Час, когда придет Зуев

Волин шагал, искоса поглядывая на Сергея. Заговорить с ним после недавнего «активного воздействия» Алексей не решался. «Напрягись, — послал он мысленный сигнал. — Ты же не идиот!» Но лицо попутчика оставалось угрюмо-непроницаемым.

Прислушиваясь к гулкому стуку собственных шагов, Волин все сильнее проникался ностальгической печалью по семейным вечерам возле телевизора с умной и вполне еще привлекательной Ларисой. Только сейчас Алексей понял, до какой степени дорог ему его мир со склочными сослуживцами, уличными торговцами, сонными милиционерами, нищими, трамвайными крикунами и даже парнями в адидасах, из которых далеко не каждый обязательно злодей.

Где-то далеко-далеко сейчас переговаривались, шутили, плакали, бранились обычные нормальные люди; пахло закордонной парфюмерией, автомобильной гарью, дымом базарных мангалов, подмерзающими помойками и ситным духом из хлебных киосков.

До Волина наконец дошло, какое это счастье — просто жить. Ради этого стоит и можно пойти на все, ибо смысл жизни прост, и заключается в ней самой, как бы ни изощрялись по этой части мудрецы и поэты.

— Мужики… я извиняюсь, — прозвучал позади чей-то глухой, не очень уверенный голос.

Приятели дружно обернулись.

У двери, из которой они только что вышли, маячил некто в задрипанном демисезонном пальтеце не по росту и лыжной шапочке неопределенного цвета. Правая брючина незнакомца зияла прорехой. Глаза казались щелками на одутловатом, недужно лоснящемся лице.

Волин перевел дух. Бичара. Забулдыга подвальный. Ему что еще понадобилось?

— Я, это… мяса по дешевке не надо? Хорошее. Говядина.

В заскорузлой пятерне мужичонки возник объемистый полиэтиленовый пакет. Сквозь грязную пленку просвечивал бурый ком с белыми и голубыми прожилками.

— Мякоть. На котлеты. Недорого отдам. — Бич, ободренный молчанием, приблизился.

Тогда Алексей сумел рассмотреть нечто, придавленное изнутри к мутному полиэтилену и напоминающее большую белую ракушку с отверстием посередине. Он сразу догадался, ЧТО это такое.

Господи! Опять?! Зачем ему это показывают? Какое отношение он имеет к опустившемуся выродку, к его мерзкому пакету с чудовищным содержимым и этому ужасному отрезанному уху?

Ноги Волина ослабели. Теперь Лобанову пришлось тащить его за собой.

Там, где они очутились, стоял тошнотворный запах тления. С продавленного дивана донесся протяжный стон, который издал иссохший труп, прикрытый линялым пледом.

На подушке дернулся обтянутый побуревшей кожей череп, провалился ямой рта, но так и не смог оторваться от кишащей червями наволочки…

За следующей дверью, в которую они проскочили, обогнув зловонный диван, открылась шикарная спальня. С черных стильных простыней приподнялся… человеческий скелет, уронив на решетку ребер длинные свалявшиеся космы. Кости его рук и ног были крепко привязаны к спинкам необъятной кровати…

Потом перед взором Волина мелькнул какой-то «зимний сад», как в старинных дворцах или фешенебельных офисах, под стеклянной крышей, с бассейном посередине.

Но деревья и кусты здесь были голыми, их ветви и землю вокруг покрывал подтаявший снег, будто отопление давно вышло из строя, а бассейн больше напоминал заброшенный, затопленный дождями котлован с оплывшими берегами, на которых виднелись следы автомобильных покрышек. Смоляная вода негромко плеснула, и над ее поверхностью из глубины поднялась бледная, распухшая рука, лишенная ногтей. Растопыренные пальцы скрючились, будто хватаясь за невидимую опору…

Волин пришел в себя, лишь снова очутившись в каком-то — будь он проклят! — унылом коридоре с облупившимися стенами и рассохшимся полом, откликающимся скрипом на каждый шаг.

Эти-то страшилки откуда взялись? Чьи они, такие? Почему просочились сюда?…

Запугивают, потому что не в силах задержать?

Лобанов! Вот в чем проблема. Не нужно ему домой. У него здесь образовались важные дела. И при таком раскладе Волину не вырваться ни за что и никогда. Они с Лобановым проросли друг в друга корнями слов, дел, мыслей и чувств, образовав странный симбиоз двух мало совместимых между собой организмов.

Так что же делать? Если возникает помеха, пусть даже такая… Помехи ведь следует устранять.

«Но я же сам обратной дороги через тайгу не найду, — озабоченно подумал Алексей и содрогнулся. — Что за мысли?!» — Слушай, Лобанов, это из-за тебя мы застряли, — сказал он.

— Ты о чем?

— Не прикидывайся. Ты, сволочь, не хочешь никуда уходить. Так?

— Не совсем. — Сергей не обратил внимания на грубость. — Хотя, отчасти ты прав.

Во-первых, я никуда не пойду без… нее. Во-вторых…

Алексей вспыхнул: — Замечательно! Ты ее знаешь два часа!

— Не кипятись. Я тебе объясню.

— Нечего мне объяснять. Я и так все понимаю. Тебе здесь нравится. Хочешь, скажу — почему? Потому что дома ни хрена ты никому не нужен. Ни на работе, ни жене с сыном, ни бабам твоим. Ты там — никто, дырка от бублика, неудачник! От тебя пользы никакой нет. Ты кем себя вообразил? Зуев буев! Оставался бы, черт с тобой! Но из-за тебя и я вырваться не могу. Получается — лебедь, рак и щука. — И видя, как исказилось лицо Лобанова, Алексей выкрикнул с яростью и наслаждением:

— Победитель ветряных мельниц!

— Насчет ветряных мельниц ты не прав, — сдержанно проговорил Сергей. — Нет никакого там и здесь. Есть я, ты… Мы. Они… Все и каждый. Ты это поймешь, да поздно бы не оказалось.

«За что я его ненавижу? — подумал Волин. — Мы же друзья». Порой Волин ловил себя на том, что глупо, вопреки здравому смыслу, завидует неустроенной, незадавшейся жизни Сергея, потому что в ней ему чудилось нечто, знак какой-то еще не реализованной возможности, которую Алексей утратил или не имел никогда.

Теперь его бесило не столько бессмысленное упрямство приятеля, сколько способность Лобанова стремиться в этом зазеркалье к чему-то, помимо бегства.

Выходило, что его нынешняя злость — лишь следствие той иррациональной зависти.

— Значит так, — сказал Алексей деревянным голосом. — Значит, будешь дурью маяться. Хорошо. Я не посмотрю… — Он перехватил ружье за стволы, как дубину, и отступил, будто примериваясь.

— Лешка, ты что? — тихо произнес Лобанов. — Ты очумел? — Он протянул руку. — Дай-ка сюда.

Волин вздрогнул и послушно выпустил двустволку.

26

— Мать честная! Это еще откуда? — Лобанов уставился вверх.

Волин резво обернулся. Неторопливо перебирая мохнатыми лапами по потолку, к ним вниз головой приближался паук величиной с добрую дворнягу — жирный, угольно-черный, раскоряченный. Зубчатые жвала негромко пощелкивали. По потемневшей побелке за пауком тянулся влажный, липкий по виду след.

Блеснули выпученные стеклянные глаза, и ужасное создание, похоже, изготовилось сигануть на головы приятелям.

— Вот дрянь, — сказал Лобанов скорее удивленно, чем испуганно. — Просто кабан какой-то. Жалко, патронов нет. Из чего он сделан, интересно?

Косматые лапы паука напряглись.

— Пойдем-как отсюда, — предложил Волин, пятясь и не отводя глаз от прилипшей к потолку твари.

— Ага, — Лобанов тронулся боком, словно краб. Друзья стали удаляться, двигаясь преимущественно задом наперед. Задумавшийся было паук ожил, одним махом перепорхнул вслед за ними и снова навис сверху.

Волин не выдержал и побежал, подталкивая перед собой Сергея. Ветхий, скрипучий пол под их сапогами загудел и завизжал на разные голоса. Оглянувшись, Алексей увидел, что паук не отстает, передвигаясь короткими перебежками.

Сквозь грохот и писк половиц прорвался вдруг новый звук, будто чьи-то огромные губы подули в горлышко гигантской бутылки. Из-за поворота навстречу беглецам выкатилось нечто зеленое, похожее на разъевшуюся до безобразных размеров амебу.

Блеснув слизистым боком, амеба прытко перекинулась на стену, прокатилась по потолку и порхнула прямо под ноги Лобанову. Тот чертыхнулся и встал как вкопанный. Волин с разбегу врезался в Сергееву спину, больно ударившись о торчащий из-под локтя приятеля приклад.