Жизнь мальчишки (др. перевод)

— Нет, — тихо отозвался Дэви Рэй.

— Дай тогда хоть ты сигарету. Гордо. Вытащив из пачки брата «Честерфильд», Гоча достал книжечку спичек с рекламой магазина «Скобяные товары и корм для скота. Зефир».

Потом, зажав сигарету во рту, он протянул спички Немо:

— Зажги-ка спичку, сынок.

Немо взял спички. Руки у него тряслись. Только с третьей попытки ему удалось зажечь одну из спичек.

— Дай и мне прикурить, — скомандовал вслед за братом Гордо.

Немо, наверняка повидавший в городках, куда забрасывала судьба его семью, немало гордо и горечей, молча исполнил то, что ему велели. Глубоко затянувшись, Гордо выпустил дым через широко раздутые ноздри.

— Тебя звать придурок, верно? — спросил он Немо.

— Меня… жовут… Немо.

— Жовут? — Глаза Гордо засветились. — Тебя жовут? Что случилось с твоим ртом, придурок?

В тот момент я поднимал Ракету с земли и снова устанавливал его на подножку. Я стоял перед нелегкой дилеммой: от правильно принятого решения зависело многое. Я мог прыгнуть в седло и укатить домой, бросив своих друзей и Немо Кюрлиса на произвол судьбы, или же остаться и разделить их участь. Я не был героем и никогда не обманывался на этот счет. В драке я мало что значил, на то, чтобы отстоять свою независимость силой, рассчитывать было нечего. Но я твердо знал одно — если я сейчас, сию минуту отсюда уеду, то буду опозорен на веки вечные. И я остался, хотя мой разум, каждая частичка здравого смысла во мне кричала и взывала, умоляя немедленно смотаться.

Но есть и другой род здравого смысла, тот, к которому нужно прислушиваться всегда и во всем, хотя голос его обычно звучит гораздо тише голоса животного страха.

И я двинулся навстречу синякам и разбитому носу, слыша, как бьется, словно мышь, мое сердце.

— Слышь, придурок, а ведь ты похож на пидора, — сообщил Гоча Немо Кюрлису. — Тебе кто-нибудь об этом говорил?

— Эй, послушайте, парни. — Дэви Рэй выдавил из себя жалкую улыбку. — Он нормальный, Немо, я хочу сказать. Почему бы вам не…

Последующее не заняло и двух секунд — Гоча шагнул к Дэви, ловким приемом зацепил ногу моего друга ногой под коленку и сшиб его на землю, сильно толкнув в грудь. Дэви плюхнулся на спину, подняв вокруг себя облако пыли. Встав над повергнутым неприятелем, Гоча упер руки в бока, дымя своим «Честерфилдом».

— А ты заткнись. Понял?

— Мне нушно домой, — тихо проговорил Немо и повернулся, попытавшись уйти, но Гордо успел схватить его за ворот рубашки.

— Стоять, пацан, — тихо прошипел он. — Никуда ты не пойдешь.

— Нет, мне нушно идти, потому што моя мама… От слов Немо Гордо залился визгливым смехом; с деревьев, окружавших поле, снялись испуганные птицы.

— Ты только послушай, что этот придурок лепечет, Гоча! У него же полный рот дерьма!

— Наверно, оттого, что он постоянно концы сосет, — отозвался Гоча. — Верно?

Жесткий взгляд Гочи впился Немо в лицо.

— Ты же любишь отсосать, верно?

Что заставляло Брэнлинов быть такими, какими они есть, не мог догадаться никто. Возможно, они родились с зерном черной злобы внутри, а может быть, злоба зародилась и нагноилась в них потом, подобно нарыву вокруг незаживающей раны. Как бы там ни было, Брэнлины не признавали никаких законов, кроме собственных; стало ясно, что ситуация по быстрой спирали несется к самой невероятной и ужасной развязке.

Гордо встряхнул Немо:

— Ты слышишь, что я говорю? Ты ведь сосешь концы, да?

— Нет, — отозвался Немо. Его голос звучал едва слышно.

— Брешет, брешет, — подал голос Гоча, чья тень тяжело упала на Дэви Рэя. — По роже видно, что он любит отсосать конец подлиннее и потолще, типа конского.

— Нет, не люблю. — Грудь Немо вздымалась от частого дыхания, наружу был готов вырваться первый всхлип.

— Ах, маменькин сыночек сейчас расплачется! — с кривой улыбкой проблеял Гордо.

— Мне… нужно… домой. — Немо уже отчетливо всхлипывал, а за толстыми стеклами его очков собирались слезы.

В этом мире нет никого более жестокого, чем юный дикарь с невысохшим молоком на губах и озлобленным сердцем. Бегавшие взгляды Брэнлинов ясно говорили о том, что братья никогда не рисковали задирать ребят своего возраста или старше — это было написано у них на лбу.

Я оглянулся по сторонам. Мимо бейсбольного поля проехала машина, но водитель даже не взглянул в нашу сторону. Мы были брошены на произвол судьбы. Равнодушное солнце палило наши головы.

— Поставь-ка детку на колени, Гордо, — приказал Гоча. Гордо послушно толкнул Немо на землю, заставив опуститься на колени. — А теперь дай ему его любимого, — продолжил со смешком Гоча. Гордо расстегнул ширинку своих джинсов.

— Эй, парни, — подал голос Джонни. — Прекратите! Не нужно!

Гордо, уже державший свой перец в кулаке, стоял над Немо Кюрлисом.

— Заткнись, негрила, если не хочешь, чтобы и на твою долю досталось.

Я не мог больше этого терпеть. Опустив глаза, я взглянул на бейсбольный мяч в своей руке. Немо уже открыто плакал. Гордо дожидался, когда появится первая водичка. Я не мог больше этого выносить.

Я вспомнил, как они пнули Ракету и столкнули его на землю. Я видел слезы на лице Немо. И я бросил в Гордо бейсбольный мяч. С расстояния в десять футов.

Нельзя сказать, чтобы я вложил в бросок все силы, но мяч врезался в правое плечо Гордо с отчетливым «шлсп». Взвыв как дикий кот, Гордо пошатнулся, и именно в этот момент его мочевой пузырь расслабился и опорожнился. Моча залила джинсы Гордо сверху донизу, до самых ботинок, но ему было не до того — держась за плечо, он орал благим матом и стонал одновременно. Мгновенно повернувшись ко мне, Гоча Брэнлин взглянул на меня с неподдельным интересом. Дымок от крепко зажатой в его чубах сигареты вился из его губ и ноздрей. Его физиономия побагровела, и, сорвавшись с места, он бросился в атаку. Прежде чем я успел отпрянуть, он налетел на меня со всей силы. Еще через мгновение я уже лежал на земле, прижатый сверху Гочей, который задом давил мне на грудь, не давая вздохнуть.

— Я… я… не могу… дышать… — прохрипел я.

— Вот и хорошо, — прошипел он и с маху ударил меня кулаком в нос.

Только от первых двух ударов боль была сильной. По-настоящему сильной и отвратительной. С третьего удара я перестал ощущать боль. В голове раз за разом взрывались разряды шутих, но я не прекращал борьбы, извивался, бился и пытался вырваться, замечая собственную алую кровь на костяшках кулаков Гочи.

— О черт, он сломал мне руку! — стонал Гордо, стоя на коленях прямо в пыли.

Внезапно в высветленные перекисью волосы Гочи впилась чья-то рука. Голова моего мучителя дернулась назад, сигарета выпала из его рта, и я увидел стоявшего над нами Джонни. Потом раздался голос Дэви Рэя: «Держи его крепче!» — и в нос Гочи врезался кулак.

Из мясистого носа Гочи потекла кровь. Когда из ноздрей Гочи зазмеились две ровные струйки, он взревел как дикий зверь и скатился с меня. Первым делом он набросился на Дэви Рэя и принялся молотить его кулаками с монотонностью машины. Пытаясь вмешаться, Джонни хватал Гочу за руки, но тот, когда ему наконец надоело, извернувшись, размахнулся и что было силы врезал Джонни сбоку в голову. Гордо, с перекошенной от ярости физиономией, вскочил на ноги и моментально занялся обалдевшим от такого «прямого попадания» Джонни, первым делом свалив того на землю. Джонни рухнул как подкошенный; я видел, как первый же удар Гордо угодил ему прямо в глаз. С криком «Сволочи!» Дэви Рэй бросился в контратаку, но Гоча, старше и сильней, схватил буяна за шиворот, словно мешок с бельем, помотал им в воздухе и отбросил на несколько шагов в сторону. Я сидел на земле с полным ртом кропи. Немо вскочил на ноги и что было силы рванул наутек, спасая свою жизнь, но через несколько шагов ему не повезло — запутавшись в собственных ногах, он споткнулся и полетел носом прямо в траву.

О том, что происходило потом, я не люблю вспоминать. Сначала Гоча и Гордо вдвоем обрабатывали Дэви Рэя, держа его за руки и прижимая к земле, потом они взялись за Джонни и довольно долго со зловещей размеренностью трудились над ним. Бросив Джонни на земле, захлебывавшегося бурлящей в ноздрях кровью, Брэнлины снова двинулись в мою сторону.