Пророчество о сёстрах

И больше ничего. Ни ответов. Ни указаний.

Она знала, кто я. Эта часть письма стала для меня настоящим откровением. Может, тетя Вирджиния сперва и не знала, не могла сложить воедино все перепутанные обстоятельства нашего рождения — моего с Элис, и последствия этой путаницы. Но мама наша каким-то образом прозревала, что от судьбы не убежишь, каким бы с виду хаотичным и случайным образом эта судьба ни явилась к тебе.

Это она вырезала защитный круг на полу вокруг моей кровати. Хотя я была тогда совсем маленькой, но помню, как незадолго до маминой смерти переехала сюда из детской — крохотной комнатки, что мы делили на двоих с Элис. Теперь, в свете всего, что я узнала, то разделение кажется не просто случайным обрядом взросления, а рассчитанным шагом со стороны нашей матери.

И цель этого шага — защитить меня от моей сестры.

То, что алчность и злоба Элис довели ее до того, что она готова пожертвовать мной падшим душам… невообразимо, немыслимо. Я никак не могу примириться с тем, что моя сестра пыталась послать меня на верную гибель, на участь хуже смерти — обречь на вечное заточение в Пустоши.

Мои ярость и неверие подобны незаживающей царапине — так зудит, что все время расчесываешь и делаешь только хуже. Однако если я уступлю своим побуждениям, я лишь наврежу нашей главной задаче, поиску ответов. Самое лучшее, самое мудрое — позволить Элис думать, что я все еще ничего не подозреваю.

Пусть верит, что вся сила на ее стороне.

26

Я выхожу из своей комнаты гораздо позже обычного.

Проходя по коридору, вижу, что дверь в гостевую спальню распахнута, постели Луизы и Сони аккуратно заправлены. Я тороплюсь присоединиться к подругам: мне стыдно, что я так заспалась и предоставила их самим себе.

Однако, не дойдя до лестницы, я вижу полуоткрытую дверь в спальню Элис.

И хотя с моего места можно разглядеть лишь малую часть комнаты, оттуда исходит ощущение пустоты. Даже отсюда, из коридора, я точно знаю: Элис там нет.

Быстро оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто сюда не идет, я юркаю в комнату и тихонько закрываю за собой дверь. Несколько секунд я стою, осматривая спальню Элис. Я уже несколько лет не бывала здесь. Она изменилась. Стала старше. На миг мне вспоминаются времена, когда на письменном столе и на бюро сидели игрушечные звери и фарфоровые куклы. Но воспоминания — роскошь, которой я не могу сейчас позволить себе. Осторожно ступая, я прохожу в глубь комнаты.

Я, конечно, понятия не имею, где может находиться список, но нельзя сбрасывать со счетов вероятность, что Элис каким-то образом умудрилась найти его раньше меня. Я начинаю поиски с прикроватного столика, выдвигаю маленький ящичек — точно такой же, как у меня. В нем хранятся письменные принадлежности Элис — бумага, перо, чернильница — и баночка крема для рук, с ароматом роз. Я продолжаю поиски, борясь с разочарованием, что все нарастает по мере того, как я обшариваю платяной шкаф, письменный стол, даже щель под кроватью.

Остается только комод — единственная надежда найти список в комнате Элис. Я начинаю с верхнего ящичка и постепенно спускаюсь ниже, к самым большим и глубоким отделениям. Пальцы мои скользят между ночными сорочками и чепчиками, пытаясь нащупать клочок бумаги, на котором могут содержаться имена ключей. Однако вместо листка моя рука внезапно смыкается на каком-то более тяжелом, обернутом тканью предмете, что покоится в самой глубине большого нижнего ящика.

Я вытаскиваю сверток, поражаясь, сколько же он весит, и кладу его на комод, чтобы получше рассмотреть. Сперва я еще колеблюсь, потому что явно же, что это не список, но потом любопытство одерживает верх и я один за другим разворачиваю слои ткани, пока не обнаруживаю в середине — нож. При виде его у меня перехватывает дыхание. Это не обычный нож — скорее кинжал, длинный, с вделанными в рукоять разноцветными камнями. Я протягиваю к нему руку, но тут же отдергиваю, едва дотронувшись до затейливо украшенной рукояти. Набравшись духа, снова прикасаюсь к кинжалу и ощущаю дрожь неприкрытой силы, что, пульсируя, течет из рукояти в мою ладонь.

Я оглядываюсь через плечо на дверь, остро понимая: надо торопиться. Снова хватаю кинжал — уверенно, властно, и тело мое гудит от этой новой энергии. Подняв кинжал, подношу его поближе к глазам — но леденею, увидев, что у него на лезвии.

К сверкающей серебристой стали прилипли тонкие деревянные щепки. Совсем маленькие, но я узнаю, что это такое, — и теперь понимаю, что это за нож: тот самый, которым были уничтожены мамины защитные чары. Нож, что рассек круг на полу моей комнаты.

Все тело мое заливает бешеная ярость, несравненно более сильная, чем текущая сквозь нож энергия. Я осторожно заворачиваю острое лезвие в тряпицу и прячу в сумочку на шнурке, а потом закрываю комод. Я не испытываю ни малейшего чувства вины, что похищаю у сестры эту вещь. Вещь, использованную для опасных и недобрых целей.

Не оглядываясь, я выхожу из комнаты, а дверь оставляю нараспашку. Возможно, это опрометчиво и рискованно, но линия фронта уже прочерчена. Меж нами с сестрой больше нет места притворству.

— Ты все секретничаешь, — доносится до меня голос Генри из глубины гостиной, когда я спускаюсь по лестнице.

Я возвращаюсь на пару шагов, чтобы разглядеть брата. Он сидит в гостиной близ окна, уже закутанный в зимнее пальто и шарф, чтобы отправиться в город вместе с Элис и тетей Вирджинией.

Изобразив на лице улыбку, захожу в комнату.

— Что ты имеешь в виду, Генри?

На лице у него ни тени улыбки.

— Ты знаешь.

Моя улыбка застывает, сползает с лица.

— Боюсь, что нет.

Он понижает голос до шепота.

— Ты та, плохая, Лия. Правда?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, Генри. Я не ощущаю себя плохой.

Он кивает с самым серьезным видом, как будто во всем этом кроется глубокий смысл.

— Лия, только время покажет.

Только время покажет? Генри, и кто это тебе такое сказал?

— Тетя Вирджиния, — просто отвечает он. — Она сказала, нет способа точно определить, кто плохая, даже несмотря на отметину. Сказала, только время покажет.

Я поражена тем, сколько он знает, однако самой мне пред лицом всей этой мудрости и сказать-то нечего.

— Думаю, Генри, она права. Думаю, нам остается лишь ждать — и смотреть, что будет.

Я поворачиваюсь к двери.

— Я все равно люблю тебя, Лия, — окликает он меня. — В смысле, до тех пор, как время покажет.

Я снова поворачиваюсь к нему и улыбаюсь. Сейчас я люблю его сильнее, чем когда-либо.

— Значит, до тех пор, как время покажет, Генри, и впредь. Я тоже люблю тебя.

— И как нам тут хоть что-нибудь найти, Лия? Никогда не видела такого множества книг, даже в Вайклиффе!

Луиза отворачивается от стеллажа с книгами, прислоняется к нему и растерянно проводит рукой по лбу.

Я поднимаю взгляд от папиного письменного стола, за которым сижу в кожаном кресле.

— Просто не знаю, где еще нам искать. Я уверена, пожелай отец что-то спрятать, он спрятал бы это здесь. Он проводил почти все время в библиотеке. В этой комнате собрано все, что ему дорого.

— И все же мы обыскали тут каждый укромный уголок! — говорит Луиза.

Соня внезапно выпрямляется.

— Здесь. Мы обыскали каждый укромный уголок здесь.

Луиза нетерпеливо пожимает плечами.

— Ну да. Именно это я и сказала.

Но я, кажется, понимаю, что имела в виду Соня.

— Погоди-ка минутку… Соня, что ты хотела сказать?

— Мы еще не обыскивали его комнату, — отвечает она.

Я отмахиваюсь от этой идеи.

— Да, но святилищем его была именно библиотека. И книга-то нашлась именно здесь.

Соня кивает.

— Вот-вот. Еще одна причина, чтобы спрятать список где-нибудь в другом месте.

Я прикусываю губу, обдумывая ее слова. Ужасно не хочется признавать, что это и в самом деле вариант — и не потому, что это не так, а потому, что мне неловко вторгаться в личные владения отца, даже теперь, когда его уже нет. И все же я не могу не признать, что в этой идее есть свои достоинства.