За порогом

— Если в том и есть правда, — воскликнул я, — тогда разве не следует соблюсти предостережение Леандра? Откажитесь от безумной надежды отыскать этот его порог!

Дед некоторое время разглядывал меня с задумчивой кротостью, но было видно, что моя вспышка его нимало не затронула.

— Ну, раз уж я взялся за это исследование, я намерен дойти до конца. В конце концов, Леандр умер естественной смертью.

— Но, исходя из вашей собственной теории, Леандр с ними общался — с этими тварями, — проговорил я. — А вы — нет. Вы дерзаете вступить в неведомые пределы — к этому все идет! — не задумываясь о том, что за ужасы вас там ждут.

— Когда я ездил в Монголию, ужасов я там нагляделся. Не думал даже, что выберусь с Ленга живым. — Дед задумчиво помолчал и медленно поднялся на ноги. — Нет, я твердо намерен отыскать Леандров порог. Сегодня ночью, чего бы ты ни услышал, попытайся меня не прерывать. Жаль будет, если после стольких трудов твоя запальчивость вновь меня задержит.

— А когда вы отыщете порог, что тогда? — воскликнул я.

— Не уверен, что захочу его переступить.

— Возможно, выбора у вас не будет.

Дед молча поглядел на меня, кротко улыбнулся — и вышел.

III

Даже спустя столько времени мне трудно писать о событиях той катастрофической ночи, так живо приходят они на ум, невзирая на прозаичную обстановку Мискатоникского университета, где столько страшных тайн сокрыто в древних, малоизвестных текстах. И однако ж, чтобы понять последующие широко известные события, необходимо знать, что случилось в ту ночь.

Мы с Фролином большую часть дня исследовали дедовы книги и бумаги, ища подтверждения тем или иным легендам, на которые он намекал в ходе разговоров — не только со мной, но и с Фролином еще до моего приезда. Дедовы труды изобиловали загадочными аллюзиями, но лишь один рассказ имел отношение к нашему запросу: несколько невразумительная история, явно фантастического свойства, касательно исчезновения двух жителей Нельсона, что в Манитобе, и констебля Королевской Северо-Западной конной полиции и их последующее появление: они словно бы упали с неба, замерзшие и либо мертвые, либо умирающие, бормоча про Итакуа или Оседлавшего Ветер и про разные страны Земли, причем при них обнаружились странные предметы, сувениры дальних краев, которых при жизни у них явно не было. История звучала невероятно, и однако ж она была связана с мифологией, столь ясно изложенной в «„Изгое“ и других рассказах» и еще более жутко — в «Пнакотикских рукописях», «Тексте Р’льеха» и кошмарном «Некрономиконе».

Помимо этого, мы не нашли ничего, что бы имело прямое отношение к нашей проблеме, и решили дождаться ночи.

За обедом и за ужином, что в отсутствие четы Хофов приготовил Фролин, дед держался как ни в чем не бывало и ни словом не упоминал о своих странных исследованиях, похвастался только, будто теперь у него есть точные доказательства того, что Леандр сам написал этот безобразный пейзаж на восточной стене. А еще выразил надежду, что теперь, приближаясь к концу расшифровки длинного и невнятного письма Леандра, непременно отыщет ключ к пресловутому порогу, на который автор теперь ссылается все чаще. Встав от стола, дед еще раз торжественно предупредил нас не прерывать его в ночи, под страхом вызвать его крайнее неудовольствие, и удалился в свой кабинет — откуда уже не вышел.

— Ты надеешься уснуть? — спросил меня Фролин, как только мы остались одни.

Я покачал головой.

— О сне не идет и речи. Я даже ложиться не буду.

— Боюсь, если мы станем бодрствовать внизу, ему это не понравится, — возразил Фролин, слегка нахмурившись.

— Тогда я буду у себя, — ответил я. — А ты?

— С тобой, если не возражаешь. Дед вознамерился дойти до конца, и мы ничего не сможем поделать, пока мы ему не понадобимся. Может, позовет…

Я подозревал про себя, что если дед нас и позовет, то будет слишком поздно, но не стал озвучивать свои страхи.

Все началось как накануне вечером — с таинственной музыки: из темноты вокруг дома вдруг зазвучали флейты, набирая силу. Вскоре послышался шум ветра, резко похолодало, раздались завывания. А затем сгустилась атмосфера зла настолько великого, что в комнате стало нечем дышать, — и случилось нечто новое, нечто невыразимо ужасное. Мы с Фролином сидели в темноте; я не потрудился зажечь электрическую свечу, поскольку никакой свет не осветил бы источник всех этих явлений. Я наблюдал за окном и, как только поднялся ветер, снова посмотрел на ряд деревьев, думая, что они наверняка пригнулись под неодолимым натиском бури, но снова — ничего, в недвижном безмолвии ни лист не шелохнется. В небесах — ни облачка, звезды ярко сияют, летние созвездия опускаются к западному горизонту, уступая место в небе автографу осени. Шум ветра неуклонно нарастал, теперь ярился настоящий ураган, но по-прежнему ни движения не потревожило темную линию деревьев на ночном небе.

Но внезапно — так внезапно, что на мгновение я протер глаза, пытаясь убедить себя, что это сон, — в обширной части неба исчезли звезды! Я вскочил на ноги, прижался лбом к стеклу. Словно бы туча внезапно вознеслась в небо едва ли не к зениту, но никакое облако не поднялось бы в небо так стремительно. По обе стороны и над головой звезды сияли по-прежнему. Я открыл окно и выглянул наружу, пытаясь рассмотреть темный контур на фоне звезд. То был силуэт гигантского зверя, чудовищная карикатура на человека: высоко в небесах обозначилось что-то похожее на голову, а там, где должны бы быть глаза, карминно-алым огнем горели две звезды! А может, и не звезды? В ту же секунду звук приближающихся шагов послышался так громко, что весь дом затрясся и заходил ходуном, демоническая ярость ветра взыграла до неописуемых высот, а завывания и улюлюканья зазвучали так пронзительно, что сводили с ума.

— Фролин! — хрипло позвал я.

Я услышал, как он подходит ко мне, а мгновение спустя ощутил, как его пальцы крепко сомкнулись на моем предплечье. Значит, и он это видел; никакая это не галлюцинация и не сон — это гигантское существо, контуром обозначившееся на фоне звезд, и оно движется!

— Оно движется! — прошептал Фролин. — О господи! Оно идет сюда!

Он панически отпрянул от окна, я последовал его примеру. Но в следующее мгновение тень в небе исчезла, звезды засияли снова. Однако ж ветер не утих ни на йоту; воистину, если такое возможно, он с каждой минутой ярился все сильнее, все свирепее; весь дом сотрясался и вздрагивал, в то время как эти громовые шаги эхом звучали в долине за домом. Мороз крепчал, дыхание повисало в воздухе белым облачком — холодно было как в открытом космосе.

Из хаоса мыслей вдруг выплыла легенда, записанная в бумагах деда, — легенда о существе именем Итакуа, чья подпись запечатлена в холоде и снегах дальних северных стран. Но стоило мне вспомнить об этом предании, как все было стерто из моего сознания жутким хором завываний и улюлюканий — торжествующий речитатив гремел, словно тысячи чудовищных пастей:

— Йа! Йа! Итакуа, Итакуа! Ай! Ай! Ай! Итакуа кф’айяк вулгтмм вугтлаглн вулгтмм. Итакуа фхтагн! Угх! Йа! Йа! Ай! Ай! Ай!

Одновременно раздался оглушительный грохот и сразу за ним — душераздирающий крик деда, крик, переходящий в визг смертельного ужаса, так что имена, которые он собирался произнести — имя Фролина и мое, — так и не прозвучали, застряли у него в глотке пред явленным ему кошмаром.

Голос резко оборвался, и так же внезапно прекратились все прочие явления, и вновь жуткая, зловещая тишина сомкнулась вокруг нас точно облако рока.

Фролин добежал до двери моей спальни раньше меня, но я отстал ненамного. По лестнице он прокатился кувырком, но пришел в себя в свете моей электрической свечи: я схватил ее со стола, уже выбегая. Вместе мы обрушились на дверь кабинета, зовя старика.

Но ответа не последовало, хотя полоска желтого света под дверью свидетельствовала: лампа все еще горит.

Дверь была заперта изнутри; пришлось ее выломать.