Карнавал разрушения

Да, ангелы обладают властью творить чудеса, но когда они изменяют мир, то создают и вымышленные истории, описывающие эти изменения, приписывая себе больше, чем было сотворено на самом деле. Они не боги, просто чужаки, им подвластно управление материей, они могут двигать объекты взад-вперед сквозь границы измерений, играть в непонятные игры с людьми и их умами, но они тоже лишь субъекты, подчиняющиеся фундаментальным законам физики, и они ограничены во времени. Они могут создавать лишь иллюзию всемогущества, рисуя некое искусственное величественное прошлое, коего никогда не существовало.

Точно так же ангелы переоценивают собственные способности, и Зелофелон, как будто, не осознавал этого, пока мой тесть не разъяснил ему. Твой ангел-хранитель, вероятно, желал напомнить мне об этом. Не знаю, почему.

Француз задумчиво кивнул. Серьезное выражение на его лице предполагало, что в нем происходит жестокая борьба. — Нелл сказала мне: ей известно о противостоянии ее деда с ангелом Зелофелоном, — неуверенно произнес он. — Она утверждает, будто он разрушил планы Джейкоба Харкендера тем, что противостоял Зелофелону с бесспорной истиной — но вы согласились с фразой из послания, где говорится о его неправоте. Разве здесь нет противоречия?

— Откровение сэра Эдварда было не столько неверным, сколько неполным, — объяснил Дэвид. — Оно истинно с принципиальной точки зрения, которую я упомянул, но в отношении конкретных деталей проигрывает. Видение сэра Эдварда — которое он справедливо считал куда более ценным и прекрасным, нежели все, существовавшее прежде, было видением науки девятнадцатого века. Оно отражает неопределенную Вселенную, полную разнообразных звезд, служащих солнцами мирам, похожим на планеты нашей солнечной системы. Эта Вселенная всегда существовала, действуя на основании собственных скрытых принципов, и ей не нужен был Творец для создания, как не нужен был и патриархальный Бог, чтобы наблюдать за ней. Эта Вселенная содержит бесчисленные миры, в которых молекулы жизни пробуждаются к жизни теплом солнц, производя существ самого разного вида, и все они подают надежды в своем развитии, осваивают новые уровни сложности, постоянно приспосабливаются к новым обстоятельствам и изучают новые стратегии, ибо их непрерывно заставляет улучшаться безжалостная борьба за ресурсы.

Это был прекрасный, смелый сон, величественный и торжественный. Многих людей он перепугал. Некоторые считали его ужасным, ибо он представляет нашу планету совсем малюсенькой и незначительной, а человечество — тривиальным и неважным. Но сэр Эдвард смотрел на это иначе. Он обнаружил конкретное величие в замечании, что солнечная система и человечество — лишь части более великого целого, парадигма образцов великого приключения, охватывающего всю вселенную. Человечество — не единственный экземпляр жизни, в том числе, и духовной, интеллекта, рационального существования — но, согласно мнению сэра Эдварда, мы содержим целое в миниатюре. Согласно его видению, средневековая идея макрокосма и микрокосма как отражения одного в другом может быть продолжена. Описывая свою Вселенную, он не находил ее незначительной и неважной, не чувствовал себя одиноким, ибо считал человечество частью огромного сообщества, которое длится бесконечно.

Приняв такое определение вселенной, сэр Эдвард не ощущал страха, когда был вынужден увидеть, что существуют создания более могущественные, чем люди — за пределами земли. Для него они — просто члены этого великого сообщества, другие существа, которые тоже могут и даже должны разделить его точку зрения. Он потребовал от них уважения и признания, никогда не сомневаясь, что заслужил своего рода вежливое обхождение, которое они по собственной глупости отказались ему предложить. На какое-то мгновение он сделал паузу и заставил их поволноваться. Ангелы и впрямь поверили, что он прав, и не только относительно собственных ограничений, а относительно всего.

Истина же в том, однако, что Вселенная — более странное место, чем представлял себе сэр Эдвард. Альберт Эйнштейн продемонстрировал это, и другие уже подкрепили и расширили его озарения. Кажется вероятным, что и ангелы, в свою очередь, более странные существа, чем привык считать сэр Эдвард. Никогда не существовало человека, которому был бы присущ такой здравый смысл, как сэру Эдварду Таллентайру, но Вселенная такова, что одним здравым смыслом здесь не отделаешься. И настоящая правда может быть столь эзотерической, что человеческому воображению нипочем не постичь ее. Однако, я думаю, кому-то из нас вскоре предоставится возможность попробовать. Мы должны выйти за собственные пределы, чтобы приблизиться к этой истине — насколько позволят наши ограниченные органы чувств и интеллект. И не только потому, что наше собственное будущее зависит от нашего успеха, но и будущее ангелов — и всего, на что ангелы могут повлиять — тоже от этого зависит.

Вот каково, друг мой, скрытое значение вашего послания, насколько я сумел расшифровать его. Подозреваю, однако, что есть особый смысл и в том, что вы сами доставили его. Здесь уже собралась избранная компания, хотя она еще и не в полном составе. Новый оракул — окончательный оракул — должен быть уже почти готов, несмотря на яростные попытки кого-то или чего-то нарушить этот процесс.

Анатоль молчал, и Дэвид знал, что ему нужно время, чтобы усвоим полученную информацию — пожалуй, больше времени, нежели его оставалось.

— Спасибо, что доставили сообщение, — добавил Дэвид. — Мой сын, увы, мертв, и ангел, использовавший его в качестве маски — лжец — но вы все сделали верно и наилучшим образом. Я рад, что вы сделали это.

— Но при этом я не сказал вам ничего из того, что вы хотели услышать или в чем нуждались, — в замешательстве проговорил Анатоль.

— Позвольте мне самому судить об этом, — сказал Дэвид так мягко, как только мог. — А теперь — вы пришлете ко мне Гекату? Если у нее еще осталась магия, я бы хотел ею воспользоваться.

Француз снова зарделся, смутившись при мысли, что по его вине хозяин дома страдал дольше, чем мог бы, хотя сам Дэвид пожелал первым увидеть его. Дэвиду хотелось протянуть руку и пожать руку юноши в знак поддержки, но он побоялся шевельнуться.

Анатоль поднялся с места. — Я пришлю Гекату, — пообещал он. Выходя из дверей, он снова стукнулся головой о притолоку, но и на сей раз сдержался и не выругался.

«Бедный мальчик! — думал Дэвид. — — Он не старше, чем был я, когда меня укусила змея, и его уже швырнули в колодец хаоса, а времени, чтобы научиться плавать, у него нет».

Мир за пределами огня оказался вакуумом. Здесь от нее не осталось ничего, кроме тени , окутавшей ее тело и разум пустой темнотой. У нее больше не было ни крови, ни костей, ни плоти, но сохранялось подобие присутствия, подобие формы. Не осталось ни руки, ни сердца, ни глаз, но она могла ощущать поток времени и прикасаться к стеклянной стене мира, и смотреть на мир через далекой, озаренной слабым светом окошко. Вакуум, в котором она пребывала, не обладал никакой температурой, он не мог заморозить ее, но при этом она ощущала, что ее лишили ее же собственного тепла.

«От меня ничего, не осталось, — сказала она себе, хотя и беззвучно. И вряд ли в том был смысл. — Я осуждена быть ничем, ничем из ничего. Ничего не осталось от Мерси, ничего не осталось от милосердия».

Это не было настоящей правдой. Милосердие заключалось в том факте, что она была не одинока. Находиться вне мира и состоять лишь из тени — уже достаточно скверно, но если при этом оставаться одинокой — хуже некуда. Она же не была здесь одинока, поэтому до абсолютного нуля еще далеко, и лишь ужас заставлял ее протестовать.

Она не была здесь одна, ибо с ней рядом находился Джейкоб Харкендер. Она не могла ни видеть, ни слышать его, но все равно ощущала его присутствие. Подобно ей, он превратился в тень, впечатанную в пустоту вакуума, но его близость казалась ощутимой. Его присутствие помогало ей чувствовать себя комфортнее, несмотря на факт, что именно он вверг ее в этот кошмар. Да, и еще что-то странное творилось с его формой, в ней оказалось слишком много складок. Ей было известно, кто такой Харкендер и что собой представляет, но сейчас он словно претерпел значительные метаморфозы. Он не находился ни подле нее, ни внутри нее, но при этом оставался загадочным образом связанным с ней, и, хотя она знала, что ей лучше радоваться этому, Мерси охватывали ужас и отвращение.