Любовник-Фантом (сборник)

Милый, простодушный старик! Если б он вернулся с того света и уселся подле меня в сумерках, я б и тогда не стал ему противоречить, вздумай он утверждать, что огонь не горяч, а лед не холоден.

Недостатки часто принимают за достоинства. В последние годы жизни моего отца молчание и согласие казались желанными там, где тишина обычно нарушалась потоком слов, а покорность была делом почти неслыханным.

— Мне вообще не следовало жениться, — сказал он мне как-то с печалью в голосе.

Я, плод его первой ошибки, воспользовался его опытом. Я навсегда остался холостяком.

Проницательные читательницы, конечно, уже догадались об этом. Будь я женат, я не обедал бы в гостях.

Но вы хотите знать, как мне удалось стать завсегдатаем обедов. Признаюсь, я был им рожден, и мой гений — а вовсе не мое второе «я» — при первой же возможности привел меня к успеху.

— Что за любезный, скромный юноша Стаффорд Тревор, — заявила моя квартирная хозяйка. Впоследствии она не раз мне это повторяла.

То было давно. Тогда я был любезен, скромен, сдержан, воспитан, хорош собой, умен, насмешлив, добродушен. Теперь я полезен. Мир, мой мир едва ли мог мечтать о лучшем. Давние друзья приветствуют меня в память добрых старых лет — говоря ужасным языком шотландских поэтов, манеры которых мне претят не меньше, чем их незатейливые баллады, вызывающие в памяти вой волынки. Юные пары приветствуют меня, вспоминая о давно ушедших. Люди с высоким положением — как, например, леди Мэри, играющая некоторую роль в этой истории, — из-за того, что без опаски могут нашептывать мне скандальные тайны и острые bоn mot [41]. Nouveau riche [42] из-за того, что они, бедняги, воображают, будто я важная персона.

Они видят, что я на равной ноге с теми, кто обедает на золоте и серебре и зовет все десять тысяч английских аристократов друзьями, а некоторых — родственниками, и делают выводы.

Если бы я дорожил их тяжелыми обедами и отвратительной суетой, мое будущее внушало бы большие опасения, однако и то и другое начинает мне надоедать.

Мне веселей в компании бесцеремонной, некрасивой и вульгарной леди Мэри, которая скажет, как всегда называя меня по имени:

— Я всегда подозревала, что вы задумали изобразить нас без прикрас, Стаффорд, однако у вас ничего не получится. Пока автор не выйдет из нашей среды, пока он не будет одним из нас — ведь вы вошли в наш круг случайно и вас терпели из милости, — английская публика так и не узнает пороков аристократии. А этого никогда не случится. Из нашей среды не вышел ни один писатель и, попомните мои слова, Стаффорд, никогда не выйдет.

Не сомневаюсь, что ее сиятельство выскажется именно так, и полностью разделяю ее мнение.

Хотя я склонен сомневаться в том, пользуются ли десять миллионов простых смертных тем преимуществом, на которое иногда, как мне кажется, намекает леди Мэри.

Боюсь, что дураков способна порождать любая среда. Насколько я могу судить, такое производство не является монополией. Такова воля небес!

Глава II

Я приглашен на свадьбу

Удивительно, как представления нашей юности влияют на поступки зрелых лет.

Еще в младенчестве я как-то услыхал, что клубника помогает сохранить белизну зубов. И в зрелом возрасте я никогда не упускал возможности наесться этих ягод. В ту пору, когда горожане покидали Лондон раньше, чем это принято теперь, я спешил отведать клубники в саду моего двоюродного дядюшки, адмирала Тревора. А когда его небольшое имение перешло к его сыну, я опять же, каждое лето приезжал туда полакомиться клубникой, точно совершал священный ритуал. Но теперь, когда парламент распускают, как назло, все позже и позже, приятные званые обеды продолжаются до самого конца сезона, далеко за Иванов день, поэтому ягоды — мелкие, сладкие, свежие, не чета тем, что продают в Ковент-Гарден, — присылают мне из Фэри-Уотер в изящных корзинках, укрытых прохладными зелеными листьями.

— Где же находится Фэри-Уотер? — спросите вы. Любезный читатель, у каждого своя тайна, и местонахождение Фэри-Уотер — мой секрет. Всякий год с приближением лета я принимаюсь мечтать о нем, но я не обязан открывать свои мечты всему свету.

Я опишу Фэри-Уотер, каким увидел его впервые, еще в правление адмирала Тревора: причудливое здание, длинное и низкое, сплошь оплетенное глициниями и плющом, шиповником и диким виноградом, жасмином и жимолостью.

— Унылое место, хотя и живописное, — скажете вы. Погодите немного, пока вы не войдете в просторный квадратный холл и, миновав гостиную и зимний сад, не окажетесь в западном крыле, где веранда утопает в пышной зелени, где мирты роняют цветки на газон, сбегающий к зеркальной водной глади, где ясень и ива склоняют ветви к мягкой и нежной, как бархат, траве, где извилистые тропинки прячутся в тени густых деревьев, и всюду царит покой, тот покой, что так редко встретишь в нашем суетном мире.

Там я и имел обыкновение есть клубнику, оттуда ее теперь присылают. Но были времена, когда и в Фэри-Уотер ягоды отдавали горечью, и я расскажу вам почему. Вот как это случилось. Однажды мой троюродный брат, капитан Тревор, сын вышеупомянутого покойного адмирала Тревора, в короткой записке уведомил меня о том, что собирается жениться.

Большинству людей известие это показалось бы огорчительным. Умри капитан Тревор холостым, его имение перешло бы ко мне, и многие наверняка сочли бы Фэри-Уотер завидным наследством. Только не я. Что бы я стал с ним делать? Его содержание потребовало бы немалых расходов, которые стали бы для меня источником постоянного беспокойства. Мне в точности известно, сколько я должен моей квартирной хозяйке в конце каждого месяца за комнаты, завтрак и стирку, но откуда мне знать, доходно или убыточно сельское имение с газонами и цветниками, конюшнями и лошадьми, свинарниками и свиньями, курятниками и курами, прудом и лебедями, не говоря уже об эйлсберийских утках, — разве что пришлось бы нанять счетовода или предстать перед судом по делу о банкротстве?

Я не желаю заживо хоронить себя в глуши. Настанет час, и я уйду туда, где мой покой не потревожат ни домовладелец, ни сборщик налогов, пускай себе стучат, сколько вздумается. Каждому свое. А мне довольно второго этажа где-нибудь в западном районе. Конечно, лучше жить на третьем, но я с юных лет терпеть не могу взбираться по ступенькам.

Вдобавок — если вернуться к вопросу о Фэри-Уотер, — боюсь, я оказался бы плохим хозяином, если когда-нибудь по воле небес сподобился бы этой роли. Одни умеют посещать обеды, другие — давать их. По-моему, лучший хозяин далеко не всегда лучший гость. Всякое дело требует особого умения. Щедрый хозяин нередко оказывается скучным гостем, а блестящий гость — никудышным хозяином.

Впрочем, среди богемы эти два свойства, как и другие столь же несовместимые черты, иногда совпадают. Но стоит ли ссылаться на Богемию — призрачный прекрасный край, волшебную страну для всякого, кто любит ее душой, но не принадлежит ей от рождения.

Что до меня, я посещал эту страну и, признаться, покорен ею, несмотря на зрелище просроченных векселей, долговых расписок и описей имущества. Одно мне непонятно: как обитатели тех мест ухитряются наслаждаться жизнью. Кому-то может показаться, что званый обед тоже дело чистого случая, однако я и куска не смог бы проглотить, если бы в один прекрасный день решил целиком отдаться во власть судьбы подобно милым, несравненным обитателям лондонской Богемии.

Некоторые пытаются свести искусство богемной жизни к науке, однако у них ничего не выходит и никогда не выйдет. Чтобы привлекать, жизнь богемы должна быть простой и бесхитростной. Вольному художнику не пристало иметь arriere pensee [43], когда он бражничает с милордом, а его жене, если ей дороги успехи мужа, лучше оставить своих несмышленых отпрысков дома и очаровывать высоких покровителей, а заодно и всех остальных.