Заглохший пруд

Шатаясь, перебегала Трина от одной бутылки к другой и нашла все-таки своего Франца. Прилипнув обеими ладонями к стеклу, он вглядывался в пустоту и ничем не показал, что узнал женщину, из-за которой он был обречен томиться в этом гадком месте до самой — вероятно, скорой — смерти.

— Франц! Франц! Это я, Трина!

Тщетно! Ни единого звука не проникало сквозь толстое стекло. Но, вздрогнув, Франц заметил свою Трину и в отчаянии заметался внутри, как мелкий зверек или насекомое, которых вы, мальчишки, иногда сажаете в коробочки. Раскрывая рот, он показал, что хочет есть и пить, и что ему не хватает воздуха. Потому что, хотя бутылки стояли откупоренные, но воздух в подземелье всегда нездоровый, это известно любому рудокопу…

Те, кто знали Трину, ужаснулись, встретив ее вернувшейся из подземелья — так всклокочены были ее волосы и такими отчаянными стали глаза. Никто бы не поверил ее рассказу о том, как она, сделавшись маленькой, точно крыса, посетила тайную тюрьму, которую гномы устроили для людей. Но слишком часто пропадали в Гарце люди, посещавшие гору, и слишком загадочно исчез Франц. К тому же и Фюзехуде поручился за здравость Трининого рассудка — а он вел счета у хозяина, и на его слово можно было положиться. Поэтому, согласившись на бесплатную работу, товарищи Франца принялись раскапывать тайный ход в указанном месте, и хозяин не препятствовал.

К тому времени, как они принялись за дело, миновала уже целая ночь и утро.

— Скорее, скорее! — торопила Трина, похожая не то на ведьму, не то на сумасшедшую старуху. — Гномы проведают и опередят вас!

Она прижимала к себе под шалью кусок хлеба, чтобы тотчас же покормить своего Франца, не дожидаясь, пока Фюзехуде снова сделает его большим.

И действительно, рудокопы, работая споро, вскоре после полудня наткнулись на расширение в горе… Но в ту самую минуту, когда они докопались до пещеры, с ее свода обрушился слой камней. И страдания тех, кто томился внутри стеклянных клеток, прекратились.

Трина после того недолго зажилась на свете: болезнь, что шевелилась внутри ее груди, в полгода сожрала ее. Осиротевших детей хозяин, во искупление своей вины и предотвращение кары Божьей, взял на воспитание. И то золото, которое накопал их отец, затрачено оказалось на то, чтобы поставить их на ноги. А останки пленников пещеры пастор распорядился сложить в самый маленький детский гробик и похоронил, прочитав над ним из Библии.

Поэтому прошу тебя, сыночек: не вздумай водить дружбы с гномами! Не нужна нам их помощь. Жили без них, и дальше проживем.

На чьей стороне правда? И кому верить? Страшной и жалостной показалась Клаусу история Франца и Трины, но в истории, поведанной ему Фердинандом, тоже было что-то истинное, что невозможно пропустить мимо сердца. Вот бы поделиться своими сомнениями с гномом! Но, как назло, Фердинанд куда-то исчез, предоставив мальчику решать самому.

«Отец! Вот с кем я еще не советовался!»

Долго ждать не пришлось. Едва отец пришел домой, мать накинулась на него, требуя, чтобы он своей домашней властью воспретил сыну знаться с гномами, сын в долгу не остался, расписывая добрый нрав Фердинанда и людскую неблагодарность, проявленную когда-то к гномам, и оба подняли такой шум, что господину Дамменхербсту пришлось приложить усилия, чтобы понять, что стряслось.

— Ба! — воскликнул господин Дамменхербст. — Гномы! Что нужно этим стихийным духам от человека? Духи воды — золотокудрые ундины — слыхал, иногда влюбляются в рыцарей или рыбаков; духи огня — саламандры — покровительствуют искусствам и ремеслам; озорные духи воздуха — сильфы — частенько подшучивают над нами… А вот духов земли — гномов — обычно считают нелюдимыми: чем реже встречаться с человеком, тем для них отраднее. И вдруг гном сам забрел к нам на двор? Трудно поверить!

— Отец, — задал Клаус вопрос, который с самого начала беспокоил его, — а кто такие гномы? Что это значит — «духи земли»? Почему Фердинанд обмолвился, что они древнее и знатнее нас, людей?

— Видишь ли, Клаус, — откашлялся отец, — когда я был чуть постарше тебя, я все это отменно знал, а сейчас — боюсь, подзабыл. Надо бы мне сходить и посовещаться с другими, чтобы мы друг другу напомнили. Заодно и оповещу всех, что в округе завелись гномы.

И долго в тот вечер, даже после того, как смерклось, почтенные отцы семейств — и господин Дамменхербст, и господин Видекен, и господин Кнобстмайер, и заезжий господин Кокошка, дальний родственник жены трактирщика, и пастор, и школьный учитель — собравшись в трактире, попыхивали короткими трубочками, и вели беседу, позабыв про пиво, которое выдыхалось в высоких вместительных кружках.

Что же они припоминали? Может, то, чего никогда не бывало?

Ты уже большой, Клаус, и должен знать, что Господь создал человека только на шестой день творения. Он сразу же дал Своему лучшему созданию власть над вселенной — но, несмотря на всю красоту и могущество, человек не был первенцем. Животные созданы раньше человека, деревья и травы созданы раньше человека. А небо и земля сотворены намного раньше человека — несравненно раньше… Поэтому, если знатность рода определяется древностью, то человек среди всего обширного мира — ничтожный, совершенно незнатный новичок.

Но много ли значит древность в таких случаях? Бог создал человека по Своему образу и подобию и подчинил ему все стихии, чтобы те были покорны человеку, как человек покорен Богу.

Однако человек не сумел остаться верен своему предназначению. Поверив Сатане, он ослушался Бога и за то был изгнан из рая. Отныне стихии ему не повиновались. С невольным страхом смотрели Адам и Ева на ставшие враждебными небо, землю, огонь и воду. Не из-за того ли их потомки старались задобрить грозные элементали жертвоприношениями?

Должно быть, с того времени, как говорит наш пастор, земля, вода, воздух и огонь приобрели качества, которых не имели до тех пор. Ведь человек вырезает себе ложных богов из древесины страхов и заблуждений. Стоит поверить в чудовище — поверить всеми внутренностями, всей мыслью, вообразить каждую подробность его твердых когтей и каждую чешуйку его брони, соорудить ему жертвенник, на который приносить кровавые или бескровные жертвы — и чудовище тут как тут! Потому что Творец не отнимает у человека способность творить — пусть даже человек использует этот дар не на пользу себе, а во вред…

Гномы — существа долголетные, но не вечные; умирая, они превращаются в песок или в камень, и больше от них ничего не остается, потому что у них нет бессмертной души. Да они и не желают иметь ее, презирая людей. По сравнению с обитателями поверхности, гномам действительно ведомо многое из того, что называют мудростью. Стоит, пожалуй, поверить, что они ближе всех находятся к некоему темному сердцу — сердцу глубины. Оттуда черпают они свою власть над металлами, и оттуда же — странные предания, знания и песни, которые иногда заимствуют от них поэты и сказители нашего человеческого племени — и тем смельчакам они приносят погибель, рано или поздно…

Рассказывают, что давным-давно, еще до того, как эта страна стала называться Германией, а жители ее называли себя в то время просто людьми, отделяя себя тем самым от богов и стихийных существ, — ехал в те времена по равнине один всадник. Красные поводья были у его коня, а лицо его не было усталым, хотя он проскакал целый день без передышки — неподвижным было то лицо, и мы не прочли бы на нем никаких чувств, даже если бы захотели, потому что не в состоянии читать по лицам с такими древними чертами. Позади оставалась осенняя пожухлая равнина, впереди желтел и зеленел лес, все еще не сбросивший на зиму листву. Всадник доскакал до леса и спешился.

— Кто ты и что тебе тут нужно? — прозвучал из леса голос.

— Меня зовут Хлорриди, и я хочу видеть горных мастеров.

— Здесь заповедные места, и ни к чему в них бродить людям. Ты не пройдешь через лес.

— Я пройду, — сказал Хлорриди.