Ужасы. Замкнутый круг

Они задали ей свои обычные вопросы. Одобряет ли она телесные наказания? Она, словно школьница, наклонила голову, в раздумьях сморщив лоб.

— Я не против них. Нет, в самом деле не против. Но я верю в то, что обучать можно с помощью доброты. У меня как-то была лошадь… — И она любезно изложила свою теорию дрессировки животных советнику Байерскоу, который был отнюдь не таким дряхлым, как казалось на первый взгляд, да еще и почти коммунистом в придачу… Я откинулся на спинку стула, ожидая, что все они по очереди отвергнут ее. Жаль; она была самой яркой женщиной, которую мы видели в тот день.

Но все оказалось не так просто. Я не учел влияния предрассудков. Здесь были четверо представителей левого крыла, которые не стали бы голосовать за нее, даже если бы она говорила, как Эрнест Бевин, [39]и пела, как Карузо. Здесь была директриса, сидевшая с перекошенным от ярости лицом. Но были также и пять тори — в основном лавочники, хотя они называли себя Независимыми, — которые едва ли не отдавали мисс Молино честь и просили ее передать привет отцу. И обе партии проголосовали бы назло одна другой, даже если бы претенденткой на должность была сама королева.

И был еще я. Я сидел молча, пока мисс Молино одаривала всех сидящих последней любезной улыбкой. Затем начались враждебные действия. Я сидел молча, пока снова разгорались старые битвы и открывались старые раны, вроде рождественских подарков на обеде в Женском клубе. И в конце концов, сцепившись в смертельной схватке, они обратились ко мне.

— Какой класс, — хмуро спросил я, — ей дадут?

— Старший класс, самый трудный, — заявила директриса, и взгляд ее стал ледяным и отстраненным — она почуяла предателя в своем лагере. — Наша самая серьезная проблема — им нужен опытный учитель, который будет держать их в руках, а не какая-нибудь выпускница колледжа вроде… — Она вовремя остановилась. — Я не могу нарушить ход учебного процесса посередине года, перемещая сотрудников с места на место.

Почему я проголосовал за Доринду Молино? Во-первых, она мне понравилась. Потом, у меня возникло некое жестокое любопытство насчет того, как она поладит с 4-м «С». Но прежде всего я решил, что Бартон-роуд нуждается в хорошей встряске. Мне очень хотелось пустить кошку в эту мышиную стаю…

И она получила работу, после чего любезно поблагодарила нас. А я заслужил неугасимую ненависть директрисы.

Школьные управляющие имеют мало влияния на повседневные дела школы; однако появление Доринды было таким впечатляющим, что рассказы о нем дошли до меня через третьи руки.

Кошмар класса (в каждом классе есть такой) сразу же перешел в наступление. На второе утро, во время перебранки из-за сломанной линейки, он назвал ее тупой шлюхой… Перед Дориндой встала проблема телесных наказаний, но Молино не достигли бы своего положения, если бы не знали, как справляться с английскими крестьянами. А сила, с которой Молли швыряла мяч во время игры в лакросс, до сих пор слыла легендарной в коридорах Родин. [40]

Кошмар класса, которого звали Генри Уинтерботтом, получил такой мощный удар в ухо, что отлетел на пять ярдов в сторону и сбил шкафчик, весьма ненадежно прикрепленный к стене. Затем рухнул на пол, а шкаф повалился сверху. Шум был слышен даже в доме сторожа.

Директриса ворвалась в класс и извлекла Генри из-под обломков. Учительская карьера мисс Молино оказалась под угрозой преждевременной смерти. Но в семье Уинтерботтома побои были разменной монетой привязанности — единственной монетой в доме эмоциональных банкротов. А кроме того, катастрофа оказалась такой впечатляющей, что в мозгу у Генри, очевидно, что-то щелкнуло. Он и мисс Молино войдут в легенду… Поэтому он галантно пробормотал:

— Я просто хотел открыть дверь, и шкаф упал на меня, мисс.

Директриса, почувствовав, что ее лишают превосходной возможности разделаться с неугодной учительницей, обвела взглядом класс в поисках опровержения. Но класс слишком долго находился под пятой Генри, и могущество мисс Молино оказалось ценным приобретением. Никто не открыл рта. А Генри Уинтерботтом с того дня стал верен мисс Молино, словно одна из ее собак.

Так все и началось. Мисс Молино привыкла быть твердой с собаками и лошадьми, и 4-й «С» класс стал ее гончими.

С точки зрения 4-го «С», она была великим сокровищем — настоящей чудачкой. Прилежные маленькие мышки придирались бы к ним насчет плохого почерка, невыполненных домашних заданий (кошмар любого ребенка), а мисс Молино детально рассказывала им о том, как чистить лошадь, широкими взмахами руки водя скребницей по шее воображаемого коня.

Бывали и моменты напряженной тишины, например, после того, как Генри задавал вопросы вроде: «Вы когда-нибудь пили шампанское, мисс?» За которым следовала не только новость о том, что «Боллинже» сорок восьмого года — лучшее шампанское, но и о том, как мисс Молино самолично выпила три литра его с одним парнем в ялике на реке в Кембридже в невероятно аристократичный час — в четыре утра.

Директриса попыталась применить несколько коварных уловок. Ученикам было приказано ходить парами на спортивную площадку в миле от школы. Говорили, что после нескольких таких походов у заместительницы директрисы сильно прибавилось седины.

Но у мисс Молино было хорошее зрение и прекрасное сложение. Она не только занялась хоккейной командой девочек, но и присоединилась к мальчикам в футболе в своем ярко-голубом спортивном костюме и уложила капитана школьной команды при помощи мощного фола.

Вскоре вся школа буквально ела у нее с рук, а для 4-го «С» она стала просто богиней. Некоторые родители жаловались на то, что у них требуют пони на Рождество…

Примерно в это время я вернулся на сцену. Доринда поймала меня на Осенней ярмарке, где я отвечал за школьный автобус.

— Их кругозор нуждается в расширении, — говорила она. — Нет смысла учить их истории, ничего не показываяим.

Так и получилось, что в один прекрасный день я появился в школе с наименее хрупкими экспонатами из своего магазина. И, как говорится, она сосчитала их, когда они уходили, и насчитала столько же, когда они возвращались, [41]— все в отпечатках пальцев. Генри Уинтерботтом вытащил серебряную солонку из кармана брюк Джека Харгривза, прежде чем я успел заметить пропажу. Генри в качестве наказания наградил Джека прекрасно рассчитанным ударом по почкам со словами: «У него нельзя тырить, он же парень мисс, ты что, не знаешь?»

Мисс, которая тоже услышала разговор детей, мило покраснела, и внезапно я почувствовал, что получил свой шанс.

— По-моему, нужно устроить им экскурсию по какому-нибудь грандиозному особняку, — сказал я, будучи прекрасным гражданином.

— Это будет замечательно, — ответила она с улыбкой, которой улыбаются испанскому поверенному в делах.

— Но сначала нам лучше разведать местность, — добавил я. — Чтобы вы могли составить план. Вы знаете Тэттершем-Холл?

— Нет, я не знаю Тэттершем. — Голос ее внезапно стал резким. — Кто там сейчас живет?

Я почувствовал, что перехожу в лагерь ее противников.

— Туча бабочек.

— А, эти идиоты со своими шелкопрядами, — невежливо отозвалась она. — Они купили его за бесценок у Берти Тэттершема, когда он заболел белой горячкой, глупый старик.

Мимо прошла директриса, одарив нас таким взглядом, что стало ясно — она с радостью увидела бы нас обоих на кресте.

— Вы свободны в субботу днем? — спросила Доринда. Она всегда переходила в наступление первой.

Я подъехал к Барлборо-Холлу ровно в два. Доринда расхаживала по регулярному саду с двумя пекинесами сомнительной репутации с кличками Марко и Поло; она не то учила собак полоть сорняки, не то учила цветы, как расти. Но кого-то она явно распекала.

Марко в качестве приветствия помочился на мои лучшие саржевые брюки.

— Вижу, вы мало общаетесь с животными, — жестко заметила Доринда. — Это знак привязанности — он пометил вас как свою собственность.