Мутные воды дельты (СИ)

— Да что ж это такое?! — пронзительно возмущается тетя Тамара. — И не стыдно тебе — такой здоровый девчонку гоняешь! Я вот Нине Семеновне расскажу, как ты ребенка расшиб! Ну-ка, дите, подымайся!

Дите подымается. Его мятый цветастый сарафанчик в пыли, на колене — большая ссадина — асфальт содрал кожу основательно — месиво крови и грязи. Для меня такая ссадина — тьфу! — но Вита ревет так, словно ей отрезали ногу, сейчас она — жалкий несчастный ребенок, и это еще больше укрепляет дворничиху в мысли, что я — кровожадный убийца. Она грозит мне метлой, потом обнимает Виту за плечи и отводит к скамейке.

— Да не трогал я ее! — пытаюсь я оправдаться, одновременно отступая. — Че на меня-то сразу?!

— Я Веньке расскажу! — вопит Вита и на секунду перестает плакать. Тетя Тамара в этот момент не смотрит на нее. А лучше б посмотрела. Лицо у Виты хитрое, торжествующее, и боль на нем видна только чуть-чуть. Может, поди ж ты, и упала-то специально. Это — не история с притворством, тут Венька ничего своими глазами не видел, и за Виткину ссадину мне влетит. Я представляю, что она ему насочиняет, и внутренне холодею. Вот крыса!

— Крыса! — кричу я и пускаюсь наутек. Но дворничиха оказывается проворней, и мне в спину ударяет ледяная струя из шланга, окатывая меня с ног до головы.

— Ты у меня докричишься! — обещает тетя Тамара вслед. — Ишь! Ты докричишься у меня! Вот мать выйдет!..

Мое чудесное утреннее настроение испорчено, и хуже всего, что Гарька и Мишка уже вышли, все видели и теперь хихикают в сторонке. Нужно встряхнуться — черт с ними, с Виткой и Венькой! Идти на рыбалку с плохим настроением нельзя — рыба плохой настрой чует прекрасно — не подойдет к твоим крючкам.

Расставив закидушки, мы расположились вдоль парапета, соблюдая дистанцию, — у меня и Мишки — спиннинги, у Гарьки — длиннющая бамбуковая поплавушка. Наживка — толстые дождевые черви, розовые и живучие — оказавшись в воде, они продолжают отчаянно извиваться, и это должно быть очень завлекательным для проголодавшихся рыб.

Солнце еще не взошло, и река кажется серой, густой, от нее тянет утренней прохладой. Вдалеке, ближе к острову, видны несколько лодок. Я попытался найти среди них отцовскую, но не смог — слишком далеко. На той стороне остатки легкого тумана, и остров словно плывет сквозь него, как песчаный корабль. Сегодня река почему-то особенно широка, и я думаю, что ни за что не смогу ее переплыть. Я заговариваю на эту тему, но у остальных она поддержки почему-то не находит и быстро сходит на нет.

Метрах в восьми от нас расположился со своими удочками Архипыч — удочек у него, как всегда, больше, чем у всех — целый лес. Мы то и дело поглядываем на него с завистью — каждый, не задумываясь, отдал бы все что угодно, лишь бы вытащить осетра. Но сегодня Архипычу что-то не везет — верхушки его удочек неподвижны, а в нашем садке уже толкаются окуни, два подлещика и небольшой берш, польстившийся на червя, колючий и полосатый. И вот опять — Гарькин поплавок два раза приседает, а потом решительно ныряет вглубь, и Гарька, сжав губы, подсекает. На конце лески ходит здоровенный окунь, и верхушка удилища отчаянно дергается. Просто так этого окуня не вытащить.

— Мужики! — вопит Гарька. — Помогите! Уйдет!

Мишка бросает спиннинг, хватает круг и кидается ему на выручку. Он пытается подвести круг под окуня, но тот, соображая что к чему, мечется, колотя хвостом по воде, и у Мишки ничего не выходит. Он чуть не вываливается за парапет, потом, как и положено, запутывает веревку круга в Гарькиной леске, и они с Гарькой начинают ругаться. Разумеется каждый считает, что виноват другой. Архипыч и рыбак с левой от нас стороны дают советы, я же бешено кручу катушку своего спиннинга — только что клюнуло и у меня. Но я справляюсь быстро — на крючке большая вобла и она висит как камень.

— Да ты дурак, ты не с той стороны! — кричит Гарька и Мишка тут же огрызается:

— Да это ты не так подводишь! Тебе только бычков ловить! Сюда веди, куда ж ты его!..

Ситуацию разрешает неожиданное появление Веньки. Он молча отнимает у Мишки круг, и через несколько секунд окунь шлепается за парапет и бьется на асфальте, собирая мокрыми боками пыль и сухие веточки.

— Здоров! — говорит Венька довольно. Архипыч и рыбак слева подходят посмотреть на окуня. Архипыч снисходительно бросает:

— Ну, не мелкий.

Но тут звенит колокольчик его закидушки, и он убегает. Колокольчик сделан из использованной ружейной гильзы и звучит глухо, тускло. Архипыч снимает леску со сторожка и замирает, потом резко рвет ее на себя и начинает выбирать. А Венька, оставив окуня на попечение Гарьки, подходит ко мне. Я уже отставил спиннинг в сторону. Я знаю, что сейчас будет.

Разговор не затягивается — у всех дела. Я отделываюсь разбитой губой, у Веньки слегка расцарапано плечо — выше я не достал. Глядя, как он идет в сторону Архипыча, посмеиваясь надо мной, над моими недавними жалкими попытками превратить наказание в драку, я размазываю кровь по подбородку и свирепо сплевываю ярко-розовым в пыль. Я бы убил Веньку и эту крысу, его сестру, если б мог. Да, сейчас мое оскорбленное мужское достоинство вполне осознанно желает им смерти. Разбитая губа распухает и саднит — ужасно противно. Гарька и Мишка делают вид, что ничего не заметили, — это наш с Венькой разговор.

Я отправляю свою воблу в садок к остальной рыбе и смотрю в сторону Архипыча. Он уже не вытаскивает леску, а просто дергает — видать, зацепилось. На его лице разочарование. Я подхожу к нему и вместе со мной идет Мишка. Венька уже там, смотрит в воду, свесившись через парапет.

— Ну че? — Мишка качает курчавой головой. — Ушел?

— Пусто! — ворчит Архипыч, продолжая тянуть. — Зацепилась, зараза!

Леска начинает поддаваться, но очень туго, и Архипыч громко пыхтит. Мышцы на его руках под морщинистой дубленой кожей натягиваются, словно узловатые веревки.

— Нет, идет что-то, — бормочет он. Мокрая леска кольцами свивается на бетоне. — Черт, тяжело идет! Должно корягу тяну!

Если коряга большая, то леску придется рвать или спускаться в воду и отцеплять крючок. Сам Архипыч в воду, конечно, не полезет, а попросит кого-нибудь из нас.

Надо бы идти к своим удочкам, но мы остаемся стоять, зачарованно глядя в неподвижную воду. Никогда не знаешь, что может притащить с собой крючок. Вот уже видно — к поверхности идет что-то большое, идет неуклюже, равнодушно — не как живые существа. Но это не коряга — слишком светлое.

— Ну-ка, пацанье, подсобите! — кряхтит Архипыч, и Гарька перехватывает леску чуть пониже и тянет изо всех сил, а потом вдруг застывает, вытаращив глаза. Застываем и мы, свесившись за парапет и разинув рты.

Надо сказать, что я не сразу понял, в чем дело. Вначале мне показалось, что кто-то из мальчишек незаметно пробрался под водой в аккурат на наше место и теперь дразнится, издевательски высунув из воды ногу, — мол, как вам такая рыба?! Но нога, которая торчит из воды, какого-то странного нездорового цвета, словно ее покрывает огромный застарелый кровоподтек, и, приглядевшись, я вижу, что она вовсе не торчит сама по себе, а висит на леске Архипыча, которую он и Гарька судорожно сжимают в пальцах. Большой судачий крючок крепко зацепил щиколотку, под сухожилие, и бычок-живец сполз к цевью. Вокруг ноги обвилась длинная веточка роголистника, и ее концы колышутся в воде от течения.

Архипыч издает тонкий свистящий звук и выпускает леску, выпускает ее и Гарька и, скривившись, отчаянно трет мокрые ладони о собственную майку. Нога медленно и как-то неохотно опускается обратно в воду, и брошенная леска начинает сматываться вниз, но Венька наступает на нее. Его трясет, словно он очень сильно замерз. Улов Архипыча тихо качается под водой, его очертания смутны, но теперь уже хорошо видно, что это никакая не коряга — это человек. Я хватаюсь за парапет — мне кажется, что я снова начинаю куда-то улетать. Но это почти сразу проходит — все чувства пересиливает неумолимое любопытство, и я пытаюсь получше рассмотреть, кто там, под водой.