Джон Найтингейл. Истории о потустороннем.

— Что с тобой, братик? Что случилось? Тут же из кухни прибежала Эмми, привлеченная криком. Обе девушки смотрели на меня с испугом.

— Все нормально, — пробормотал я, — Нормально. Просто показалось… И быстрым шагом покинул столовую, не прикоснувшись к еде.

Этот день был хуже, чем вчерашний. Видения, одно кошмарнее другого, преследовали меня повсюду, вызывая содрогание и ужас. Разлагающаяся плоть, выклеванные глаза, кости с ошметками гниющего мяса — все то, что остается от человека после смерти. Я чувствовал гнилостный одуряющий запах и едва сдерживал тошноту. Куда бы я ни шел, всюду видел живых мертвецов. Наконец, отчаявшись, я вернулся к дому, где в квартире на третьем этаже жила медиум Агата Лонг.

— Я ждала Вас, — улыбнулась она и пропустила меня в квартиру.

— Вам сказали об этом духи?

— Нет, — женщина весело рассмеялась, — Вы забыли свои перчатки. Перчатки… Скажи она сейчас, что к ней с посланием явился архангел Гавриил, я бы поверил. Мне больше ничего не оставалось.

Миссис Лонг внимательно выслушала мой рассказ и серьезно кивнула:

— Мне не нужно спрашивать духов, я и сама вижу, что на Вас проклятие. Та женщина с площади прокляла Вас, мистер Найтингейл, и только она сможет Вам помочь.

— Но что мне делать? Вы не представляете себе, какие ужасные вещи я вижу и какой опасности постоянно подвергается моя жизнь!

— Отчего же, — возразила медиум, — Очень хорошо представляю. И понимаю Вас гораздо лучше, чем Вы думаете. Здесь, в моем доме, Вы в безопасности. Можете оставаться сколько захотите. Я попробую придумать, как Вам помочь.

— Но почему именно здесь безопасно?

— Потому что здесь живу я. Духи охраняют меня. Женщина, шурша юбками, удалилась, сказав на прощание:

— Располагайтесь без стеснения. Мнение общества меня не волнует. Записку сестре передадите через сына консьержа. Я впервые почувствовал искреннее восхищение этой дамой. И мне очень хотелось верить, что у нее получится спасти меня. Миссис Лонг не выходила из своих покоев до позднего вечера, я же не решался ее побеспокоить. Наконец, дверь тихонько скрипнула, и усталый голос Агаты произнес:

— Идите. Ваша ведьма будет сегодня на площади перед домом. Я вскочил с места:

— Как мне отблагодарить Вас?

— Можете потом прислать мне розы, — усмехнулась она уголком пухлых розовых губ, — Я люблю белые. Я, сдерживая дрожь, вышел на улицу. Шел снег, но я его не замечал.

— Дайте руку, добрый господин, — раздался рядом знакомый голос, — Всю правду расскажу, ничего не утаю. Я протянул руку, мужественно стерпел прикосновение сухих холодных пальцев. Старуха долго изучала мою ладонь, потом отпустила и прошамкала ворчливо:

— Знаю, знаю, зачем искал меня. Только толку от того мало. Ты и до меня проклят был, почище теперешнего. Не стану я порчу снимать, так и знай. Она пошла прочь, а я стоял, словно околдованный. Когда ступор прошел, ведьмы и след простыл. А вместе с ней умерла и надежда на спасение. Домой я вернулся. Напился как свинья, ночь провел в сарае, зарывшись в солому. Снились мне собственные похороны. Утром я раскаялся в своем малодушии. Кое-как привел одежду в порядок, но пальто и брюки были безбожно измяты, а трость и вовсе потерялась. Несчастный и пристыженный, я шел домой, глядя под ноги и избегая смотреть на людей. Голова раскалывалась на части, зато боль не давала мне скатиться в бездну отчаяния. Местность была мне не знакома, но, приглядевшись, я понял, что ночью забрел довольно далеко от дома и что скоро, если никуда не сворачивать, выйду прямиком к берегу Темзы. Впереди послышались взволнованные голоса. Я подошел ближе и увидел толпу зевак, обступивших людей в форме стражей порядка.

— Труп, труп нашли!

— Бедная женщина…

— А что, сама ли утопла?

— Да глядите же, цыганка это была! Ведьмино племя! Я кинулся расталкивать людей локтями, пробиваясь в первые ряды.

— Дальше нельзя! — полисмен преградил мне дорогу.

— Но я врач, я могу помочь.

— Все равно нельзя. Таково правило. Я посмотрел за его плечо. На земле лежала утопленница. Старая женщина, ведьма в серых обносках. Я ее сразу узнал. Молодой парень, осматривающий тело, вдруг воскликнул:

— Сэр, смотрите! У нее во рту водоросли! Кажется, морские. Я вгляделся в зеленый комок и отвернулся.

С тех пор прошла неделя. Генри вернулся, а я в скором времени должен был уехать в свой собственный дом. Мне перестали сниться кошмары, но я не был уверен, что стоит радоваться чудесному избавлению. При мысли о клубке водорослей во рту несчастной меня пробирает дрожь. Догадки, что рождаются в моей голове, пугают.

Вместо того, чтобы думать о плохом, я лучше начну то, что давно хотел сделать. Буду описывать на бумаге все, что происходило или будет происходить со мной, доктором Джоном Фредериком Найтингейлом. С чего бы начать? Может, так: «Я никогда не любил море…»

История четвертая

Парижский вампир

Зима в этом году выдалась на редкость холодной. От пациентов отбоя не было, так что я всерьез опасался, что проведу Рождественскую ночь у постели очередного больного. Но дни шли, я привык к новому темпу работы и даже сумел выделить себе пару часов в неделю на прогулки по зимнему Лондону. Право, тот, кто не видел этот город в украшении из чистого, свежевыпавшего снега, действительно много потерял. Я как раз возвращался домой от пациентки, пожилой жизнерадостной женщины, подхватившей тяжелейшую простуду, что грозила вот-вот перейти в воспаление легких, как услышал звонкий мальчишеский голос, предлагавший купить свежую прессу.

— Свежий «Дейли Телеграф», покупайте свежий выпуск «Дейли Телеграф»! — бодро выкрикивал конопатый мальчонка с охапкой газет в безразмерной сумке, — Вампир в городе! Мне показалось, я ослышался. Протянув мальчишке пару монет, я взял у него пахнущую типографией газету. На первой полосе крупные жирные буквы гласили: «Вампир в Лондоне». Я с любопытством пробежался глазами по строчкам, и удивлению моему не было предела. Никак не ожидал я увидеть на страницах такого серьезного издания подобный бред. Сунув «Дейли Телеграф» подмышку, я неспешно зашагал дальше и думать забыл о всякого рода «вампирах». Вспомнить об этом незначительном инциденте мне пришлось довольно скоро и не при самых приятных обстоятельствах. Именно они побудили меня вновь взяться перо и сделать четвертую, но никак не по значимости, запись в своем дневнике. Над названием долго думать не пришлось, ибо оно прочно засело в моей голове и ни днем ни ночью ее не покидало. Я раскрыл тетрадь на чистой странице и врачебным, отнюдь не каллиграфическим, почерком вывел «Парижский вампир». Вниз сорвалась капля чернил и отвратительной кляксой расплылась по бумаге. Я вздрогнул. Темное пятно слишком напомнило мне кровь…

Чарльз Сеттон был моим университетским товарищем. Спустя годы он все так же походил на костыль невероятной худобой и внушительным ростом, а его орлиный профиль как нельзя более напоминал набалдашник трости. Так его и дразнили — Чарли-Костыль. Он никогда не обижался, хотя, возможно, только делал такой вид. Чарльз пригласил меня отобедать вместе, что было более чем удивительно, ведь мы не поддерживали связь весьма долгое время.

— Знаешь ли, Джон, я хотел просить твоего совета. Как врач врача, — наконец, перешел он к сути. Нетрудно было догадаться, что мужчина нервничал. Я видел, как его длинные чуткие пальцы теребят край салфетки, постепенно сминая ее в бесформенный комок. От этого и я начал чувствовать себя не в своей тарелке.

— Я к твоим услугам. Что произошло? И Чарльз поведал мне историю болезни своего пациента, которую, согласно врачебной этике, не должен был разглашать. Но случай действительно был особый. Пациент был мертв, и не в результате врачебной ошибки Чарльза, а при обстоятельствах куда более трагичных. Я выслушал товарища внимательно, подмечая все детали и симптомы погибшего. Именно погибшего, потому как несчастный покончил с собой.