Мутные воды дельты (СИ)

Еще не дойдя до парапета, я увидел, что мое место занято — и ни кем иным, как самим Венькой. На бетоне лежит доска с вколоченными в нее тремя сторожками с латунными колокольчиками, придавленная для верности кирпичом, и от сторожков бегут в мутную воду туго натянутые лески. По реке гуляет небольшая волна, и изредка черные резиновые верхушки сторожков слегка кланяются и едва слышно звякают колокольчики. Венька же стоит рядом и сосредоточенно дергает «резинку». Венька на два года старше меня, намного выше ростом, и глядя, как напрягаются мышцы на его смуглых руках, я, как обычно, чувствую не только злость, но и зависть. У меня от «резинки» всегда очень быстро устают руки, Венька же может дергать ее часами.

Еще больше я разозлился, когда увидел, что неподалеку от Веньки на парапете сидит еще и его двоюродная сестра Вита и, болтая босыми ногами, ловит на поплавушку бычков и уклеек для Венькиных закидушек. Вите было восемь лет, и большей врушки я еще в своей жизни не видел. Врушка, симулянтка, притворщица, драчунья — она словно бы состояла из двух половинок — обычной девчонки и отчаянно плохой девчонки. Она была под стать своему имени, тоже состоявшему из двух половинок, — ее полное имя было Викторита. Когда она родилась, ее родители никак не могли решить, как назвать дочь — Виктория или Маргарита — и разрешили спор вот таким вот образом. Мать всегда говорила, что из Витки вырастет великая актриса. А еще она говорила, что Виту следует жалеть. Тогда я еще не понимал почему — только знал, что дома у Виты, помимо нее, живет шесть человек, и как-то услышал, что отец говорил: у Венькиной сестры три папы и три мамы. Сейчас-то я понимаю, что в той квартире было некое сообщество вроде шведской семьи и понимаю, каково было там маленькой девчонке. Но тогда я, конечно, этого не знал. Она жила в соседнем доме, большую часть времени болталась на улице — до глубокой ночи, и единственный человек, чье мнение ее интересовало, был Венька. В нашу компанию она не входила, но если уж появлялась рядом с нами — никто не смел ее прогнать — Венька за сестру мог отлупить кого угодно.

Что ж, я подошел к ним, залез с ногами на парапет, сплюнул в воду и сообщил этой загорелой банде, что здесь мое место. Венька тоже сплюнул в воду и сказал, что ему на это наплевать с высокой колокольни — он пришел раньше и уходить не собирается. Вита же довольно поддержала брата:

— Ленька — дурак! — и показала мне язык. Я сказал, что из ее языка выйдет классная наживка для судака и даже извлек из кармана завалявшийся там сломанный крючок, и Вита заныла, и Венька, не оборачиваясь, сказал, чтобы мы заткнулись.

— Ты же все равно пустой, — заметил он резонно. — Если что — рядом встанешь. Место некупленное.

Я фыркнул. Рядом на дне валялась старая арматура и ловить там было невозможно. Нужно на сегодня искать другое место, а где его сейчас найдешь — все уже занято! Придется далеко отходить — почти к мосту. И словно назло мне Виткин белый пенопластовый поплавок резко нырнул, Вита взвизгнула, подсекла и спустя несколько секунд на бетон шлепнулся коричневый бычок длиной с ладонь. Вита спрыгнула с парапета, осторожно отцепила крючок от рыбьей губы и гордо поднесла Веньке, как подносят особо ценные трофеи подчиненные своему правителю. Венька с видом знатока оглядел бычка и мотнул головой.

— Слишком большой. Выкинь!

— Ну-у-у!

— Ну а какой в нем смысл? — снисходительно спросил я. — Судак на него не возьмет, а кошки его не едят. Сдохнет — и все! Выкинь!

Вита посмотрела на меня с презрением, потом размахнулась и швырнула бычка в воду. Раздался тихий плеск и бычок исчез.

— Че, ловится? — я положил на парапет недоеденный помидор и осторожно приподнял за веревку опущенный в воду садок, и в нем тотчас сердито забились два больших полосатых окуня, средних размеров судак и небольшая таранька (наверняка пойманная Витой). При виде чужого улова меня охватил знакомый рыбацкий зуд, и захотелось немедленно бежать домой за удочками, а чтобы получить удочки, нужно принести хлеб.

— Не тягай садок — разрешали тебе? — сердито сказал Венька, и я поспешно вернул садок на место. Венька был моим приятелем, но сейчас он кроме этого еще был и рыбаком, а я хорошо знаю, что рыбака лучше не раздражать.

Сложно объяснить, как я относился тогда к Веньке. Он был именно таким, каким всегда хотелось быть мне самому — высоким, крепким и сильным, и поэтому я завидовал ему отчаянно и восхищался им. Он был именно тем, кто мог бы понравиться Юй, и поэтому я иногда почти ненавидел его. И он был тем, кто чаще других потешался надо мной, и из всей компании именно с ним я ссорился чаще, чем с другими. Его снисходительно-презрительное обращение, словно я был мелкой букашкой, не могло меня не бесить. Но если всем нам случалось ввязываться в драку, и мой противник начинал валять меня по земле (а сделать это было несложно) — Венька всегда приходил на выручку. Нет, я не могу объяснить, как я относился к нему. Мои родители, да и все соседи так называемого «здравомыслящего» возраста, называли Веньку хулиганом, негодяем, бездельником и предрекали, что большую часть своей жизни он проведет в тюрьме. Да, я могу привести любое мнение о Веньке, кроме своего собственного.

Я взял с парапета свой помидор и, внимательно наблюдая за сторожками, доел его, нарочно громко хлюпая. Я знаю, что сейчас Вита обернулась и с завистью смотрит на меня. Она тоже хочет помидор. Но всему есть предел. Упросить Веньку заставить меня отдать ей помидор она не может.

Послышался нарастающий гул, и по реке — вверх, в дельту, — промчалась «ракета». Следом в сторону рыбокомбината неторопливо пополз сейнер, разведя большую волну. Натянулись лески, закачались сторожки закидушек и верхушки спиннингов, брякнули колокольчики, заплясали на волне поплавки и все рыбаки, включая и Веньку с Витой, громко выругались.

Я сделал еще одну попытку прогнать захватчиков, но и она закончилась неудачей. Довольная тем, что я не могу согнать ее со своего места, Венькина сестра издевательски захихикала. Я показал ей кулак, испытывая страстное желание спихнуть это маленькое чудовище в воду, и повернулся, чтобы уйти. Мой взгляд упал на большой предупреждающий знак возле лестницы, которым часто пугали непослушных детей: на белом прямоугольнике было написано черными траурными буквами суровое предупреждение «Не заплывайте на фарватер». Ниже надписи располагалась страшная картинка, которой я в глубоком детстве очень боялся: тонущий в синих волнах мальчик с открытым перекошенным ртом и вскинутой над головой рукой, прямо на него идет пароход, а сзади из воды высовывается огромная голова сома с распахнутой пещероподобной пастью и длиннющими усами. При виде этого плаката мне вспомнился недавний рассказ отца и вместо мальчика тут же представился пеликан с большим клювом. Рассказов о гигантских сомах, огромных щуках, сазанах размером с человека, которые якобы водятся в Волге, я слышал множество, но ни один из них никогда не был подтвержден — это были обычные рыбацкие истории, которыми Волга давным-давно обросла так же плотно, как камень ракушками.

— А Архипыч осетра поймал! — вдруг сообщил сзади Венька, и я, забыв и плакат, и недавнюю обиду, метнулся к парапету и залез на него с ногами.

— Врешь!

— А че мне врать?! Больно надо! Поймал — два часа назад. Ну, не осетра — осетренка, — Венька воткнул короткое удилище «резинки» в щель и развел руки сантиметров на сорок. При этом у него было лицо человека, который, если захочет, может хоть сейчас поймать осетра раза в четыре больше. — На уклейку взял!

Я закрутил головой по сторонам, надеясь увидеть Архипыча и его чудесный улов, но, конечно, не увидел. Разумеется, поймав осетренка, Архипыч тут же собрал снасти и сбежал вместе с рыбой домой — ловить осетров у нас запрещено.

Неподалеку глухо звякнул колокольчик закидушки, и стоявший рядом мужчина лет сорока схватил леску и отвел руку назад, натянув леску на указательном пальце, и множество голов повернулось к нему, внимательно наблюдая. А он подержал леску где-то с минуту, прислушиваясь пальцами, а потом вернул ее на сторожок, и наши взгляды тотчас ушли от него, как ушла где-то там, в глубине примерявшаяся к наживке рыба.