Огонь и сера

– Компенсационная дискриминация?

– Скорее уж запоздалая компенсация. Многие из нас поднялись, когда комиссар Рокер снял гирю притеснения с женщин-полицейских. Тут же выяснилось, что в полиции нет женщин в чине старшего офицера – дискриминация там была всегда, – и нас в панике начали продвигать. Я оказалась в нужном месте, в нужное время, с нужными результатами теста и рекомендациями.

– Значит, амбиции и талант здесь ни при чем?

– Я бы так не сказала, – улыбнулась Хейворд.

– Я тоже. – Винсент отпил вина. – Где ты выросла?

– В Мейконе, штат Джорджия. Мой отец был сварщиком, мама – домохозяйкой. Старший брат погиб во Вьетнаме, под огнем своих же войск. Мне тогда только восемь исполнилось.

– Прости.

Хейворд вздохнула.

– Родители так и не оправились. Через год умер папа, а еще через год – мама. Оба от рака, хотя я думаю, в могилу их свело горе. Они ведь гордились братом, он был их отрадой.

– Да, представляю.

– Так что меня воспитывала бабушка, в Айслипе. Она просто чудо, но все равно я поняла, как одинока в этом мире, и, случись что, никто никому не надерет за меня задницу. Пришлось учиться стоять за себя самой.

– У тебя хорошо получается.

– Это все игра.

– Ты правда хочешь стать комиссаром? – помолчав, спросил д'Агоста.

Улыбнувшись и не ответив, Хейворд подняла бокал.

– Молодец, что вернулся, Винни.

– Так выпьем за это. Не представляешь, как мне не хватало Нью-Йорка.

– Нигде в мире полицейским не работается так здорово.

– Если б я знал и ценил это тогда, когда служил лейтенантом, во время убийств в музее... Я-то думал, хорошо бы сменить город на пригород, дышать свежим воздухом, слушать птиц, наблюдать, как листья меняют цвет. Я хотел каждое воскресенье ходить на рыбалку. Но знаешь, рыбалка – это такая скучища. Птицы не дают выспаться, а вместо роскошного ресторана приходится довольствоваться дешевой забегаловкой в Радиум-Хот-Спрингс.

– И там по цене здешних пончиков ты можешь накормить семью из четырех человек?

– Ну да. Только кому захочется жареное куриное филе за девять баксов, когда за сорок один можно заказать филе утки, присыпанное красным перцем?!

– Вот за это я и люблю Нью-Йорк, – рассмеялась Хейворд. – Здесь все ненормально, все вверх тормашками. Здесь мы ужинаем в одном зале с Мадонной и Майклом Дугласом.

– В Нью-Йорке можно свихнуться, зато никогда не бывает скучно.

Хейворд отпила вина, и тут же подбежал официант – заново наполнить ее бокал.

– А город Радиум-Хот-Спрингс существует на самом деле? Уж больно диковинное название.

– Можешь поверить, я там бывал.

– Какой он из себя?

– Между прочим, место неплохое. Маленький городок, домашние нравы. Канадцы вообще дружелюбны. Но дома все равно лучше. Я жил как в изгнании, понимаешь? И там было чертовски тихо. Птицы своим щебетанием меня чуть с ума не свели: я никак не мог сосредоточиться. Господи, представь твердую как скала нью-йоркскую пробку в пятницу вечером: тянется от реки до реки, и ревет, ревет... Вот она, музыка жизни!

Хейворд рассмеялась. Тем временем суетливые официанты в белых перчатках подали горячее.

– К этому определенно можно привыкнуть. – Откинувшись на спинку стула, д'Агоста отправил в рот большой кусок утиного филе и жадно запил его вином.

Хейворд посмаковала кусочек приготовленного на пару морского конька. «В жизни не ела ничего вкуснее!»

– Ты умница, Винни, – улыбнулась она. – Настоящий умница.

Глава 44

В Йонкерсском морге д'Агоста был впервые. В воздухе витало нечто болезненно и неуловимо знакомое. По крайне мере от резкого запах спирта, формальдегида и бог знает какой еще химии в голове чуть прояснилось.

Накануне д'Агоста с Лаурой Хейворд до половины двенадцатого просидели в ресторане. По совету сомелье он взял шато д'Икем 1990-го. Роскошество съело недельное жалованье, но д'Агоста не пожалел. Такого вкусного вина он ни разу не пробовал.

Вообще вечер прошел замечательно. А наутро – трагедия. Пришлось ехать в Йонкерс.

От смеси запахов гниения и формалина, от выскобленных столов и дверок холодильных камер, от жутковатого вида санитара – от всего этого д'Агоста сумел отвлечься и сосредоточил внимание на старом мраморном столе в центре зала, где в круге света лежал труп. Звезда шоу. Труп успели вскрыть; точнее, разобрать на части. Аккуратно разрезанные органы и еще что-то темное, бесформенное разместили в пластиковых контейнерах.

На сосуды с органами д'Агоста не смотрел, хоть дурноты и не чувствовал. От Бекманна пахло больше землей, чем гнилым мясом, которого осталось-то всего ничего.

Седоватый доктор в сползших на нос круглых очках просматривал записи.

– Ну-ну, – раздраженно бормотал он. – Ну-ну.

Пендергаст стервятником кружил вокруг стола.

– В заключении причиной смерти назван рак легких.

– Знаю, – ответил доктор. – Я наблюдал Бекманна, еще когда он был жив. А сегодня – по вашей, кстати, просьбе – приходится наблюдать его мертвым. – От обиды голос доктора надломился.

– Спасибо, что пришли.

Доктор сдержанно кивнул.

– Я произвел полное вскрытие. Вот результаты из лаборатории. Что конкретно вы хотели узнать?

– Прежде всего действительно ли это тело Ренье Бекманна?

– Несомненно. Данные зубной карты подтверждают факт.

– Отлично. Тогда продолжим.

– Я суммирую первичные записи и диагноз. – Доктор перевернул несколько листов на планшете. – Четвертого марта тысяча девятьсот девяносто пятого года Ренье Бекманна с симптомами рака доставили в больницу «Скорой помощи». Тесты выявили позднюю стадию мелкоклеточной карциномы легких с метастазами по всему организму. Случай безнадежный. Общий отказ органов был неизбежен. Пациент скончался через две недели в стенах больницы.

– Вы уверены, что он умер именно в больнице?

– Да. Я наблюдал Бекманна до самой его смерти.

– И вы так четко помните события десятилетней давности?

Доктор посмотрел на Пендергаста поверх очков.

– Четче некуда.

– Продолжайте.

– Я провел анализ в два этапа. Во-первых, проверил собственное первичное заключение о причине смерти. Без вскрытия – это стандартная процедура. За обычное вскрытие государство не заплатило бы. Ведь родные Бекманна не искали, и следов насилия я не обнаружил.

Пендергаст кивнул.

– Во-вторых, по вашему запросу я постарался выявить необычные патологии: следы ран, ядов и тому подобное.

– И результаты...

– Подтвердили, что Бекманн умер от общего отказа легких, вызванного раком.

Пендергаст пристально посмотрел на доктора.

Доктор этот взгляд выдержал и спокойным голосом продолжил:

– Основная опухоль размером с грейпфрут находилась в левом легком. Метастазы были в почках, печени и в мозгу. Удивительно, что Бекманн не обращался за помощью. Должно быть, чудовищная боль не позволяла ему двигаться.

– Продолжайте, – тихо попросил Пендергаст.

– Помимо рака, у пациента обнаружились: развитый цирроз печени, порок сердца и букет хронических симптомов, указывающих на алкоголизм и недостаточное питание.

– И?..

– И все. Присутствия ядов или наркотиков не обнаружено. Никаких видимых ран. По крайней мере тех, которые можно выявить у забальзамированного покойника, десять лет пролежавшего под землей.

– А следов горения?

– Горения? Что вы имеете в виду?

– Никаких признаков того, что пациент перед смертью испытал воздействие высокой температуры?

– Абсолютно никаких. Горение вызвало бы массу очевидных изменений клеток. Я просмотрел тридцать, если не сорок, образцов тканей данного трупа. Ни один ничего подобного не показал. Мистер Пендергаст, ваши вопросы ставят меня в тупик.

Не повышая голоса, агент ФБР заговорил вновь:

– Мелкоклеточный рак легких почти в ста процентах случаев вызывается курением. Я прав, доктор?

– Правы.

– Значит, Бекманн совершенно однозначно умер от рака? – с легким скепсисом в голосе спросил Пендергаст.