Долина костей

Но вот ведь что интересно: оказывается, на самом деле я не погружаюсь, а наполняю страницы суетными словесами, и все для того, чтобы уклониться от правдивого и непредвзятого повествования о моих грехах. Итак, родилась я в Вэйленде, штат Флорида, в семье Джозефа Р., которого все звали Ти Джо, и Иллен Мэй по прозвищу Билли. Матушке тогда было семнадцать, а моему отцу, потомку французов из Луизианы, двадцать два. Мне кажется, ни он, ни она особой набожностью не отличались: мама, по-моему, была предана Ти Джо примерно так же, как Тереза Иисусу (так, во всяком случае, мне казалось позднее), а папину веру составляли две вещи. Во-первых, единственное, что достойно мужчины, это гонять на собственном грузовике «кенурот», а во-вторых, можно считать себя прекрасным мужем и образцовым отцом, не пропуская при этом ни одной юбки. Ого, кажется, писать об этом мне легче, чем произносить вслух такие слова, как «бабник» или «ходок». Слова, при звуке которых мне следовало бы ханжески скривить рот, хотя я знавала монахинь, загибавших такое, что впору облезть краске с «бьюика». А может быть, это испытание свыше, ниспосланное для проверки моей честности.

Мы жили в трейлере в Кэфри-Парке, близ реки Сили, примерно в восьми милях от Вэйленда по двести семнадцатой дороге округа Калуга. Чудное было местечко: четыре аккуратные линии мобильных домов, игровая площадка, футбольное поле, красные столики для пикников на глинистом берегу реки, шаткий причал и лавка со всем необходимым. Пока отец копил деньги на этот «кенурот», он работал на одну компанию в Панама-сити. Работа была связана с отлучками, порой долгими, и когда его не было, наша жизнь замирала: мы сидели, дожидаясь второго пришествия на манер первых апостолов, только без Святого Духа.

В общем, мой отец был чертовски привлекателен, и мама искренне считала, что ей повезло, раз она заполучила такого хвата, хотя и сама была не какой-то там мымрой или крокодилом в юбке, а скорее красой всех танцулек в округе Калуга. Ростом она, пожалуй, была даже на волосок выше отца, если мерить без обуви, но этого практически никто не замечал, потому что папочка всегда носил ковбойские сапожки с каблуками в два с половиной дюйма, поднимавшими его настолько близко к небесам, насколько это вообще возможно. Это не мои слова, так говорила бабушка Бун, мне же остается лишь полагаться на бесконечную милость Господа. После смерти, не сейчас.

Когда я говорю «бабушка Бун», вы, небось, воображаете себе скрюченную каргу в застиранном цветастом платье и, может быть, с зажатой в беззубых челюстях кукурузной кочерыжкой, но, когда я родилась, Морин Бун было лет тридцать восемь, и никто бы не назвал ее ни скрюченной, ни линялой. Более того, она выделялась из всей родни, поскольку служила бухгалтером в лесозаготовительной компании, и не только закончила школу, а еще и пару лет посещала колледж, тогда как остальные, подозреваю, относились к тем, кого называли «белыми отбросами». Или «трейлерным отребьем». Собственно говоря, я думаю, что бабуля единственная из всех Бунов округа жила в настоящем доме. В старом флоридском фермерском доме с верандой, покрытой выцветшей белой краской, из-под которой проступали серые сосновые доски.

Что мне досталось от бабушки, так это любовь к письменному слову, к тому, чему была по-настоящему предана она. Одно из самых ранних моих воспоминаний связано с тем, как она учит меня читать. Это происходит в нашем трейлере: я сижу у нее на коленях в дедушкином кресле, телевизор, в кои-то веки, выключен, мама отлучилась куда-то со школьными подружками, малость поизносившимися королевами школьных балов, отец в рейсе, а в моем ухе звучит тихий бабушкин голос. Правда, что она читает, мне уже не вспомнить. «Ночную луну», «Ты ли моя мама?», «Маковую коробочку» – что-то из этого. Мне года три или четыре. И глядя на то, как она обводит пальцем знакомые черные очертания букв, из которых складывается слово «коробка», я вдруг понимаю, что могу сделать так, чтобы оно зазвучало в моей голове до того, как его произнесет бабушка. Получалось, что я могу включить книжную историю в своей голове, как телевизор. А это, как я скоро поняла, значило, что я могу прочитать что угодно, любую книгу в доме бабушки, любую книгу в крохотной городской библиотеке Вэйленда.

Не исключено, что на самом деле это выдумка и правды здесь не больше, чем, возможно, в знаменитой истории обращения святого Августина: о детском голосе, воззвавшем к нему во дворе, повелевая взять и прочесть стих, открывший его сердце для вхождения Святого Духа, – но уж такие шутки проделывает с нами память. Кто знает, что случилось на самом деле, да и кого это в действительности интересует? Важно то, что мы черпаем из этого нынче, а подлинная истина, истина Святого Духа, в том, что я до сих пор могу уловить воспоминание о том воодушевлении, той трепетной радости, которая охватила меня, когда я поняла, что такое чтение. Это было второе из самых важных духовных событий моей жизни.

Папе и маме я о своем открытии не рассказала. Сейчас, стараясь честно ответить на вопрос «почему», я не уверена, то ли поступила так непроизвольно, то ли, даже будучи совсем крохой, сообразила, что родители не обрадуются, узнав, что я смышленее, чем они. Грамоту они, конечно, так или иначе знали, но не держали в доме ни единой книжки, и хранить эту тайну даже для четырехлетней девчушки не составило особого труда.

Вы не верите, что я могла скрывать такое достижение? Вы уверены, будто дети хотят, чтобы их хвалили, и с чего бы мне утаивать свой талант? Почему вообще существует перверсия даров? Или спасение от них? Святой Игнатий Лойола хотел стать конкистадором, Гитлер – художником. Давайте пока назовем это происками сатаны и подождем окончательного разъяснения от психологической науки.

У бабушки, конечно, была уйма книг, но мама не любила, когда я оставалась у бабули, и, кажется, досадовала на свою мать из-за того, что той хотелось побольше бывать с внучкой, и на меня из-за моего тяготения к ней. Это было что-то вроде ревности, хотя, когда я была с мамой, она не особо-то мной интересовалась. Да, завистливая ревность. Да простит ее за это Господь, как простила я.

К тому времени, когда мне исполнилось пять лет и я пошла в школу, мне уже удалось прочесть «Черного красавчика» и «Туман Чинкотига», а также я умела пользоваться словарем, чтобы отыскивать незнакомые слова. Собственно говоря, я думала, что сама изобрела способ нахождения слов в словаре, сделав открытие, что они в этой толстой книге расположены в том же порядке, что и буквы в алфавите! Помнится, меня очень огорчило, когда я, увидев бабушку со словарем в руках, спросила, зачем он ей, и выяснила, что мое открытие сделали задолго до меня. Впрочем, не исключено, что и это лишь очередная шутка памяти.

В первом классе начальной школы имени Сиднея Ланье [2] учили алфавит, а когда я заявила, что знаю все буквы и умею читать, учительница мне не поверила. Вот тогда-то мне в первый раз и довелось услышать в своей голове голос.

«Не отвлекайся, Эммилу», – сказала учительница, потому что я смотрела в окно, отчаянно скучая.

Она спросила меня, какая буква идет следом за «Н», а я ответила, что не хочу отвечать на глупые вопросы. У миссис Баррет покраснели щеки, и дети зашушукались, словно ветер прошелестел по траве. Тут она велела мне не грубить и, раз я такая всезнайка, назвать все оставшиеся буквы до конца по порядку. В этот миг прозвучал голос. Приятный тихий голос, даже не разобрать, мужской или женский. Сказал, что делать это мне без надобности, потому как я умнее их всех, вместе взятых. Я даже огляделась по сторонам, настолько отчетливо он мне слышался, как будто говорил кто-то из детей, но это было не так. Если с вами подобного никогда не происходило, вам все равно не понять, о чем я толкую, а если происходило, следует испытать трепет.

В общем, это было первое преступление, к которому меня подтолкнул дьявол. Мне пришлось сидеть в углу с полчаса и пропустить большую перемену, но, когда все ушли, а снаружи послышались крики играющих детей, я встала со стула, подошла к полке, где миссис Баррет держала книги, взяла «Алису в Стране чудес» и принялась читать. Как я объяснила это себе, сохранение секрета приучило меня контролировать происходящее.