Шептуны

Когда пепелище опустело, я уполз обратно в чащу леса, кляня свою судьбу. Ибо я понял, что в подвале этого дома таился проход в иной мир, тот, в который призывали меня голоса шептунов, куда манил волчий вой, — в мир, куда я теперь не смогу попасть, осужденный остаться здесь. Я стал таким же исчадием потустороннего мира оборотней, мира зла и насилия, каким стал когда-то отец бедняжки Сюзи Каллистер.

Сюзи теперь тоже стала частью потустороннего мира, мрачного и грозного, — если только она не понадобилась его обитателям для каких-то иных, неведомых мне целей. Но даже если она стала одной из них, я никогда больше ее не увижу, ибо я обречен провести остаток своих дней здесь, в одиночестве. Я не смогу попасть к ним, таким же, как я, но и свою любимую Анну я больше не увижу.

Осознав это, я понял и еще кое-что. Наверное, и раньше я смутно догадывался, но теперь эта догадка обрела предельную ясность! Я понял, что же случилось с Джимом Каллистером в подвале. Работая там, трудясь у своего верстака, он пал жертвой шептунов, и они превратили его в такое же чудовище, каким сейчас сделался я. А жена Джима видела, что происходит, и решила воспрепятствовать этому.

Вряд ли он и впрямь умер от сердечного приступа. Скорее от отравы: жена отравила его, пытаясь спасти его душу, защитить себя и дочь. И если моя догадка верна, миссис Каллистер помог доктор Дигби, поскольку эта простая женщина едва ли разбиралась в ядах и уж тем более вряд ли могла их раздобыть.

Как жаль, что моя жена не отравила меня!

Итак, вот мое письмо, мое признание, моя исповедь — называйте как хотите. Я писал ее торопливо, боясь не успеть, огрызком карандаша на клочках бумаги, выуженных из мусора в деревне, — я ведь роюсь по ночам в мусоре, когда рыскаю в поисках пропитания. Нынче ночью я оставлю эту рукопись на ступенях местной церкви, прижму камнем, чтобы ветер не унес. Место верное, там листки Наверняка кто-нибудь найдет, хотя бы пастор. И тогда я покину этот край.

Но куда мне деваться? Понятия не имею. Мир таинственных голосов и волчьего воя закрыт для меня навсегда. В мире людей мне места нет. Мое лицо и тело меняются с каждым днем, зубы медленно превращаются в клыки, глаза сужаются и желтеют, шея укорачивается, руки и ноги превращаются в когтистые лапы. С каждым днем я все гуще покрываюсь косматой шерстью, под которой — белая, даже голубовато-серая кожа.

Молитесь за меня, прошу вас. Я не хотел, чтобы со мной случилось такое.