Ужас Данвича

Уилбур захватил с собой бесценный, но неважно сохранившийся экземпляр английской версии интересующей его книги, выполненный доктором Ди, который он получил от деда. Когда ему дали возможность ознакомиться с латинским экземпляром, он сразу же стал сравнивать два текста с целью найти определенный фрагмент, который должен был быть на 751 странице его собственной поврежденной книги. Это он вынужден был объяснить библиотекарю – тому же эрудиту Генри Эрмитэйджу (члену-корреспонденту Академии Мискатоника, доктору философии Принстона, доктору Литературы Джона Хопкинса), который как-то раз был у них на ферме и теперь забросал его вопросами. Уилбур признался, что ищет магическую формулу или заклинание, включающую устрашающее имя «Йог-Сохот», причем он озадачен наличием расхождений, повторов и неясностей, которые мешают ее точно определить. Пока он переписывал заклинание, которое смог наконец обнаружить, доктор Эрмитэйдж невольно заглянул ему через плечо на открытую книгу: левая страница содержала чудовищные угрозы разуму и спокойствию нашего мира: "Не следует думать, (гласил текст, который Эрмитэйдж быстро переводил в уме на английский) что человек является древнейшим или последним властителем Земли, или что известная нам форма жизни существует в одиночку. Старейшины были, Старейшины есть и Старейшины будут. Они ходят среди нас, первобытные и безмолвные, не имеющие измерений и невидимые. Йог-Сохот знает ворота.

Иог-Сохот и есть ворота. Йог-Сохот это и страж ворот и ключ к ним.

Прошлое, настоящее и будущее слились воедино в нем. Он знает, где Старейшины совершили прорыв в прошлом, и где Они сделают это вновь. Он знает, где Они ступали по Земле, и где Они все еще ступают, и почему никто не может увидеть Их там. Люди могут иногда догадаться об Их близости по Их запахам, но об Их внешности никто из людей не может знать, они могут догадываться о ней лишь, если увидят внешность тех, кого Они оставили среди людей а таких есть множество видов – от таких, что полностью повторяют образ человека, до таких, у которых облик не имеет ни формы, ни материальной субстанции – то есть, таких, как Они сами. Они расхаживают, оставаясь незамеченными в пустынных местностях, где поизносятся Слова и исполняются Обряды во время их Сезонов. Ветер невнятно произносит Их речи, земля высказывает Их мысли, Они сгибают леса и сокрушают города, но ни лес, ни город не видит руку, их разрушающую, Кадат в холодной пустыне знал их, а какой человек знает Кадат?

Ледовые пустыни Юга и затонувшие острова Океана хранят камни, на которых запечатлен их знак, но кто видел замерзшие города или затонувшие башни, давно увитые морскими водорослями или рачками? Великий Цтулху – Их двоюродный брат, но даже он может видеть Их только смутно. Йа! Шаб-Ниггурат!

Лишь по зловонию Их узнаешь ты их. Руки Их у тебя на горле, но ты Их не видишь, и обиталище Их как раз там, где порог, что ты охраняешь. Йог-Сохот – вот ключ к тем воротам, где встречаются сферы. Человек правит теперь там, где раньше правили Они; скоро Они будут править там, где теперь правит человек. После лета наступает зима, после зимы – вновь придет лето. Они ждут, могучие и терпеливые, когда придет их пора царствовать".

Доктор Эрмитэйдж, сопоставляя только что прочитанное с тем, что ему было известно о Данвиче и его задумчивых обитателях, о Уилбуре Уотли и его смутной и устрашающей ауре, его подозрительном появлении на свет, туманной вероятности убийства собственной матери, ощутил волну страха, столь же реального, как дуновение липкого холода из могилы. Этот согнувшийся, похожий на козла гигант, сидевший перед ним, выглядел как порождение иной планеты или иного измерения; как нечто, лишь частично принадлежащее человечеству и связанное с черными безднами сущности и существования, протянувшиеся как титанические фантомы по ту сторону энергии и материи, пространства и времени, Тут Уилбур поднял голову и начал говорить своим странным резонирующим голосом, как будто голосовые связки были у него не такими, как у всех остальных людей:

«Мистер Эрмитэйдж, – сказал он, – я тут прикинул, что должен взять эту книгу с собой. В ней есть некоторые вещи, которые я должен Попробовать в определенных условиях, а здесь их добиться невозможно, и было бы непростительным грехом – позволить каким-то бюрократическим правилам и запретам остановить меня. Позвольте мне взять ее с собой, сэр, и я клянусь, что никто ничего не заметит. Нечего говорить, что я буду очень аккуратен с ней. Я подумал, что этот экземпляр вполне мог бы заменить…»

Он остановился, прочитав в лице библиотекаря твердый отказ, и тут его козлиные черты приняли коварное, хитрое выражение. Эрмитэйдж, наполовину готовый сказать, что он может сделать копию с нужных ему страниц, вдруг подумал о возможных последствиях и сдержал себя. Слишком велика была ответственность – дать в руки такому созданию ключ к столь богохульным внешним сферам. Уотли увидел, как обстоит дело, и постарался снять напряжение.

«Что ж, если вы так к этому относитесь. Может быть, в Гарварде не будут такими нервными, как вы». И, ничего больше не сказав, встал и вышел из здания, нагибаясь перед каждым дверным проемом.

Эрмитэйдж услышал дикий лай огромного сторожевого пса и внимательно изучил гориллоподобную походку Уотли, пересекавшего ту часть университетского двора, которая была видна в окно. Он подумал о всяких безумных историях, которые слышал, вспомнил старые воскресные статье в «Эдвертайзере», все те знания, которые он почерпнул у грубых и неотесанных жителей Данвича во время своего единственного визита туда. Невиданные на земле вещи – по крайней мере, на трехмерной земле – нахлынули на него, смрадные и ужасные, сквозь ущелья Новой Англии, и бесстыдно нависли над вершинами гор. Теперь он, казалось, ощутил близкое присутствие вторгающегося ужаса и заметил адское наступление древнего и прежде пассивного ночного кошмара. Он спрятал «Некрономикон» с дрожью отвращения, однако комната все еще была наполнена неопределенным, но порочным зловонием. «По зловонию узнаете Их», – припомнил он выдержку из текста. Да – запах был точно такой же, как и тот, что поразил его возле фермерского дома Уотли меньше трех лет тому. назад, Он подумал об Уилбуре, зловещем, звероподобном, и насмешливо хмыкнул, вспомнив деревенские сплетни по поводу его происхождения.

«Узкородственный брак?» вслух пробормотал Эрмитэйдж. «Боже правый, какие простаки! Покажи им „Великого Бога Пана“ Артура Мейчена, и они подумают, что тут какой-то банальный данвичский скандал! Но что же все-таки – что за ужасное неопределенное влияние на этой трехмерной земле или вне ее – оказал Отец Уилбура Уотли? Родился он на Сретение – спустя девять месяцев после кануна мая 1912 года, когда слухи о странных звуках из-под земли дошли до Эркхама – что же было на вершине холма той майской ночью и кто был там? Какой крестный ужас связал себя с нашим миром, войдя в получеловеческую плоть и кровь?»

В течение последующих недель доктор Эрмитэйдж пытался собрать все возможные данные об Уилбуре Уотли и неопределенных явлениях в районе Данвича. Он связался с доктором Хогтоном из Эйлсбери, который присутствовал при последних минутах Старика Уотли, и нашел в последних словах старика, сообщенных ему врачом, немало заслуживающего обдумывания. Поездка в Данвич ничего нового не дала, но тщательное изучение «Некрономикона», особенно тех страниц, которыми так откровенно заинтересовался Уилбур, дало ему новые ужасные ключи к природе, методам и желаниям странною зла, которое смутно угрожало этой планете. Беседы с несколькими учеными, специализирующимися в архаических источниках в Бостоне, обмен письмами со многими другими разных местах, вызвали у него растущее чувство изумления, которое, медленно пройдя через разные стадии тревоги, в конце концов привело к состоянию острого духовною страха. Лето шло, и он смутно чувствовал, что необходимо что-то предпринять в отношении кошмара, таящегося в верховьях Мискатоника, и того чудовищного создания, которое люди знали как Уилбура Уотли.