Адвокат дьявола

– Но не к отцу Ансельмо.

Нина покачала головой.

– Отец Ансельмо невзлюбил его. Бывало, они ругались друг с другом, когда отец Ансельмо отказывался пойти к больному после наступления комендантского часа.

– И что говорил Джакомо об отце Ансельмо?

– Что его нужно жалеть и молиться за него, но вот люди, пославшие его, должны понести суровое наказание. Он говорил, что церковь задумана, как дом, в котором должен жить человек со своей семьей, но некоторые, и даже священники в их числе, использовали ее как рынок и винный магазин. Торговали в ней, наполняли ссорами и криками, даже блевали, словно пьяницы, на пол. И если бы не любовь Иисуса и забота Святого духа, она рухнула бы еще при жизни одного поколения.

– Я знаю! – с жаром воскликнул Мередит. – А теперь скажите: что говорил Джакомо о немцах, как относился к ним?

Впервые Нина сильно задумалась перед тем, как ответить.

– Иногда я с трудом понимала его. Он считал, что страны все равно, что мужчины и женщины, а народы обладают характером страны, в которой живут. Каждая страна имеет свои особенные грехи и добродетели. Англичане сентиментальны, но при этом суровы и эгоистичны, потому что живут на острове и хотят сохранить его для себя. Они вежливы, очень справедливы, но не склонны к щедрости. Если приходится воевать, сражаются они храбро, но как-то забывают, что многие войны, в которых им доводится участвовать, вызваны их собственными эгоизмом и безразличием к нуждам других народов. Американцы тоже сентиментальны и суровы, но проще, чем англичане, потому что их нация моложе и богаче. Им нравится приобретать новые вещи, хотя они не всегда знают, как использовать их с максимальной отдачей. Янки легко обмануть громким голосом и внешним блеском. И они часто обманываются сами. Немцы трудолюбивы, обожают порядок, очень гордые. В их характере – грубость и ожесточенность, которые легко разбудить спиртным и зажигательными речами, а также стремление самоутвердиться. Джакомо, бывало, смеялся над тем, что они чувствуют, как бог урчит у них в животах, когда барабаны выбивают бравурный марш…

– Это все?

– Нет. Джакомо то и дело говорил на такие темы. Не раз повторял, что надо снимать пену с бульона, иначе он закиснет. Но всегда возвращался к одному: люди или страны должны жить вместе, как одна семья. Такими их сотворил Бог, и если брат будет поднимать оружие на брата, в конце концов они уничтожат друг друга. Иногда надо умалить свою гордость и отступить, проявить вежливость, когда хочется плюнуть кому-то в глаза. Вот так он старался жить и с немцами.

– И добился успеха?

– Я думаю, да. Мы жили в мире. Нас не грабили. Девушка могла спокойно пойти за водой и вернуться к дому. Иногда в горах убивали, если происходили стычки немцев с партизанами, но не в Джимелло. Действовал комендантский час, и по ночам мы не покидали домов. Если случались ссоры, Джакомо и немецкий командир находили взаимоприемлемое решение. А потом немцы потянулись на юг, за ними последовали партизаны.

– И что далее?

– В мае мы узнали, что союзники заняли Рим, а в начале июня родился Паоло… родился слепым…

…Схватки начались утром, когда Нероне находился у нее. Редкие, нерегулярные, но Джакомо обеспокоился и вызвал Карлу Карризе, повитуху, Серафиму Гамбинелли и Линду Тезориело. Они тут же прибежали, но, увидев, что Нина все еще на ногах и не чувствует боли, подняли Джакомо на смех. Засмеялась и Нина, но умолкла, увидев, как потемнело от злости его лицо.

– Дуры вы все! – сердито рявкнул Нероне. – Оставайтесь с ней и никуда не уходите… Я приведу доктора Мейера.

От изумления у них раскрылись рты, удивилась даже Нина, потому что такое дело, как рождение ребенка, касалось только женщин. Врачей звали к больным, и все знали, что ребенок рождается легко и быстро, если все идет нормально, после чего устраивается шумное веселье. Но прежде чем они успели сказать все это Джакомо, он выскочил из дома, высокий, худой, и направился к Сан-Бернардино.

Тут заволновалась Нина: уж больно дальней была дорога. Но женщины смехом отвлекли ее. Ребенок, сказали они, появится на свет до его возвращения, а по приходе Джакомо и доктор выпьют вместе, как положено друзьям, когда один из них становится отцом маленького бамбино.

Наполовину они оказались правы. Ребенок родился за час до того, как Нероне привел Мейера. Но мужчины повели себя не так, как привыкли в деревне. Джакомо поцеловал Нину и долго сжимал в объятиях. Поцеловал ее и Альдо Мейер в щеку, как брат. Затем Джакомо взял младенца из ее рук, отнес на стол и держал лампу, пока Мейер прослушивал сердце, заглядывал в уши и поднимал крохотные веки.

Повитуха и женщины сбились в кучу у кровати Нины и тихонько перешептывались между собой.

– Что с ним? – спросила Нина. – Что вы там смотрите?

– Скажи ей, – Альдо Мейер взглянул на Джакомо.

– Он слепой… Мальчик родился с катарактами на глазах, дорогая. Это следствие лихорадки, болезни с сыпью, которая называется краснухой. Если женщина болеет краснухой на втором или третьем месяце беременности, ребенок обычно рождается слепым или глухим.

Наверное, прошло полминуты, прежде чем до нее дошел смысл его слов. Затем она вскрикнула, как раненое животное, и зарылась лицом в подушку, а женщины склонились над несчастной, что-то шепча, стараясь утешить. Потом подошел Джакомо, отдал ей младенца, попытался заговорить с ней, но Нина отворачивалась, стыдясь того, что родила неполноценного ребенка мужчине, которого так любила.

Только вечером женщины покинули дом. Нина чуть успокоилась и могла воспринять слова доктора:

– Печально, что так вышло, Нина. В иной ситуации я бы отвез тебя в больницу Валенты, а затем, возможно, к специалисту в Неаполь. Но война еще не закончилась. Идут бои, и дороги запружены беженцами. Неаполь в развалинах. Джакомо в бегах, а я несу определенные обязательства перед моим отрядом. Поэтому сейчас не остается ничего другого, как ждать. Когда наступит мир, мы попытаемся что-нибудь сделать.

– Но мальчик слепой! – это все, что она смогла сказать.

– Тем более ему нужна твоя любовь. – Мейер продолжал говорить, объясняя ей симптомы болезни, показывая наросты на хрусталиках, пытаясь примирить ее с неизбежным.

Джакомо Нероне молчал, но сердце Нины разрывалось от того горя и печали, которые она видела в его глазах. Джакомо разлил всем вина, затем начал готовить ужин. Мужчины ели за столом, а Нине отнесли миску в кровать. Когда младенец верещал, она давала ему грудь, а когда он начинал сосать, беззвучно плакала.

Мейер ушел около полуночи, чтобы провести ночь в своем доме: после ухода немецкого гарнизона он мог не бояться концентрационного лагеря. Джакомо проводил его до двери. Нина дремала, но услышала резкий голос Нероне:

– Ты – мой друг Мейер, и я понимаю тебя, даже если и не согласен. Но держи Лупо подальше от деревни. И от меня тоже.

Так же резко ответил и Мейер.

– Это поступь истории! Тебе не остановить ее. Мне – тоже. Кто-то же должен организовывать новую жизнь…

Остальное она не расслышала, потому что мужчины вышли в лунную ночь и закрыли за собой дверь. Несколько минут спустя Джакомо вернулся.

– Сегодня тебе нельзя оставаться одной, дорогая. Я переночую у тебя.

Вот тут она приникла к нему и разрыдалась. Когда же несчастная женщина выплакалась, Нероне взбил подушки, устроил ее поудобнее, притушил лампу, а затем, к полному изумлению Нины, не замечая ее присутствия, опустился на колени, закрыл глаза и раскинул руки, как Христос на кресте. Губы его зашевелились в молитве, но с них не сорвалось ни звука. Потом его тело словно окаменело. Нина в страхе позвала его, но он не ответил, потому что не слышал ее. И она смотрела на застывшего, как изваяние, Нероне, пока ее не сморил сон.

Когда Нина проснулась, комнату заливал яркий солнечный свет, младенец кричал, требуя грудь, а Джакомо кипятил воду для кофе. Потом подошел, поцеловал ее, поднял сына на руки.