Оболочка

Хендерсон прошел в прихожую, осторожно касаясь перил, как будто они были сделаны из фарфора.

— Элизабет, — позвал он еще раз и сам испугался, как хрипло звучит его голос. Лицо горело, а внутри все как будто завязалось в тугой и болезненный узел.

Пару секунд он постоял на лестнице. В доме царила мертвая тишина. Хендерсон почувствовал дуновение сквозняка на шее, и странная судорога прошла по затылку, так что волосы встали дыбом. Он подошел к спальне Элизабет, толкнул дверь и застыл на пороге.

В мельтешении сумасшедших мыслей и тошнотворного осознания он вдруг понял, что уже подсознательно знал, ЧТО именно он тут найдет. Он приблизился к кровати, стараясь устоять на дрожащих ногах.

Он взял ее на руки, стараясь не прижимать слишком сильно, чтобы не разошлись швы. Потом сел на кровать и с бесконечной щемящей грустью подумал, что эту женщину он мог бы по-настоящему полюбить, если уже не любил. Только теперь он позволил себе признаться, что подсознательно он всегда хотел, чтобы она ушла от Блура. К нему. И вот теперь он смотрел на нее — на морщинки вокруг глаз, на перекошенный рот, — он представлял Блура за работой. Он слегка разжал объятия.

Уже потом, у ворот в сад, он найдет большой узел с упакованными останками. Ткань будет влажной и липкой, но он все-таки развернет ее, чтобы посмотреть на то, что внутри. Он возьмет это на руки и станет укачивать, не обращая внимания на резкий запах и сочащуюся жидкость.

Но это будет потом, а пока тусклое солнце медленно плыло по небу за рваными облаками. В доме стояла тишина, и только кровать тихонько поскрипывала наверху — кровать, на которой сидел Хендерсон, раскачиваясь взад-вперед.

— Кертин мне говорил, что именно с этого он и начал, — сказал Блур.

Хендерсон весь напрягся, но не отпустил ее. Он повернул голову и увидел Блура. Он стоял в дверях и прижимал к груди скользкую тушу. Слезы текли у него из глаз, а сами глаза были отравленными и пустыми.

— Делал чучела тех, кого он любил — его собачек и кошек, — потому что не мог смириться с тем, что они от него уходили. Наверное, с животными это все-таки по-другому, — добавил он безразлично. — Чья она теперь, как ты думаешь? У кого из нас она настоящая?

Хендерсон провел пальцем по коже, туго натянутой на том, что когда-то было плечом живой женщины.

Это и было его ответом.