Бесноватые

— Здесь стало много новых зданий. Мне не очень нравится, как они сделаны. Все это стекло, никакой возможности уединиться.

— Всё делают машины на заводах, а потом уже собирают части на месте, — объяснил я. — Никто ничего больше не делает руками. Вещи уже не ломаются, как раньше.

— Это хорошо. А улицы очень грязные, да? Дороги все разрыты — почему? И людей больше, чем раньше, — он указал на человека, который брал деньги в банкомате. Я объяснил, что это такое.

— А как они знают, что это ты, а не еще кто-нибудь? — спросил он.

— У тебя есть такая карточка, видишь? — Я достал свою из портмоне. — И специальный номер, который больше никто не знает.

— Снова компьютеры. Хммм.

— Точно.

Мы вошли в один из старых пабов в Сохо. Мне показалось, что там ему будет приятнее, чем в заведении с мигающими огнями и видеоэкранами. Я отыскал марку пива, которого он хотел бы выпить, и мы уселись в углу, подальше от музыкального автомата.

— Тогда у них тоже была вся эта громкая музыка. Черт, ты только посмотри на них, все вырядились, как на Хэллоуин.

Две девушки из готов вошли в паб и направились к бару. Обе были одеты в черный пластик и кожу, с белыми лицами, в носах — цепочки.

— О. Они… что-то типа стиляг, — никак иначе я не смог объяснить ему суть их стиля. — Они просто так наряжаются, когда идут куда-нибудь отдохнуть.

— Должно быть что-то, что осталось совершенно таким же, — сказал он.

— Ну, Клифф Ричард все еще на месте.

Он молчал все то время, пока к готическим девушкам не присоединились двое сильно накрашенных юношей в высоких шнурованных ботинках. Все они говорили по-немецки. Несколько растафарианцев уселись в углу, смеясь и выпивая.

— Здесь никто не говорит по-английски, — сказал он. Это была не жалоба, а наблюдение. В целом он выглядел менее удивленным, чем ему было бы положено при таком неожиданном скачке в будущее.

— Путешествовать дешево, папа. Теперь можно объездить весь свет.

— Значит, войн больше нет, да? — спросил он, допивая свое пиво.

— Есть, только они теперь другие, они ведутся скорее ради того, чтобы делать деньги, а не захватывать территории. Еще хочешь?

— Я тебя сам угощу, только не знаю, хватит ли у меня, — он вытащил горсть старых монет — в шесть пенсов и трехпенсовых.

— Они уже не используются, пап, — я показал ему новые деньги.

— Слишком маленькие, — сказал он, взвешивая несколько десятипенсовых монет в руке. — Слишком легкие. Не ощущаются, как настоящие деньги. Наверное, и не купишь на них много.

Мы выпили еще по пинте, и я рассказал о каких-то вещах, которые делал после того, как видел его последний раз. Все это звучало так обычно, так буднично. Я раньше думал — как, наверное, и многие другие люди, о том, что сказал бы ему, если бы мы когда-нибудь встретились, и я знал, что вспомню все эти вещи, после того как он уйдет. Я посмотрел на часы. Только что пробило одиннадцать.

— Они не били в колокол, — удивленно сказал он. — По крайней мере, они наконец-то что-то сделали с законами о продаже спиртного.

Пока мы заканчивали свое пиво, сидя рядом за окантованным медью столиком, он просто смотрел в пространство, слушая музыку. Он постукивал пальцами левой руки по меди, хмурясь. Затем он улыбнулся.

— Помнишь, как мы катались на старом байке в Детт-линг и Бокс-Хилл?

— Как же это забудешь, пап? Сэндвичи с яйцом на полянке, а мама разжигает примус и делает чай. Было весело.

— Хотя я был с тобой строг.

— Это оказалось к лучшему. Тогда так было принято. Теперь жизнь у детей совсем другая.

— Лучше?

— Да, в чем-то. Но им приходится беспокоиться о большем количестве вещей.

Когда мы вышли и пошли по улице прочь от огней Лестер-сквер, вокруг нас зашевелился холодный ночной воздух, выносящий тепло из окон китайских ресторанов, теснящихся вдоль противоположного края дороги. Я заметил, что его старые перчатки из овечьей кожи засунуты в карман куртки по причине ненадобности. Мы остановились возле магазина, торгующего электроникой. Большое объявление в витрине гласило: «ПТЕРОДАКТИЛИ НА РАДИОУПРАВЛЕНИИ ЗА ПОЛЦЕНЫ». Я объяснил, как работают цифровые фотоаппараты. Пока я говорил, он кивал с интересом, но мы оба понимали, что его время выходит.

— Где люди находят время всем этим пользоваться? — спросил он. — И что они со всем этим делают?

— У людей теперь гораздо больше вещей, чем раньше, — сказал я ему. — Жизнь стала быстрее, люди хотят все время получать удовольствие.

— Почему они просто не разговаривают друг с другом?

— Даже и не знаю.

— Все эти вещи. Это же бессмысленно.

Мы дошли до угла Кембридж-Серкус. Там было не особенно много людей. Я посмотрел на часы, было без трех минут двенадцать. На другой стороне улицы закрывался магазинчик, торговавший жареной курицей на вынос.

— Мне жаль, что мы не увиделись с Кэт. Она хорошая девочка. Здорово было опять съездить на запад. Все выглядит так же, только народу гораздо больше. — Он снял очки и машинально протер линзы.

— Я очень рад, что ты появился, — сказал я. — Мне было сегодня очень хорошо.

Он оглянулся вокруг, посмотрел вперед и назад, оглядывая Чаринг-Кросс-Роуд, чего-то ожидая. Казалось, что на север направляется очень мало машин. Издалека к нам приближался ярко освещенный пустой автобус.

— Я думаю, дело в том, что… — он надвинул очки обратно на переносицу, — я скучал по дню рождения. Так долго был в больнице. Думаю, кто-то из родных сделал так, что я смог вернуться.

Я слышал, как мотор автобуса работает вхолостую, ожидая переключения светофора на другой стороне площади.

— Похоже на правду.

— Думаю, это просто совпадение, что сегодня Хэллоуин. Мне такие вещи совсем не подходят. Это твоя мать верила в судьбу, гадание на чайных листьях и в гороскопы.

Автобус пересек дорогу и, по правилам, должен был продолжать ехать вокруг площади к северной части Чаринг-Кросс-Роуд. Вместо этого он поехал к нам. Теперь я увидел, что в нем сидела пара пассажиров — молодой мальчик-азиат и пожилая дама. Отец похлопал по карманам и повернулся ко мне.

— Кажется, ничего не забыл.

— Это твой автобус?

— Хм-м.

— Ты еще вернешься?

— Не думаю, что смогу. Думаю, что выходной дают только один раз.

Я улыбался, глядя, как он забирается на платформу автобуса. Когда автобус начал выруливать на дорогу, отец повернулся ко мне и тоже улыбнулся.

— Бьюсь об заклад, это твоя тетя Нелл, — сказал он, внезапно рассмеявшись. — Теперь, когда увижу ее, смогу сказать, что с тобой все в порядке, Билли, мальчик мой. Просто уверен, у нее все еще есть этот чертов говорящий скворец.

— Стой! — Я протянул руку и дал ему электронные часы. — Все, что могу.

Он зашел внутрь и уселся на нижней палубе автобуса. Но он смотрел на меня, пока огни автобуса не растворились в холодном тумане, который затянул лежавшую впереди дорогу и пока звук мотора не слился с отдаленным шумом городского уличного движения.

Возвращаясь домой, я думал о том, как будет хорошо когда-нибудь навестить моего сына.

Эмоциональный ответ

В тот вечер, когда Нелл встретила мужчину, в которого влюбилась, она выглядела совершенно сногсшибательно, лучше, чем когда-либо в жизни, что могло означать только две вещи. Либо ей придется постоянно выдерживать напряжение, вызванное такой хорошей формой, как будто он находится где-то поблизости, либо она встретит его только после того, как он уже выпьет.

Нелл пришла на прием по случаю сбора средств для картинной галереи на Коламбиа-Роуд, которая располагалась в столь приятной местности, что по всему району подняли плату за жилье, а местных — выжили. Для вечеринки она выбрала обтягивающее черное платье от Билла Бласса, [54]в котором ноги ее выглядели длиннее. Она балансировала на каблуках удивительной высоты от Маноло Бланик, [55]которые немедленно оценили все присутствовавшие в помещении женщины — и по цене, и по достоинству. Волосы ее были выкрашены и подстрижены Дэниелом Гершезоном (лично, а не одним из его наемников), а в декольте блестел легкий загар — наследие конференции в Ницце, закрепленный аэрозолем «Блеск для тела после загара» от «Кларинс». [56]Она находилась в том весе, к которому стремилась.