Жертвы

Миллер потер переносицу большим и указательным пальцами и попытался отвлечься от какофонии звуков в буфете. Закрыл глаза, как будто так гвалт был меньше слышен или вовсе не воспринимался. Нечего и говорить, что это не помогло, и он досадливо поморщился.

Миллер никогда не чувствовал себя уютно в толпе. Как он полагал, это было следствием того, что он был единственным ребенком в семье. Он рос в привычной среде, и спустя годы общество других людей его в лучшем случае тяготило, а чаще — раздражало.

Занятие, которому он посвятил себя после окончания школы, лишь укрепило в нем склонность к одиночеству. Пять лет он учился в фотографическом колледже, потом жил при поддержке отца на вольных хлебах. В двадцать три года ему удалось продать местной газете свои первые фотоработы. В то время на ферме, неподалеку от которой он жил, возникла вспышка ящура, и его снимки пораженных болезнью животных были опубликованы газетой «Мейл». Когда в автомобильной катастрофе погиб местный сановник, Миллер оказался поблизости и успел сделать несколько снимков, как пожарная команда извлекает из-под обломков останки сановника и его жены.

Малотиражные иллюстрированные газетки охотились за его фотографиями.

Платили хорошо, но редко, поэтому, как только ему предложили полную ставку в газете «Экспресс», он сразу переехал в Лондон и уединился в своей квартире. Он легко сходился с людьми, вернее, людей влекло к нему. Сам же Миллер, говоря о ком-то, редко использовал слово «друг». Люди оставались для него просто знакомыми; ничего большего он от них и не требовал и старался избегать ситуаций, когда можно было слишком сблизиться с человеком. Он делал свое дело — все остальное не имело значения.

Задания стали поступать по знакомой до боли схеме. Ему непременно следовало прибыть первым к месту происшествия с камерой на изготовку. Когда в Лондоне в конце семидесятых количество разорвавшихся бомб, заложенных боевиками Ирландской Республиканской армии, достигло своего пика, ему казалось, что его лучшими друзьями стали смерть и боль. Эти-то друзья и кормили его. Где бы ни случалось несчастье, Миллер мчался туда, чтобы увековечить событие для последующих поколений и ради чека на круглую сумму.

Когда однажды с седьмого этажа отеля «Ритц» выбросилась женщина, Миллер ухитрился заснять ее в воздухе, до того как она упала на землю. За эту фотографию он получил премию. А вот снимок, сделанный им позже, когда женщина уже лежала на земле, такого успеха не имел, хотя, по мнению Миллера, был не менее удачным.

Работа в полиции стала естественным повышением его по службе. Казалось вполне логичным, что после съемок случайных смертей он переключился на фотографирование последствий спланированных убийств.

Десятилетний мальчик, изнасилованный гомосексуалистом, в кровоподтеках и с разорванным анусом. Убийца задушил его колючей проволокой.

Обезображенная молодая женщина: ее сначала положили лицом на раскаленную конфорку электроплиты, а потом затолкали в огромный чемодан, из которого виднелась ее голова.

Со временем Миллер научился без содрогания смотреть даже на мертвых грудных детей. Хладнокровно снимал он, например, до смерти избитую шестимесячную девочку, у которой через пролом в черепе вытек мозг. Ее убила собственная мать, страдающая психическим расстройством. Убийцу так заворожил фонтан, брызнувший из-под тонкой кожицы на голове дочери, что она запустила туда три пальца.

А потом пошли более серьезные поручения, напомнившие ему о временах работы в газете. Он был в числе первых очевидцев крушения в метро у станции «Мургейт» и видел, как останки человеческих тел лопатами сгребались в полиэтиленовые мешки. Тела были искорежены до неузнаваемости. Конечно, зрелище далеко не художественное. И все же, глядя на то кровавое месиво в тоннеле, Миллеру вдруг подумалось, что даже в смерти и увечьях есть свое эстетическое начало. Никто не заметил, как он перевернул какой-то раздавленный труп, дабы на его снимке были запечатлены все детали. В конце концов, он был прежде всего фотографом и никогда не забывал, что в фотографии важна композиция.

Даже если иногда это означает, что приходится потом обтирать слизь с обрызганной мозгами обуви.

Ему было двадцать шесть лет, когда это произошло, и примерно в то же время он сильно запил...

Миллер вздрогнул, когда кто-то положил руку на его плечо.

Он обернулся — рядом стоял Дикинсон.

— У тебя найдется минутка, Фрэнк? — спросил режиссер. — Хорошо бы обсудить следующий эпизод.

— Я — весь внимание, Фил, — с готовностью отозвался Миллер, отхлебывая из фляжки.

Специалист по эффектам поднялся и последовал за режиссером из буфета. На выходе ему улыбнулась какая-то девушка. Миллер в ответ тоже улыбнулся.

Девушка была симпатичная.

Хоть у нее не было одного глаза, а часть носа — отрезана.

Глава 4

Раздался громкий металлический щелчок, когда Дикинсон попробовал дробовик в действии. Он поднял его к плечу, навел на Кевина Брейди и плавно нажал на спусковой крючок.

Когда ударник щелкнул о пустой магазин, режиссер взглянул украдкой на актера, стоявшего с поднятыми над головой руками, пока Миллер старательно закреплял на его груди металлическую пластинку размером с кулак. Полоской пластыря, которую он до этого держал в зубах, Миллер прилепил пластинку к голому телу актера, едва заметно усмехнувшись, увидев, что липкая полоска захватила несколько волосинок на груди Брейди.

— Будет немного больно отлеплять, — сказал специалист по эффектам, проверяя свою работу.

Брейди безропотно кивнул и ощупал металлическую пластинку. С обратной стороны под нее был подложен поролон для гашения незначительного удара, сопровождающего детонацию.

— Надеюсь, эти чертовы штучки не очень опасны, — буркнул актер, глядя, как Миллер прилаживает к металлу крошечное взрывное устройство.

— Сейчас мы это проверим, — угрюмо сказал Миллер, и от его недовольного тона у Брейди поползли по спине мурашки. — Ну ладно, стой спокойно, — добавил специалист по эффектам и взял со столика пульт управления. Еще раз оглядев взрывное устройство, он нашел на пульте дистанционного управления нужную кнопку и нажал ее.

Последовал глухой взрыв, но дыма не было.

Получив легкий удар в грудь, Брейди невольно пошатнулся.

— Ну что, Фил, не испробовать ли нам все это вместе с мешочком крови? — спросил Миллер, поспешно делая глоток из свой фляжки.

Дикинсон кивнул, передавая дробовик другому актеру, во все глаза следившему за тем, как Миллер, взявшись за металлическую пластинку, рывком сорвал ее с груди Брейди. Несколько темных волосков осталось на пластыре, и Брейди чертыхнулся, потирая больное место.

Он присел на край столика, на котором Миллер, достав из кармана, разложил кусок резины. Брейди вытаращился на гладкую резинку, напоминавшую ему что-то ужасно знакомое.

Не прошло и двух секунд, как его осенило: это был презерватив!

— Часть своих запасов я забыл прихватить из дома, — поведал Миллер, осторожно наполняя презерватив густой красной жидкостью. — Хорошо, что поблизости оказалась аптека.

— Сколько же ты купил? — поинтересовался Брейди.

— Шесть пакетиков, — ответил ему с улыбкой Миллер. — Аптекарша, должно быть, решила, что я готовлюсь к бурной ночи.

Под одобрительные возгласы Миллер закончил свою работу. Теперь кончик и первая четверть презерватива были наполнены поддельной кровью. Специалист по эффектам вытер испачканные руки о джинсы, и Брейди поразило, как натурально выглядело пятно. Словно человек порезался и прикоснулся раной к ткани. Миллер завязал презерватив тугим узлом, отчего кровь переместилась в конец емкости, образовав подобие круглого мешочка. Казалось, будто кто-то наполнил его кровавой спермой.

Помощник режиссера Колин Робсон подошел к Дикинсону сообщить, что камеры установлены и все готово к съемке, и, выполнив свою обязанность, задержался на мгновение, увидев, что Миллер снова прикрепляет металлическую пластинку к груди Брейди. И на этот раз он прилепил ее медицинским пластырем, потом аккуратно приладил к пластинке мешочек с кровью, следя за тем, чтобы он находился непосредственно над новой шашечкой взрывчатки. Закончив приготовления, Миллер отступил на полшага и взял пульт дистанционного управления.