Тихий Холм

– Это ничего… Кстати, ты знаешь что-нибудь о таинственных вещах там, внизу?

Последний вопрос вырвался совершенно непроизвольно – мне просто нужно было Лизу о чём-нибудь спросить, а в памяти были ещё свежи впечатления от палаты, наполненной разрушающей энергетикой.

– О каких вещах? – Лиза была удивлена. – Внизу что-то есть?

В свой черед удивился и я.

– Ты не знаешь? Я думал, ты здесь работаешь…

А этого говорить не стоило. Лиза опять восприняла всё слишком близко к сердцу. За короткое время нашего общения я заметил, что девушке свойственно относиться к вещам слишком искренне. Вряд ли это было серьёзным недостатком… но в создавшихся тяжёлых условиях излишняя отзывчивость была вредна в первую очередь для самой Лизы.

– Но я не знаю, – она умоляюще посмотрела на меня. – Я правда не знаю, Гарри…

– Всё в порядке, – быстро сказал я. Но опоздал. Лиза успела взвалить всю вину на себя, и это осталось грузом на её душе.

– Может, ты имеешь в виду подземный склад? – с надеждой спросила она. – Если да, то нам туда ходить запрещено… Ты был там? Что ты видел?

Я не думал, что ей, и без того порядочно напуганной, так уж нужно знать обо всех моих наблюдениях. Нужно было срочно что-то придумать. Но благодаря своей болтливости я уже отрезал все пути к отступлению… Не резать же правду-матку, как есть.

– Ну, это…

Что? Я запнулся. Лиза взволнованно наблюдала за мной. В проёме двери за ней клубилась белая дымка. Что сказать?

… белая дымка…

Я вздрогнул, словно от удара. Туман? Здесь, в больнице? Как…

И моя голова взорвалась, разметав кровавые ошметки на ржавые стены больницы.

Но я не умер. Не умер, потому что взрыв был только в моём сознании. Триста тонн толуола, залитые в черепную коробку, погрузили меня в яркую белую вспышку с оранжевым отблеском – видение ядерной кончины мира, преследующее всех со времён Трумэна. И в эпицентре апокалипсиса оказался я.

Наверное, я закричал, я не мог не закричать, хотя боли почти не было, она тоже испепелилась во всепоглощающем пламени. Последнее, что я видел – Лиза, которая на меня с расширенными от ужаса глазами. Её лицо полыхало в красных сполохах. Я услышал голос откуда-то из глубин Вселенной:

– Гарри, с тобой всё в пор…

Канал оборвался, голос пропал. Пропал и я. Взрыв разметал меня на отдельные частицы, обречённые вечно блуждать по пустоте космоса со скоростью света. Меня не стало.

Потом я родился снова. Слепился из своих бывших осколков, снова образовав одно тело. Нельзя сказать, что я был этому очень рад. Тело было слеплено неправильно и коряво, поэтому ужасно ныло. Я стал комком усталости и ломящей боли. Не хотелось даже открывать глаза, чтобы не повредить саднящие веки…

– Проснулся?

Глаза пришлось открыть. Всё вокруг было залито светом, переливающимся белизной, как мираж. Я приглушённо застонал и закрыл глаза снова. Отвратительно…

Властные руки легли на моё плечо и легонько встряхнули. Я сцепил зубы, чтобы не закричать. В желудке что-то перевернулось, и к горлу подкатила волна желчи. Похоже, спокойно лежать мне на дадут…

Я с кряхтением присел и открыл глаза во второй раз. Это оказалось вовсе не так ужасно. Свет уже не резал глаза раскалённой бритвой. Я находился в больничной палате, на одной из ранее пустовавших металлических коек. Стойка капельницы, а рядом…

– Ты опоздал.

Женщина из церкви. Не к месту она смотрелась в своём чёрном одеянии посреди царства белизны.

– А, это вы, – просто сказал я, с усилием ворочая распухшим языком. Особо никаких чувств не было. Я ещё не оклемался от небытия.

– Да, – хмуро сказала женщина, поправляя шаль на голове. – Далия Гиллеспи.

«Ты опоздал».

Как известно, тормоз – тоже механизм, но медленный. Мой заторможенный разум наконец обработал первую фразу женщины и зашёлся в протестующем вое. Как – опоздал? Почему? Сонливость мигом спала – я сам не заметил, как вскочил на ноги. Громко хрустнули суставы.

– Вы… Вы знаете! Скажите всё! Что происходит?

– Это тьма, – сказала Далия Гиллеспи. Странное имечко, рассеянно подумал я. Не менее экзотическое, чем Алесса. – Город окутывается тьмой. Сила должна превзойти мелкое желание. Я знала, что рано или поздно этот день придёт.

Тщательно выстроенные выбросы загадочных фраз, может быть, были кристально ясны для неё самой, но меня они только раздражали. Загадок и так было слишком много, и я, чёрт возьми, хотел получить от странной женщины ответ хотя бы на одну. А вместо этого мне напускали ещё больше тумана.

– Я ничего не понимаю! – громко прервал я. – Можете объяснить нормальными словами? Что вы имеете в виду?

Её бескровные губы тронула усмешка, и в ней я прочитал: «Нет».

– Верь правде, что предстаёт перед твоими глазами, – продолжала она, будто я ничего и не сказал. – Другая церковь – вот куда тебе нужно идти сейчас.

Она положила ладонь на тумбочку, и я увидел большой зелёный лист бумаги, разложенный на поверхности. Это была карта города. Точно такие листки висели на уличных табло. Проследив за костлявыми пальцами женщины, я увидел, что участок карты на углу обведён красным карандашом. Я не мог видеть, что это за место – мешала жёлтая пирамидка «Флароса», которую нежно поглаживала женщина.

– Я не в силах прекратить то, что творится, – сказала Гиллеспи, вращая пальцами пирамидку. – Только ты… Вся надежда на тебя. Ты видел эти знаки по всему городу?

Тон был скорее утвердительный, чем вопросительный.

– Тот странный знак на школьном дворе? – переспросил я с опаской. – Что он означает?

Далия Гиллеспи оставила пирамидку в покое и убрала руку. Я машинально поморщился, увидев, что рядом с выделенным участком карты красуется знакомый символ.

– Это печать Самаэля, – сказала она.

Самаэль. Вроде я когда-то слышал это имя… Сейчас-то, после перелопачивания тонн специальной литературы, я знаю, что за это имя, но тогда я так и не вспомнил.

– Не дай завершить это…

Далия Гиллеспи стала торжественно удаляться. Я сделал шаг за ней:

– Стойте!

У меня была куча вопросов. Что мне делать? Куда идти? Почему Шерил здесь нет? И где Лиза?.. Но женщина явно не собиралась стать мне персональным оракулом. Обернувшись около двери, она указала на тумбочку и бесцветно сказала:

– Не забудь взять Фларос.

Поистине голос её был магнетическим. Иначе как объяснить то, что я обернулся к тумбочке и стоял добрые пятнадцать секунд, пялясь на пирамидку, безмятежно лежащую на карте? Опомнился, когда по коридору больницы стали отдаляться мерные шаги. Но выскочить в коридор и гнаться за Гиллеспи выглядело бы глупо. Я подошёл к тумбочке и посмотрел на жирный красный кружок. Может, она отметила ту самую другую церковь, куда посоветовала мне пойти? Но нет… Над отмеченным домом была видна надпись: «Антикварная лавка». Какого чёрта?

Впрочем… Куда ещё. Всё одно. Антикварная лавка так антикварная лавка.

Я взял в руки пирамидку. Наверное, она вывалилась у меня из кармана в коридоре или где-то ещё, а эта Гиллеспи подобрала и бережно принесла сюда. Как говорится, привет, дружище, я вернулся. Гиллеспи придавала «Фларосу» какое-то важное значение. Но я пока не видел решительно ничего, что могло скрываться в этом куске пластмассы. Но взять с собой не помешает…

Я вышел в коридор больницы. Дверь противоположной палаты была выбита и лежала на паркете далеко в центре палаты. Странно… Неужели это одна из дверей, которых я вышиб плечом, блуждая по госпиталю? Но ведь те двери еле держались на шарнирах… Подойдя поближе, я увидел на концах шарниров жёлтое дерево: дверь была вырвана, что говорится, с мясом. Чтобы сделать такое, мне нужно было стать по меньшей мере чемпионом штата по карате.

Я заглянул в палату. Увидел сдвинутую с места койку и сваленную на пол капельницу. За окном густо валил снег.

– Лиза? – позвал я, зная, что никто не отзовётся.

Её не было. Лиза ушла. Я пожалел, что не успел спросить Далию Гиллеспи о Лизе.