Плащаница из Овьедо

Так она лежала и думала о том, что обстановка в доме ощутимо изменилась. Теперь она по-иному смотрела на свое место среди этих людей. В ее голове эхом раздавались слова: «Ты — избранная». Такое возможно? Кто-то действительно сказал ей это вчера? Потом Ханна вспомнила, что кто-то произнес: «Все было предопределено».

Сначала ей казалось, что это фрагменты снов, которые она видит в полусонном состоянии. Подобно прозрачным мыльным пузырям, они лопнут, и она скоро встанет, чтобы прожить новый день. Даже сейчас они улетали от нее вверх и исчезали в восхитительном свете.

Постепенно Ханна начала понимать, что этот свет — первые лучи восходящего солнца, пробившиеся сквозь занавески. Она снова встала и совершила очередную прогулку в ванную, на этот раз, чтобы плеснуть в лицо холодной водой. Нужно было проснуться и попытаться дать оценку тому, что произошло вчера.

Чашка крепкого кофе и пара минут наедине с собой, пока все остальные еще спят, помогут ей в этом.

Под ногами девушки тихо скрипел пол, когда она шла к двери. Ханна повернула ручку и, к своему удивлению, обнаружила, что дверь не поддавалась. Тогда она с силой потянула ее на себя. Дверь продолжала упираться, поэтому она взялась за ручку обеими руками и резко дернула. И еще раз, перед тем как понять, что дверь вовсе не заклинило. Ее заперли в спальне.

Постепенно праздничный ужин по случаю предстоящего путешествия во Флориду всплыл в ее сознании, и она вспомнила, как миссис Грин посмотрела ей прямо в глаза и сказала, что Ханна — сосуд. Да, именно сосуд. Затем женщина стала быстро рассказывать что-то о том, что само Провидение привело ее к ним, как и их к ней.

— Ты — благословенная Богом среди нас, женщин, — добавила Джолин высоким голосом. Ханне точно это не приснилось. И когда она спросила, почему и как, женщина посмотрела на нее безумными глазами и просто сказала: «Это чудо. Разве не понятно? Чудо!» И повторяла эти слова снова и снова.

— Не нам сомневаться в мудрости Господа, — продолжила миссис Грин. — Он свел нас вместе. Он будет за нами наблюдать.

Воспоминания не переставали приходить. Ханна подумала о странных прогулках в сад среди ночи, когда Джолин, будучи в таком же возбужденном состоянии, стояла на коленях и что-то монотонно распевала, застывшая не отчего-то, таившегося в тени сосен или бегущих по небу облаков, а от кого-то. Тогда девушка просто спросила: «Тот, о ком Джолин говорила ночью в саду, Бог?»

— Нет, не Бог, — ответила Джолин, все еще пребывая в исступленном состоянии. — Его мать. И теперь ты станешь Его матерью.

Сказав это, художница сверкнула глазами, блестящими от слез, и стала раскачиваться из стороны в сторону; размах этих движений с каждым разом становился все больше и больше, так что Ханна всерьез побаивалась, что Джолин упадет. Маршалл и миссис Грин положили ей руки на плечи, чтобы остановить, и Ханна теперь не сомневалась, что они наблюдали это не в первый раз.

В конце концов ей позволили удалиться в свою комнату. Когда она была на втором этаже, миссис Грин крикнула ей:

— Тебе была оказана величайшая честь! Помни об этом. И помни о своем долге перед Вечностью.

Казалось, что слова, летящие вверх по лестнице, доносились не из этого мира.

Ей ничего не приснилось.

Свет, пробивающийся сквозь шторы, становился все ярче, и это означало, что солнце успело подняться над гаражом. Ханна повернулась к окну, прислонилась спиной к двери и задрожала всем телом. Как это могло с ней случиться?

Она обхватила руками живот, словно хотела приласкать малыша, находящегося внутри нее. Они говорили «его», значит, у нее будет мальчик. Откуда они узнали? Сонограмма, естественно. По крайней мере, в это она могла поверить.

А как же насчет всего остального? Весь этот бред о Боге, сосуде и судьбе, которая свела их вместе, чтобы Ханна родила ребенка. Может, они ошибаются? Неужели на самом деле думают, что она носит в своем животе сына… Холодная паника охватила ее, не дав закончить мысль. Она еще раз попробовала открыть дверь, а потом начала изо всех сил колотить в нее, пока не заболела рука. Внизу никто не шелохнулся, и тогда она стала бить еще сильнее, пока на лестнице не послышались шаги.

Ханна отступила и стала ждать. Ключ в замке повернулся, и дверь медленно открылась. Перед ней стоял доктор Йохансон. За ним — Летиция Грин, державшая поднос с завтраком.

— Как вы себя чувствуете этим прекрасным утром? — спросил доктор, словно это был очередной осмотр в клинике.

— Хорошо, — пробормотала в ответ Ханна и стала пятиться, пока не уперлась в кровать.

— Прекрасно, прекрасно… Вам теперь как никогда нужен хороший сон. — Он позволил миссис Грин войти в комнату и поставить поднос на комод.

— Ирландская овсянка, — сказала она. — То, что нужно холодным зимним утром.

— Спасибо, Джудит. Теперь оставь нас.

Женщина неохотно последовала его приказу и пошла к двери. Там она остановилась и, чтобы восстановить временно утраченный авторитет, проинструктировала Ханну:

— Смотри, чтобы не остыла. Ты же знаешь, овсянку невозможно есть холодной.

Доктор Йохансон подождал, пока она уйдет, затем сказал, энергично потирая руки, словно мыл их под невидимым краном:

— Итак, приступим. Слышал, что у вас вчера был славный ужин.

Как всегда, Йохансон пребывал в веселом настроении, и все те же морщинки проступали у него вокруг глаз, когда он улыбался. Но было что-то такое, что изменилось в нем, однако Ханна никак не могла уловить, что именно. Он казался более плотным, более сжатым, как будто кто-то утрамбовал его тучное тело, как землю. В глазах доктора пропал озорной огонек, и теперь его взгляд стал почти колючим.

Ханна опустила глаза, чтобы не смотреть на него.

— Так вы тоже в этом замешаны, да?

— Да, мы замешаны. Но этокасается и вас, Ханна. Вы — самая важная из всех нас.

— Я никогда не просила быть частью этого.

— А никто и не просил, Ханна. Мы все были призваны благодаря нашим способностям. Вам отведена самая сокровенная и решающая роль. Не сомневаюсь, что вы это осознаете.

— Зачем вы мне врали? И миссис Грин? Все вы?

— Врали? Вам просто предложили выносить ребенка для Витфилдов. Вы согласились. Теперь вы знаете, что это не просто их ребенок. Это — ребенок всех времен. Это же меняет дело?

Йохансон сделал несколько шагов вперед, и Ханна отпрянула, надеясь, что он не прикоснется к ней.

— Почему я?

— А почему Мария? Почему Бернадетт из Лурда, невинная четырнадцатилетняя девочка? Есть ли причина в том, что Небеса избрали именно ее, а не кого-то еще? Мы же не можем дать ответ на такие вопросы? Вы случайно не знаете, почему девятнадцатилетняя официантка, у которой нет ни парня, ни семьи, вдруг захотела стать матерью? Или почему та газета попала к вам в руки? Не знаете. Нам всем нужно смириться с отведенной для нас ролью и благодарить за нее.

Ханна понимала, что, рассказывая ей об этом, Йохансон намеревался таким образом запутать ее. Да, она хотела, чтобы что-то указало ей путь в жизни. И это правда, что мысль родить ребенка наполняла ее сердце радостью, а не страхом. Но, так или иначе, это было ее решением, и ничьим больше. И объявление… Да, она случайно наткнулась на него, когда читала газету Тери. Значит, получается, что и Тери — часть Божьего замысла? Нет, все это чушь от начала и до конца.

— Вижу, вы мне не верите, — сказал доктор Йохансон и даже расстроился. — Я, наверное, плохо объяснил. Чертов английский! Иногда от него так устаешь. Присаживайтесь, Ханна.

— Спасибо, я постою.

— Как вам будет угодно. Попробую объяснить по-другому. Иисус сказал нам, что будет с нами всегда. До конца времен. Когда мы читаем об этом в Библии, то думаем, что его дух будет оберегать нас, да? Так оно и есть. Но когда Иисус говорил, что никогда не покинет нас, он не имел в виду бестелесную форму. Во-первых, он оставил нам свой образ на куске льняной ткани, Туринской плащанице. Никто не мог увидеть его в течение 1800 лет, пока человечество не изобрело фотографию, сделало снимок плащаницы, а негатив не открыл нам, что его лицо и тело все время было там. 1800 лет! Он также оставил нам свою кровь. На плащанице, да и на сударуме. Кровь из ран, которые были у него на боку, голове, руках и ногах. А сегодня мы знаем, что в крови, как и в каждой клеточке нашего тела, есть ДНК, содержащая всю информацию о человеке. Она словно светокопия, эта ДНК. Код. И если мы способны извлечь код и поместить его в человеческую яйцеклетку, то можем воссоздать Его, вернуть к жизни. Многие думают, что наука уводит нас от Бога. Но они ошибаются. Наука — часть Божьего замысла. При помощи науки Он к нам вернется. Благодаря ей наступит второе пришествие. Теперь вы все поняли?