молчите!

— Как раз это и способно любого лишить рассудка.

— Значит, эта семья — не плод больного воображения вашего мужа?

— Нет!

Позже я еще раз говорил с ней об этом:

— Фердинанд умер. А вы по-прежнему храните тайну? Я имею в виду поручение, данное вашему мужу призраком, и все, что касается той семьи.

— Я не могу говорить об этом. Даже с вами. Тем более с вами.

— Почему «тем более»?

— С вами может случиться несчастье.

— Вы боитесь, что призрак отомстит и мне?

— Да, я боюсь этого.

Она повторила последние слова странным голосом и так же странно посмотрела на меня: «Я боюсь, боюсь! Мне очень жутко».

Со страхом я взглянул на нее, словно в нее также вселилось безумие — болезнь мужа, которую эта страдалица, эта мученица в лице жены скрывала от всех до самой его смерти.

Она, неправильно поняв мой взгляд, задрожала всем телом и, бледная от ужаса, воскликнула: «Это что-то наподобие истории о Каспаре Хаузере [18]на итальянский манер. Ребенок обоих… Но нет, нет, нет! Больше я не скажу вам ни слова».

Немного успокоившись, она сама стала рассказывать о том, как умирал Фердинанд:

— Я вам уже говорила однажды, что он узнал о своей смерти за три дня до нее.

— Да, вы говорили это.

— Это случилось однажды ночью, когда я сидела у его постели. Прислуга спала. Он лежал с закрытыми глазами и тихо дышал. Неожиданно открылась дверь, которая вела из коридора в спальню.

— Вы видели, как она открывалась?

— Да, и я увидела…

— Что?!

— Продолговатое, узкое и бледное, почти прозрачное светящееся пятно.

— Которое проникло в комнату через открытую дверь?

— Которое проскользнуло в комнату из коридора и плавно приблизилось к кровати. В то же мгновение Фердинанд открыл глаза и громким, ясным голосом произнес: «Магдалена!»

— Он бредил!

— Он трижды произнес громким и ясным голосом: «Магдалена».

— А вы?

— Я видела, как продолговатое и бледное пятно остановилось рядом с его кроватью, у изголовья. Оно было размером с человека.

— Потом оно исчезло?

— Потом оно снова выскользнуло из комнаты.

— И это вы видели сами?

— Да, сама. И я не бредила.

— Что вы тогда стали делать?

— Я последовала за этим пятном до самой двери. Дальше я ничего не увидела. Я заперла дверь и вернулась к мужу. Он, сидя в постели, сказал мне, что у него была сестра Магдалена и что через три дня он умрет. Он радовался своей смерти, которая была его спасением и спасением для меня, как он считал.

— Как вы страдали!

— Да, временами было нелегко… Знаете ли вы, что бывали минуты, когда я на коленях благодарила Бога за его милость.

— За какую милость?

— За то, что Он взял к себе наше милое дитя.

— Не говорите так! Как можете вы говорить такие страшные слова? Я не ожидал от вас этого!

— Возможно, я всю жизнь оставалась бы хранительницей и сторожем моего ребенка. Я, правда, не чувствовала бы себя от этого несчастной, но лучшим из того, что могло бы выбрать для себя мое дорогое дитя, была смерть. Представьте себе только…

Я отвернулся, чтобы несчастная супруга и мать, которая до замужества так охотно и часто смеялась, не увидела моего лица.

ГЕНРИХ ЗАЙДЕЛЬ

Старый бедный призрак

За опушкой соснового леса находилось одно заброшенное песчаное поле. Оно было давно предоставлено самому себе, и на нем росло все, что хотело, и этого тоже было немного, так как требовалось много усилий, чтобы здесь расти. Отдельные продолговатые кусты можжевельника с их неукротимой энергией добились в этом больших успехов и казались издалека одинокими темными фигурами, погрузившимися в глубокие раздумья по поводу своей незавидной участи. Какой-то смелый и хитрый вид песчаной травы, пускающий под землей на надежной глубине длинные и прямые лучи-отростки, из которых потом на точно выверенных расстояниях посылаются вверх заостренные листки, полностью оплел отдельные участки земли; в более уютных местах целые участки занимал красноватый вереск, а на низком песчаном холме стояла узловатая, изогнувшаяся сосна, корни которой, отражая изменчивые настроения господствующих здесь ветров, были частично обнажены, а частично на фут ушли в песок. Этот небольшой песчаный холм, который в ясные, солнечные дни ослепительной точкой выделялся на плоском ландшафте, еще не определил своей окончательной формы, и удивленным окрестностям то и дело представлялось его поощряемое ласковыми воздушными течениями старание принимать все новые и новые образы.

Этот клочок земли был пустынным и располагался на самом краю городских полей; никто не искал здесь ничего, так как здесь трудно было найти что-либо. В течение короткого промежутка времени все здесь было по-другому — вскоре после вырубки жалкого леска, который здесь был когда-то. Власти объявили, что горожанам разрешается за совершенно незначительное встречное исполнение сажать здесь картофель, и нашлись два соседа, чьи сердца это предложение наполнило отчаянными надеждами и далеко идущими планами, и которые в каком-то странном ослеплении ждали от этой «целины» обильных урожаев. Умные люди пожимали плечами, опытные огородники предостерегали их с высоты своего богатого опыта, но демон собственничества заворожил души обоих мужчин, так что они были слепы и глухи ко всему остальному.

В одно прекрасное утро один из них, сапожник, велел погрузить и вывезти туда все сельскохозяйственное добро, которое произвела его прилежная корова в течение всей долгой зимы. Сам он вооружился трехзубыми вилами и с удовлетворением смотрел на щедрые дары природы, испускавшие многообещающий пар.