Книга духов

Понимая, что это неразумно, я все-таки тоже высоко подняла правую руку и помахала – сначала очень медленно, потом все быстрее, будто старалась дотянуться до солнца, посылая благодарность и прощальный привет Розали По Макензи, сестре поэта. А она склонилась в глубоком, как море, реверансе.

Норфолк. Самое что ни на есть гиблое место, обезлюдевшее из-за страха перед лихорадкой.

Ларк отправил нас на поиски некоей миссис Хармсфорд. Довольно приличный дом, добавил он, где лишних вопросов не задают. Но в указанном заведении дверь нам открыл человек по имени Плюм; вид у него был не слишком авантажный. Хуже того, он оказался говорлив и, к вящему моему беспокойству, чересчур любопытен… Каким это образом мы сюда добрались? На пакетботе – или же в порт впускают и более крупные суда? Карантин, выходит, снят? Или, заговорщическим тоном поинтересовался он, проезд для меня и «моей чернокожей» куплен за деньги?

От этого самого Плюма мы узнали, что миссис Хармсфорд с друзьями удалились за город и не вернутся в Норфолк до первых морозов, которые покончат с инфекцией. До нашего появления жертвой «черной заразы» пало, по-видимому, человек тридцать с лишним. (Мы проникли в город без малейших хлопот. Ларк доставил нас на берег в судовой шлюпке, которая была привязана к корме парохода.) Такой уровень смертности мог, на мой взгляд, считаться вполне терпимым. Жителей изгнала из города не столько сама вспышка эпидемии, сколько еще свежие воспоминания о 1821 годе, когда почти двести человек отошли в лучший мир после того, как из Гваделупы, из Пойнт-Питера, прибыло чудное судно с грузом сахара, рома и черной оспы в придачу.

Покинув Плюма и дом миссис Хармсфорд, мы вслед за немногими прохожими вышли к берегу Дальней протоки. Здесь пережидали опасность обездоленные. Раньше, среди нагромождения причалов и таверн, тут процветали проституция и азартные игры, но теперь среди зловещего безмолвия это было не царство порока, а призрачное о нем напоминание.

Дальняя протока обмелела и распространяла невыносимое зловоние. Селия судорожно прижала к лицу носовой платок – с целью маскировки, подумалось мне, однако встречные поступали точно так же: каждый вдох таил в себе угрозу. Наконец, несмотря на присутствие отталкивающих завсегдатаев (нам пришлось перешагнуть через вытянутую ногу матроса и отвести глаза от толстухи, которая сидела в углу, обнажив одну грудь), мы переступили порог харчевни «Lion d'Or» [64] – на Лесном проулке.

Внутри мы увидели длинную стойку; убитый глинистый пол предназначался, очевидно, для плясок или кулачных забав. Комнаты, сдававшиеся внаем, помещались наверху. Мы обратились к женщине, вставшей из-за стойки. Разговаривая с нами, она крутила рыжие волосы у себя на голове, пока они не запутались, превратившись в подобие вороньего гнезда. Руки у нее двигались вяло, напоминая обвисшие в безветрии паруса, а груди колыхались, как два незастывших пудинга. Выглядела она, как и Плюм, больной. Стараясь скрыть свои подозрения, она спросила, откуда мы. Я с английским не совладала, и отвечать пришлось Селии.

– Нет, мы не с островов, миссис, – схитрила она. – Мы из деревни, вот так-то.

Что за новая комедия? Я едва не улыбнулась, но слова нашей хозяйки меня остановили:

– Черномазых на ночлег я не пускаю.

Селия отступила мне за спину. Я уже усвоила привычку, оказавшись в затруднении, переходить на французский.

– Madame, – сказала я, хлопнув монету на залитую ромом стойку, – si, par hasard, vous avez une chambre… [65]

– Хорошо, хорошо, – забормотала она, ухватив монету грязными пальцами. – Вам только переночевать, так?

Она выкинула ключ размером с берцовую кость.

Наше облегчение было неимоверным: теперь у нас есть запертая дверь, за которой можно укрыться… Скоро разнесется весть о побеге Селии. Появятся объявления о розыске. А когда дело дойдет до этого, нам ни к чему какой-нибудь неудачник, застрявший в порту из-за карантина. Ведь соблазнившись обещанной наградой, он может припомнить фиалковые глаза рабыни, которую видел возле Лесного проулка.

Впрочем, кое-какие меры предосторожности мы приняли.

Пока мы молча плыли на посудине Джо (опередив Эдгара на много миль), в крохотной капитанской каюте я приметила очки. И без стеснения выпросила их у Джо, хотя прямо взглядывать на него самого избегала – уж больно неприятен и зловещ был вид его правого глаза, который постоянно выпрыгивал из своей орбиты, будто качавшаяся на волне лодка на ненадежной привязи. Шрам у виска удостоверял, что когда-то глаз был зрячим и находился на месте.

Я задумала спрятать глаза Селии; Джо превратил эти очки в солнцезащитные, обернув стекла полосками марли, выкрашенной в цвет индиго. Сам Джо этот замысел одобрил, считая разумным не выставлять напоказ глаза Селии – «они как у белой леди». Он, несмотря на мои возражения, не уставал превозносить мое бесстрашие перед лицом опасности и мое пособничество в нарушении закона. Эти законы – бесспорно, драконовские – у меня не было ни малейшего желания соблюдать. Была ли я напугана? Да. Удивлена? Нисколько. Только такие законы и возможны в обществе, где наиболее ценной собственностью у людей считаются другие люди.

Ранним утром я вышла на улицы Норфолка, не боясь заразиться. Селия осталась в нашей комнате за запертой дверью, в ожидании условного стука (два размеренных, три частых), означавшего мое возвращение с провизией и пресной водой. На это мы, во всяком случае, надеялись.

Окажись в городе Селия, она, конечно, справилась бы в сто раз лучше меня. Принесла бы не полгаллона воды, а побольше; я купила ее за полцента у развозчика чая, катившего по улицам свою тележку. И наверняка разжилась бы едой поаппетитней, чем свиные щеки, листовая капуста, хлеб без масла и холодный пунш – все это обошлось мне в девять пенсов с мелочью. (Я не понимала у торговца вразнос ни слова. Воображала, что заполучила бекон, а когда Селия открыла мне глаза на истинное происхождение мясной снеди, я, несмотря на волчий голод, не смогла заставить себя к ней прикоснуться.) Но, разумеется, нечего было и думать о том, чтобы рискнуть выпустить Селию на волю. Ее обнаружат; если ее не схватят первые же ищейки, то она подхватит заразу.