23

:

— Извините, кто-нибудь есть в доме?!

— Хто там?

— Меня зовут Виктор, я ищу дом Обуховых.

Из дома вышла тетка лет сорока пяти в белой ночнушке и надетой поверх коричневой кофте. Еще одна особенность сельских и околосельских жителей — ложиться спать чуть ли не с первыми сумерками.

— Нэ чую, говорить громшэ, що вам надо?

— Я говорю, мне нужен дом двадцать три, Обуховы там живут, не подскажете, где это? (Эта тетка точно была не матерью Обухова.)

— Кого трэба?

Она совсем нахрен глухая?!

— Гагарина, двадцать три! Где это?! — я уже почти кричал.

— Чого вы кричытэ, цэ напроты.

Перечница старая.

— Спасибо!

Я развернулся и пошел к дому через дорогу, но тетка меня окликнула в шину:

— Подождыть, а навищо воны вам?

Я остановился и оглянулся:

— В смысле? Я наведаться заехал, знаю их давно.

— Кого цэ их? Танька на свому гори зовсим з розуму поихала. Щэ ий тилькы гостей не выстачало.

Что за дура фамильярная? «Танька», «гостей не выстачало»… Какое твое старособачье дело?

— Я давний знакомый Татьяны Александровны, — на имени и отчестве Димкиной матери я нарочно сделал ударение, — и очень хорошо знал ее сына. Поэтому считаю возможным приехать навестить его мать и жену.

После слова «жена» мне показалось, что у тетки округлились глаза и она даже слегка отпрянула. Но, пожалуй, мне только показалось. Да и тетке, похоже, стало немного неловко, и она сделала попытку как-то смягчить разговор:

— Да я ничого, просто вже пизно для гостей, да и Татяны (ну хоть уже не «Танька») схожа нэмае вдома. А так, звисно, трэба навищаты людыну, стильки смэртэй пэрэжыты…

Почему смертей? Еще кто-то, кроме Димки, умер? Может, муж? Но он вместе с семьей не жил уже лет двадцать. Тогда кто?

Но я спрашивать не стал, а лишь еще раз уточнил:

— Так, значит, в доме напротив?

— Да. Чэрэз дорогу.

Я развернулся и пошел к дому, но меня неожиданно вновь окликнули:

— Стийтэ! Вы щось обронылы биля калыткы.

Да что нахрен еще такое?!

Я вновь остановился и повернулся к тетке. Та в свою очередь открыла калитку и подобрала возле нее какой-то небольшой прямоугольный предмет. Я вернулся назад и увидел в руках у женщины открытку с желтыми цветами. Черт! Это была та самая вторая открытка, которую показывала мне Алиса. Но я ведь, вроде, бы отдал ее! Хотя, не помню, может, машинально положил в карман.

В какой карман? Тот, что в джинсах, — и при этом открытка не помялась?

— О, це схожэ открытка. Яки гарни жовти квиточки. Трымайте, — и она протянула открытку мне, хотя стояла уже вновь за калиткой, пусть и открытой. — Тилькы нэ даруйте йийи дивчыни, бо жовтый колир — колир розлукы.

Покаркай мне, собака.

— Спасибо. Наверное, выпала. Всего хорошего, — и я направился к дому Обухова. За спиной чувствовался буравящий меня взгляд тетки.

Вблизи дом оказался не таким уж и маленьким. Одноэтажный, из белого кирпича, с двумя большими окнами, которые выходили на улицу, ко всему же обнесенный высокой металлической оградой. Возле дома